Д. Прозоровскому понадобились весьма сложные чересчур искусственные построения, чтобы объяснить, каким образом могли в кровавой мясорубке, устроенной в Искоростене Ольгой, не только спастись, но и сделать головокружительную карьеру сам экс-древлянский князь и его дети, а внук Владимир, будучи якобы младшим, да к тому же незаконнорожденным сыном Святослава, в нарушение всех субординаций стать великим киевским князем, то есть каганом Всея Руси. Но если Мал был любовником Ольги, то все объясняется естественным образом без каких-либо искусственных построений. Дети Мала, даже если они не были детьми Ольги от него, стали ее "милостниками" в качестве приемных детей, а внук, сын милостницы Малуши, под покровительством всесильной бабки занял великокняжеский трон в обход других законных претендентов.
Мы уже говорили о том, что имеются веские основания считать Святослава неродным сыном Ольги. Действительно, если по каким-то причинам Ольга была насильно навязана Игорю (в былине Святогор тщетно пытается избежать женитьбы на суженой, в ПВЛ Игорю жену выбирает Вещий Олег), то следует ожидать, что своих детей, сколько бы их ни было, так как кроме Святослава и некого гипотетического Глеба, мы о них ничего не знаем, Игорь прижил не с нелюбимой "старшей" женой, а с другими, любимыми "младшими" женами. Но нелюбимой и третируемой мужем Ольге удалось взять над соперницами реванш благодаря формальному старшинству в иерархии или, что более вероятно, адюльтеру с древлянским князем. Возможно, реванш предполагал устранение не только постылого мужа, но и его претендующего на наследство потомства. Так что не стоит удивляться ни характеру отношений между Ольгой и ее пасынком, ни неожиданной на первый взгляд направленности третьей мести Святослава.
Итак, С. Горюнков полагает исходным прототипом Ильи древлянского князя Мала, отождествляя его с Малко Любечанином ПВЛ. Далее он, следуя генеалогии ПВЛ, признает князя Мала отцом Добрыни, а Добрыню - княжичем по праву рождения. Но, сделав эти предположения, благоразумно останавливается, бросает новоявленного древлянского княжича и в дальнейшем исследовании сосредотачивается исключительно на его отце Мале. А между тем, продолжение по линии Добрыни прямо-таки напрашивается: ведь Добрыня ПВЛ - общепризнанный прототип другого былинного богатыря, героя номер два киевского цикла Добрыни Никитича. Получается, версия Горюнкова впрямую предполагает прототипа Илью Муромца отцом прототипа Добрыни Никитича?!
Да полно! При всем богатстве былинного материала об обоих богатырях в нем нет и намека на какие бы то ни было родственные отношения Ильи и Добрыни. Кроме того, представляется невероятным, чтобы местный древлянский князек, обладателем каких бы великих достоинств он ни был сам по себе, даже став любовником ольги-каганессы, смог подняться до "общегосударственного" уровня и претендовать на роль прототипа главного богатыря Руси. Вот его сын, если все-таки признать Добрыню сыном Мала, сумевший выйти на этот самый "общегосударственный" уровень главного распорядителя и управляющего всей Киевской Руси при своем племяннике Владимире Крестителе, мог стать таким прототипом. Собственно, он им и стал. Но мы сейчас говорим не о Добрыне Никитиче, а об Илье Муромце и потому вынуждены ответить на несколько неожиданный вопрос: мог ли Добрыня ПВЛ стать прототипом сразу обоих главных богатырей киевского цикла былин?
Ни одна былина не считает Илью Муромца отцом Добрыни Никитича, но ни одна былина также не считает Илью и Добрыню одним и тем же лицом. Это вообще выглядит бессмыслицей. Но лишь на первый взгляд. Если бы Илья и Добрыня в своих первичных прототипах были отцом и сыном, то, думается, былины обязательно сохранили и в каком-то виде донесли бы до нас этот факт. А вот в том, что Добрыня ПВЛ мог стать прототипом обоих главных былинных богатырей, нет ничего невозможного. Просто один и тот же герой выступает в былинах под разными именами, причем одно из них, Добрыня, - данное при рождении языческое, а другое, Илья, - крестильное христианское. И как раз в этом случае между двумя ипостасями одной и той же личности нет и не может быть никакой явно выраженной родственной связи, тем более отцовско-сыновней.
Начальная дифференциация былинных образов Доб-рыни и Ильи должна была произойти по возрасту героя ко время действия: Добрыня моложе, горячее, эта "языческая" ипостась его прототипа в целом индифферентна к вопросам веры; Илья старше, мудрее, он "старой казак", христианин и глубоко верующий человек. В дальнейшем у каждой ипостаси героя выкристаллизовалась своя собственная "биография", очертился свой круг соотнесенных подвигов, что окончательно разделило двух былинных богатырей. В конце концов в некоторых поздних былинах оба одновременно оказываются действующими лицами, например, в рязанской по происхождению и уже потому относительно поздней былине "Поединок Ильи Муромца и Добрыни Никитича", но по-прежнему каждый в своем амплуа, которые в былинах не пересекаются.
В объемном и очень эмоциональном исследовании прототипа Добрыни Никитича А. Членов тоже следует упомянутому отождествлению Прозоровского и полагает Добрыню сыном древлянского князя Мала. У Членова Добрыня Малович, дядя Владимира Крестителя, совершает поистине богатырские подвиги и вносит в становление Киевской Руси неоценимый личный вклад, масштаб и значение которых трудно преувеличить (хотя самому Членову это, похоже, блестяще удалось). Размах деятельности Добрыни так велик, что практически все, приписываемое С. Горюнковым князю Малу, можно с лихвой отнести на счет его сына. Иногда, как мы увидим в дальнейшем (и как уже видели в прошлом, предполагая обоих, отца и сына, любовниками Ольги), даже с большим основанием. Если читать параллельно Горюнкова и Членова, то образы главных героев двух повествований начинают как-то неразличимо сливаться воедино. Поэтому ничего удивительного нет в том, что в изначальном образе главного богатыря киевского былинного цикла Ильи Муромца могли точно так же тесно слиться отец и сын, древлянские князь и княжич, особенно если вслед за Членовым видеть в сыне Добрыне продолжателя дела Мала после гибели отца, причем не только в ольгиной постели.
Общепризнано, что столь популярные и колоритные былинные герои, как Илья Муромец, предания о которых формировались веками, имели не один и не два прототипа. Так что нет ничего невозможного в том, что в истоках былинного образа Ильи Муромца лежат две тесно связанные исторические личности, древлянский князь и его сын, и что последний, помимо того, послужил изначальным прототипом Добрыни Никитича. Не зря, выходит, мы в свое время взяли на заметку факт смешения ролей Ильи Муромца и Добрыни Никитича в древнегерманской поэме "Ортнит"! Более того, самые глубокие корни образа Ильи Муромца могут врастать в еще более древнюю старину через Олега Моравского и ольга Игоря, он же былинный Святогор, невольно оставивший перед смертью Илье не только свою супругу, но и свою богатырскую силу как символ власти над Русью.
В свете своих интересных предположений развивает С. Горюнков взаимоотношения особ княжеских семейств Игоря и Мала. Не в пример упрощенной версии ПВЛ, у Горюнкова эти отношения оказываются куда как сложнее, многограннее и могут послужить неплохой канвой средневекового романа. Вкратце, в его интерпретации древлянский князь Мал, он же Малко Любечанин ПВЛ, не только остался в живых "узником Любеча", но и в какой-то момент нежданно-негаданно оказался на свободе, причем не просто вольным человеком, а черниговским воеводой Претичем, заключил сепаратное соглашение с печенегами, захватил в Киеве в заложники княгиню Ольгу с тремя внуками, затем, шантажируя заложниками Святослава, заставил того отказаться от прав на киевский трон в пользу сыновей и уйти в Болгарию, навсегда покинув Русь.