— Дура, — как-то печально сказал майор. — Я же с тобой по-человечески. Не дури, Томка, положи пистолет. Ничего тебе не будет. Я обещаю.
— Заткнись. Ложись лицом вниз, руки на голову.
Майор встал в полный рост, скрутил кукиш и предложил:
— Выкуси.
Она слишком поздно поняла, что он провоцировал ее, прощупывал. Искал предел ее решимости. Он не подчинится, надо стрелять, потом выбежать в холл, и попытаться прорваться к машине. Если надо будет — проложить туда дорогу пулями. Она не совсем ясно представляла, что будет делать после того, как истратит здесь весь боезапас, но первый пункт программы уже сам по себе выглядел неплохо.
Ее палец напрягся на спусковом крючке, и в это время майор своим кукишем ударил ее по руке, держащей пистолет. Выстрел ушел в пол, а майор второй рукой врезал Тамаре по скуле.
Ее голова еще раскалывалась от малинового звона, когда майор повалил ее на постель и сорвал бра. Одной рукой он схватил ее за грудь, а другой — ударил по второй щеке. От боли Тамара не могла даже заплакать. Она не успела заметить, когда он вошел, и словно сквозь вату услышала:
— Товарищ майор, что случилось?
— Нечаянный выстрел! Ничего страшного, валите отсюда!
Он выполнял свою работу так, будто рубил дрова: ритмично, сильно, с характерным хриплым сопением. Тамара попыталась укусить его в лицо, но он даже не стал размениваться на третью оплеуху — просто прижал ее голову предплечьем и держал так, пока не кончил, рыча сквозь зубы.
Тамара чувствовала себя так, словно по ней проехал бульдозер. Цыпленок табака.
Майор встал, подобрал с пола пистолет. Потом натянул комбез, сел у окна, закурил.
Тамара собирала себя по частям. Повернуть голову. Подтянуть руку. Опереться на локоть. Сесть.
— Ну что, позвать ребят? — спросил майор. — Всю роту? Или только взвод?
— Если ты считаешь, что не справился, давай. Если на одну женщину вы можете только взводом… Но первый, кто попробует, недосчитается пары яиц, понял?
Майор неожиданно улыбнулся.
— Ты мне такая даже больше нравишься. Люблю смелых.
— Ты лучше убей меня, bastard. Потому что рано или поздно я тебя все равно убью.
— Ох, не смеши меня, Томка. — Он встал. — Ладно, пойду посмотрю, что там у них со связью. Ты не будешь искать, чем меня зарезать?
Тамара плюнула ему в лицо. Плевок не достиг цели — девочки из приличных врэвакуантских семей не умеют правильно плеваться. Слюна упала на штанину.
— Слижешь, — сказал майор. Это был не вопрос, а утверждение.
— Пошел на х…
Следующая оплеуха была ленивой, но от этого не менее тяжелой. Тамара обнаружила себя лежащей почти под креслом.
Внутри поднимался истерический смех и вой, но она загнала его обратно. Не слыша собственных слов, сказала:
— Дурак. Ты можешь меня бить, пока не отлетит голова. Ты можешь позвать всех своих холуев. Но я сама для тебя больше ничего не сделаю.
— Посмотрим. — Майор поднял с пола ее бра, вытер им штанину и бросил бра ей в лицо. Потом натянул куртку и вышел за дверь.
Она плакала долго, вжимаясь в подушку опозоренным своим разбитым лицом, плакала до дрожи, до пронзительного тягучего чувства в паху, плакала со слезами и без слез, а потом снова потящила в ванную изгвалтованное тело.
Самое обидное — то, что она могла легко всего этого избежать. Стоило только остаться с Артемом, в его бахчисарайской квартире.
Сейчас она уже с трудом могла вспомнить причину, по которой сорвалась и поехала сюда. Каждый человек хотя бы раз в жизни бывает таким дураком, что остается только диву даваться. Но одни расплачиваются за это дешевле, а другие — дороже. Кажется, Тамара относилась ко второй категории.
Хотелось почувствовать себя не дезертиром, прячущимся по углам, а офицером, который делит с армией поражение.