Бог был небольшой, медный, голый — мальчик-подросток с монголоидным типом лица. Иван внимательно смотрел на него.
Сидящий рядом повел носом и открыл глаза.
— Ну и вонь. Ты чего не спишь, Иван?
— Храпите, черти, — объяснил Иван, не отводя взгляда от бога.
— Гляди, барин, — пробурчал красноармеец и повернулся на другой бок.
В приоткрывшуюся дверь втиснулся часовой с винтовкой.
— Новик, ты здесь, что ль? — спросил он громко.
— Не ори, народ разбудишь, — отозвался Иван.
— Тебя Лапиньш вызывает, срочно!
Иван не двигался, продолжая курить, и все смотрел на медную фигурку.
— Слышь, что ль, срочно!
— Я ему нужен, вот пусть и подождет... — проворчал Иван и стал подниматься.
Над самым большим из домов повис в безветрии красный флаг. Это был местный храм. Алтарь здесь был большим и бог, тот самый мальчик из меди, тоже большим, в человеческий рост. Вокруг него и расположились отцы командиры.
— Що це за чоловики? — возмущенно кричал Ведмеденко. — Хочь бы побачити... В мэнэ у эскадрони троих вже повбывало...
— У артиллеристов шестнадцать человек убили, — мрачно сказал начштаба Шведов.
— Да три пушки вместе с лошадьми в пропасть ухнули, — прибавил командир артполка пучеглазый Михей Зюзин.
— Мы поставлены в дурацкое положение, когда совершенно невозможно вести агитационную и пропагандистскую работу, — возбужденно зачастил Брускин. — Мы их ищем, мы оставляем им в каждом селении агитлитературу и продукты, а в ответ — стреляют, стреляют, стреляют!
— А что скажет товарищ Курочкин? — спросил лежащий на спине бледный Лапиньш.
Все посмотрели на усатого, в кожаном шлеме авиатора.
— Ежели мотор заведется, то взлететь я, конечно, взлечу. — Курочкин был очень серьезен. — С горочки столкнуть — и аэроплан на крыло встанет. Увижу я их сверху, могу. Могу и бомбу бросить. Ну а сесть, извините, некуда...
— Красноармеец Новиков по вашему приказанию явился, — доложил Новиков, пристально и серьезно глядя в глаза Лапиньша.
Тот криво, одной половинкой рта улыбнулся.
— Скажите, красноармеет Новиков, потему вы смеялись токта, на суте?
Иван улыбнулся.
— Смешно стало. Думаю, как это вы меня расстреляете, если мне до ста одного года суждено прожить и своей смертью помереть.
Все удивленно смотрели на Новика.
— Это что еще за предрассудки, Иван Васильевич? — добродушно спросил Брускин.
— А мне бабка-повитуха, когда я двенадцатым, последним из мамки выскочил, сразу про то сказала.
— Вы это помните? — Лапиньш даже приподнял голову.
— То-то и оно что помню. Да я сперва и сам не верил, а потом, как германцы меня стреляли, да не застрелили, а потом белые — и тоже никак... Вот мне и смешно стало...
— Скажите спасипо комиссару, — жестко сказал Лапиньш.
Иван кивнул.
— Вот я и говорю, конфуз бы случился...
— Новиков! — оборвал его Лапиньш. — Нато взять языка. Токо, кто стреляет. Возьмете — полутите эскатрон снова. Сможете?
— Ясное дело, смогу, — уверенно ответил Иван.
— Перите сепе кого хотите...
— Да никого мне не надо...
— Потему?
Иван улыбнулся лукаво.
— А я славой не люблю делиться.
Все, кроме Лапиньша, засмеялись. Останавливая их, Иван сказал деловито:
— Значит, как этот гад стрельнет, бейте со всех стволов, чтоб шуму больше было. Только чтоб без артиллерии, понял, Михей?..
Возвращаясь к себе, Иван встретил Наталью. Она шла по натоптанной хрупкой тропке.
— Чего не спится, замком? — весело спросил Иван.
— Не спится, — отозвалась Наталья.
— У комиссара рукавички хороши — уже не ты ль связала? — приближаясь вплотную, спросил Иван.
— Я... — тихо и смущенно ответила Наталья.
— Мне б связала. А то завтра языка пойду брать, отморожу руки — и не обнять тебя потом... — Иван прихватил Наталью за талию и притягивал к себе.
— Тебе вязала...