— Кто тебя так отделал? — спросила она, расстегивая на Верещагине мокрую спецназовскую куртку. — Этот ублюдок?
— Д-другие ублюд-к-ки.
— Очень плохо?
— Я пьян… — крымец улыбнулся, — Мн-не хорошо…
Появился Лева с набором первоклассных отмычек. Резун, запястье которого было располосовано уже в кровь, с удовольствием подставил руку. Избавиться от этих кандалов — а там пусть хоть расстреливают.
— Ваша работа? — спросила женщина, глядя спецназовцу в лицо. — Доблестная разведка на боевом посту?
— Это десант! — разозлился Владимир. — И нечего на меня так смотреть! Я посмотрел бы на вас, если бы вы обнаружили среди своих арабского шпиона! Или вы бы его бисквитом угощали?
— Мы бы передали его в руки разведки, — процедила сквозь зубы женщина. — Или в советском десанте теперь другие правила?
— «Теперь», — передразнил ее Резун. — А то вы знаете, как там было раньше!
— А то знаю, — хладнокровно сказала женщина. — Все ж я майор медицинской службы. Пятнадцать лет я Советской Армии отдала. И всегда мы учили солдат, что издеваться над пленным — распоследнее дело. Плохо учили, как видно…
— Ах, как благородно! — Владимир вытер мокрое лицо. — Можно подумать, МОССАД добывает сведения мягким убеждением.
— Сынок, — нежно сказала женщина (и от этой нежности Резуну стало слегка не по себе), — я думаю, что Исааку ты все выложишь, а он к тебе даже пальцем не притронется. Вот есть у меня такая мысль.
Владимир сцепил зубы. Его злость усиливалась тем, что права была старая ведьма, абсолютно права: он всегда знал, что когда нужно будет перекинуться — он это сделает без колебаний. В советской разведке верность не окупалась: тебя могли сдать в любой момент, и в любой момент отказаться от тебя. Сегодня же вечером его, Володю, запишут в предатели, и даже если ему удастся выдраться от моссадовцев, то до конца своих дней он будет в черном списке, и заграницей ему станет Монголия.
Верещагин встал, опираясь на бритого.
— Душ там, в конце коридора, — сказала женщина. — Дойдешь? Хорошо. Сейчас я принесу полотенце. Не запирай двери.
* * *
Артем пренебрег ее советами. Не потому, что стеснялся — голых мужчин госпожа майор наверняка перевидала больше, чем любая севастопольская профессионалка. Просто он чувствовал, что вот-вот пойдет вразнос. Истерика, начавшаяся было в подземном переходе, подступала снова — неумолимо. Наверное, и мужских истерик госпожа майор в силу своей профессии повидала немало, но вот этой она не увидит.
Он не знал, сколько это продолжалось — может, десять минут, может, больше. Майорша окликала его раза три: «Ты там в порядке?», и каждый раз ему удавалось собрать себя в кулак и сравнительно спокойно ответить: «Да!», после чего можно было опять распадаться на молекулы. Когда это закончилось, он какое-то время сидел на полу душевой кабинки под россыпью теплых капель и наслаждался пришедшим покоем и опустошением. На воде не остается следов, она все стерпит.
Согревшись и придя в относительную норму, он избавился от одежды. Попробовал снять и бинты, но не смог развязать мокрые узлы — не слушались руки.
— Ну! — госпожа майор толкнула дверь. — Какого черта! Я же просила не закрываться!
— Подождите… немного…
— Открывай, или я вынесу дверь! Думаешь, у меня не получится?
У нее получилось бы вынести даже дверь в бункер тактического центра. Верещагин набросил на бедра полотенце и отпер замок.
— Ты соображаешь, что делаешь? — напустилась на него майорша. — А если бы ты потерял сознание и захлебнулся? Оно мне надо? Ради этого Сема подставлял свою голову? Согрелся? Вылазь уже из воды.
Она подошла и решительно завернула кран.
— Идем, — сказала она. — Можешь идти?
— Ага.