- Все такая же, - приободрил Сергей. Но вслед комплименту подумал в противовес: "Небось, помотало тебя в жизни, Таня, Танечка, Танюша". Стало почему-то очень жаль ее, потолстевшую, подурневшую, однокашницу и партнершу по бадминтону, названную невестой. Жаль - словно опять посягал на нее циничный блатарь Кича.
- Давай, Сережа, бутылки-то. - Татьяна расставила в ящике посуду, отсчитала деньги.
- Ураган был, как ты? Дом не нарушило? - спросил Сергей, уводя разговор от посуды.
- Ветрище дул, думала - снесет, - рассмеялась Татьяна. - Полечу, как та девочка из сказки…
- Элли из Изумрудного города.
- Ты все помнишь. Недаром хорошистом в школе-то числился.
- Я недавно эту сказку дочери читал. Она любит сказки слушать.
Неловкая пауза в таком общении была запланирована. Казалось, можно было говорить и говорить, рассказывать да вспоминать, но что-то говорило за них помимо слов; взгляд, наитие без объяснений открывали подноготную давно не видевшихся людей и встретившихся нежданно у пустых ящиков под посуду. Сергей кивнул головой, простился. Татьяна помахала ему рукой вослед и опять села на ящик, склонилась над газетой с кроссвордами. Но карандаш брать не спешила.
6
"У кого про что, у вшивого всё про баню. Опять они про масонов…" - догадливо усмехнулся Сергей, издали разглядев дружескую пару.
Для Сан Саныча и Лёвы Черных, словно утешливая погремушка для младенца, словно сортовой табачок для заядлого курильщика, был любимым и неотвязно прилипчивым спор о евреях. С полуоборота, с полунамека, даже с полуискры - по веянию каких-то трудно уловимых ассоциаций возгоралась эта неисчерпаемая "русская тема".
Нынче спор обуял их перед домом Сан Саныча, на лавке, у палисадника. Они сидели после восстановительных работ: только что устлали новым рубероидом сарай, кровлю которого истрепали недавние ливни.
- Крути не крути, факт неоспоримый: евреи самый умный народ. В них генетика живучести, сионская солидарность. Только такая сильная нация, не находясь на вершине политической власти, смогла взять в свои руки капиталы Америки. - Слова Сан Саныча звучали убедительно, плотно и, казалось, малой щелочки не оставляли для возражений. - Про наши деньги и говорить не приходится. Обставили нас в два счета.
- А вот не хренчики ли им! - сложив из веснушчатых пальцев кукиш, язвительно и весело сказал Лёва. Маленького роста, конопатый, с отчаянно рыжими курчавыми волосами, остроязыкий визави Сан Саныча никогда не уступал. - Они в революцию семнадцатого года тоже думали: уж всё! Всё в их власти! Губёшки-то раскатили. Да ведь перышки-то Сталин пообщипал! - Лёва расхохотался. - Чем больше сегодня нагрешат, тем больше завтра и спросится.
- Всё мы какими-то глупыми мечтами тешимся. Всё о небесном возмездии мечтаем. Не для себя - для соседа! А достойная жизнь мимо нас проходит, - пессимистично возразил Сан Саныч. - Даже свой талант приспособить во благо не можем. Вот поэтому старые гнутые гвозди правим, чтоб крышу ремонтировать… А в них - вековая культура, народ Книги. Талантливы как черти, трудолюбивы как муравьи. И пить умеют.
- Тут угодил ты в самую суть! - обрадовался Лёва. - Закусывать они могут умеючи. А про таланты я не согласен с тобой, Саныч. Талант таланту рознь. В них талант узенький. Широты в них нету, удали. У нас гений кто? - Лёва, вытянув рыжий ёрнический нос, заглядывал в глаза Сан Санычу. - У нас гений Федор Иванович Шаляпин! А у них - Аркадий Райкин. Певец и паяц. Чуешь разницу? Или художники. У нас Васнецов с "Богатырями". У них Шагал - с синим петухом, похожим на осла. - Лёва рассмеялся, устрашительно потряс указательным пальцем: - А финансовая власть для них - способ выживанья. Защитная реакция организма! Как панцирь для черепахи… Кровь из носу - стань богатым! Чтоб оградиться от мира, чтоб спастись. Всеми щупальцами к деньгам! Евреев-то без денег давно бы смяли. Как эскимосов каких-нибудь или индейцев. Загнали бы куда-нибудь в резервации, подальше. В Биробиджан… А много ли их там, в Биробиджане-то? Знаешь?
Взбалмошный Лёва наседал коршуном, не скупился на восклицания, смачно сдабривал речь издевочным хохотом.
- Вот ты нам скажи, Серёга, - издали обратился Лёва к идущему к ним Кондратову, - у вас на погранзаставе, когда служил в Забайкалье, евреев много было?
- Да я уж тебе не один раз говорил, - усмехнулся Сергей, протягивая руку раззадорившемуся Лёве и распалившему его Сан Санычу. Сел с ними на лавку, закурил.
- Вот и в Афгане наших семитов я не очень разглядел, - продолжал Лёва. - Журналюга один из Москвы прилетал, помню. Всё у бэтээра фотографировался. А среди солдат - не встречал. Потому, Сан Саныч, нету никакого животного антисемитизма. Антисемитами не рождаются!
- Завтра на завод новый директор приезжает, - вступил не по теме в разговор Сергей, обращаясь к Лёве. До недавнего дня Лёва Черных тоже работал на заводе снабженцем-экспедитором, покуда и его непоседливая деятельность оказалась не востребована. - Мужики у проходной собраться хотят. Вроде пикета. Потолковать с новым начальством. Придешь?
- Чего с ним толковать? Какой-нибудь еврейский олигарх завод давно уже прицапал. Свою марионетку сюда шлет, - живо отозвался Лёва. - Завод уж мертв. Пустят здесь линию по производству водочки. Пущай русский мужик поскорей спивается да подыхает. Современные шинкари… - Лёва еще туже завязывал русско-еврейский узел. На любое объективное или адвокатское по отношению к евреям возражение Сан Саныча наскакивал огненно-рыжим ястребом, одетым в солдатский камуфляжный бушлат.
Сергей слушал Лёву вполуха: слыхивал он от приятеля уже много юдофобских рассуждений. Только проку-то! Собственную дурость на другого не перевесишь. От хулы в кармане не прибавится.
- Олигархи не на пустом месте рождаются. Горбачев, Ельцин, Черномырдин, - подбрасывал угольку в прожорливую топку неиссякаемой темы Сан Саныч, - по национальности - славяне. У них в руках все бразды. Во всех губерниях, во всех почти городах - губернаторы и мэры русские. Русские в России правят, так почему…
Лёва не давал досказать, злоехидно подхватывал:
- Русские правят, да не русские заправляют! Все еще по ленинскому принципу живут. Демократы, а расклад - большевицкий! Коль начальник русский, заместитель должен быть еврей! А если главный - жид, в замы ему - славянина сунуть!
- Ты больно-то не шуми, - приосадил Сан Саныч, оглянувшись по сторонам.
Лёва от смеха затряс курчавой головой:
- Вот оно как! Матерись из души в душеньку - никто тебя не остановит. А скажи слово "жид" - как шилом в зад!.. А в книгах почитай. Такое понапишут - сблюешь. Матюгов - хоть лопатой греби. Но попадись "жид" - тут сразу вся интеллигенция на дыбы. - Лёва не усидел на лавке, вскочил, язвительно метал копья в Сан Саныча: - У тебя в школе детки матюжок из трех букв нацарапают на стене - ты как директор завхозу прикажешь: стереть! А ежели вот "жид" напишут - целое, поди, расследованье устроишь. Кто написал? Да еще дойдет до прессы. Набегут дураки из газет. С ними какой-нибудь подлец с телевидения.
- Ты мне на больную мозоль не наступай! - строго прервал его Сан Саныч. - Я теперь не в школе!
Школьная директорская стезя Сан Саныча оборвалась недавним горьким уроком. Шов - ручная штопка - на чулке учительницы географии сыграл роковую роль…
Окончив педагогический институт, Сан Саныч без малого десяток лет оттрубил у школьной доски, пиша на ней физические формулы; потом пересел на директорский стул. Почти столько же лет занимал он хлопотливую должность, покуда "дикость", какая-то "мамаевщина", безумствующий "вал грабежа и беззакония" не оплеснул развратом и пошлостью даже "российское святилище" - школу. Такими словами начинал Сан Саныч письмо в Кремль. Сам не виновен, но переполнял стыд за учительские невыплаты зарплат, а тут заметил еще, что у географички, чистюли, аккуратистки - штопанный шов на чулке: выходит, совсем без денег сидит… Учитель, так почитаемый в провинциальных городах издревле, оказался преданным и оскорбленным, писал дальше в своем послании Сан Саныч, сам по духу человек просвещения, отец троих детей, являвший здравость рассудка и сдержанности. Нельзя унижать учителя беспросветной бедностью и отвращать от школы ученика, адресовал он свою боль к российскому "царю" в высокие кремлевские палаты. Но письмо, споткнувшись об администрацию президента, угодило в Министерство образования, оттуда - вниз, в облоно, а потом - и в Никольск, обойдя проторенный чиновный круг. Дело кончилось скандалом. В местной администрации Сан Саныч в сердцах написал заявление. Теперь он зиму отработал охранником в автосервисе по починке иномарок, хозяином которого был его давнишний ученик.
- Пойду к Борьке Вайсману, - выпалил Лёва, запахиваясь армейским бушлатом. - У него ураганом антенну-тарелку сорвало. Надо помочь.
- Ну вот, - без укоризны укорил Сан Саныч. - Тоже мне антисемит. Чуть что - еврею плечо подставлять.
- Русские антисемиты - самые добрые антисемиты в мире. Да и что с еврея взять? Он ведь в России без русского как дитя. В шахту не полезет. Лес валить не станет. В армии служить не захочет. Землю пахать не сможет. Водопроводный кран и тот не починит. Только на скрипках играть, рожи в телевизоре корчить да пером по бумаге скрябать, вроде того же Борьки Вайсмана. Правда, зубы еще рвать умеют. Не отымешь. - Лёва рассмеялся и рыжим крапчатым кулаком потер свой нос.
Когда Лёва ушел, на лавке, у серого, так еще и не просохлого штакетника, под голыми ветками старой высокой рябины, где остались свояки Сан Саныч и Сергей, стало как-то пустовато, невесело; шумный хохотливый Лёва в их компании стоил троих.