…Не там, где каждый день
Тщеславие на всех наводит ложну тень.
Поэт зовет интимно взглянуть на неверующего, когда он останется наедине с собою… Когда он ясно понимает, что он неотвратно обречен на смерть, что он бессилен убежать от ее власти, когда он въяве созерцает, что
Несчастия, страстей и немощей сыны,
Мы все на страшный гроб родясь осуждены.
Могучим колоколом звенит стих Пушкина! Чем же преодолеет "невер" это убивающее его "точное знание". если он в какой-то форме, как-то не будет верить в жизнь? Вот громадный вопрос, предъявляемый ему Пушкиным.
Неверующий человек ведь прежде всего индивидуалист:
…Лишенный всех опор отпадший веры сын
Уж видит с ужасом, что в свете он один…
И Пушкин рисует жесткое, досадующее состояние души неверующего, этого отщепенца рода человеческого:
Во храм ли вышнего с толпой он молча входит,
Там умножает лишь тоску души своей.
При пышном торжестве старинных алтарей,
При гласе пастыря, при сладком хоров пенье,
Тревожится его безверия мученье.
Он бога тайного нигде, нигде не зрит,
С померкшею душой святыне предстоит,
Холодный ко всему и чуждый к умиленью,
С досадой тихому внимает он моленью.
В этих стихах Пушкина мы не найдем никакой проповеди веры, в них прозелитизма нет. Зоркое внимание юноши поэта аналитически вскрывает проблему души, и природа индивидуального неверия - при разуме "немощном и строгом" - показана едва ли не впервые классически во всей огромной свежей мрачной силе…
Эта ранняя вещь Пушкина перекликается, по сути дела, с другим его, уже поздним стихотворением "Странник", написанным под конец жизни поэта (1835 г.).
Пушкин гениальной своей натурой уже в юности чуял, усматривал, прозревал основные темы жизни человеческой, как некие четкие константы, работал с ними, уходил от них и снова возвращался, к ним.
Ни "Безверие", ни "Странник" популярности не получили. Однако есть еще стихи этой же темы, созданные между указанными датами в 1829 году и начинающиеся строками:
Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм…
Они явно повторяют приведенную выше строку из "Безверия":
Во храм ли вышнего с толпой он молча входит…
что доказывает непрерывность темы в душе поэта.
Наконец, в авторском черновике этих стихов мы, вместо начальных двух строф, видим строфу, которая была отброшена поэтом и которая опять же выразительно доказывает преемственную связь стихотворения этого с "Безверием"):
Кружусь ли я в толпе мятежной,
Вкушаю ль сладостный покой,
Но мысль о смерти неизбежной
Везде близка, всегда со мной.
Пушкинское экзаменационное "Безверие" прозвучало тогда немодно в светской толпе, захваченной вольтерьянством, но эта тема никоим образом не могла утратить своей глубочайшей значимости от столь преходящих обстоятельств.
Глава 4. Санкт-Петербург
Лицеист И. И. Пущин, проживший все школьные шесть лет в Лицее в комнате № 13, рядом с № 14, где жил Пушкин, рассказывает в своих "Воспоминаниях" о последнем дне их пребывания в Лицее.
9 июня 1817 года состоялся выпускной акт, прошедший скромно, без блеска. Царя на этом акте сопровождал только один министр народного просвещения, князь Голицын. Окончивших Лицей по старшинству успехов представили императору, объявили им их служебные чины и награды - Пушкин был девятнадцатым. Взяв министра под руку, государь пошел по внутренним помещениям Лицея.
- Хочу посмотреть, как молодые люди собираются! - сказал он.
В коридорах, в комнатах все было вверх дном, всюду были раскрыты, разложены вещи - ящики, чемоданы, корзины. Отъезд!
И Пушкин тоже возился у себя в комнатке с вещами, укладывался, перебрасываясь шутками и замечаниями сквозь тонкую переборку с заболевшим Пущиным - тому приходилось задержаться. Пушкин же торопился - сразу же после обеда он уезжал в Петербург, за ним уже пришли лошади. Верный дядька Никита Тимофеевич Козлов помогал своему молодому барину укладываться. Взволнованные, грустные, сели бывшее лицеисты за последний обед - еще бы, впереди и разлука, и новая жизнь:
Промчались годы заточенья;
Недолго, мирские друзья,
Нам видеть кров уединенья
И царскосельские поля.
Разлука ждет нас у порогу,
Зовет нас дальний света шум,
И каждый смотрит на дорогу
С волненьем гордых, юных дум.
Свобода!
Петербург!
Петербург не Царское Село, тонущее в утешном шелесте, в шуме листвы парка, в плеске фонтанов, в молчании мраморных статуй и дворцов, в чтении французских поэтов.
Петербург - "город Петра", столица государства.
Петербург - ворота в море. Окно в Европу.
Петербург - на воде: не то Голландия, не то Венеция. Петрову столицу режет пополам мощная Нева.
Богата водами Нева: в нее сброшены, слиты воды трех тысяч пятисот речек, рек и пятидесяти тысяч озер суровой Озерной области - области гранитов, песков, сосен. Чистые, как стекло, глубокие воды Невы текут стремительно в гранитных петербургских набережных, обставленных тяжелыми розовыми гранитными парапетами. Плиты парапетов прерваны величественными полукружиями каменных лестниц, сбегающих к самой воде. По набережным в гранит намертво вделаны тяжкие чугунные кнехты и железные кольца, чтобы всюду швартоваться баржам, галерам, кораблям, неуклюжим плотам.
Петербург- прежде всего торговый порт.
О площадки тех лестниц с громом бьются подплывающие лодки, ялики, шлюпки. Да и есть откуда ехать!
Невскую дельту, как жилки кленовый лист, прорезают до полусотни рукавов, проток, рек, речек, каналов. Среди них Большая Нева, Малая Нева, Фонтанка, Мойка, Лиговский канал, Екатерининский канал, Обводный канал, Черная речка и так далее - славные, давно уже исторические названия.
В водяное кружево вставлено до восьмидесяти островов дельты - Петербург широко сидит на островах. Заячий остров под Петропавловской крепостью; остров Адмиралтейский - корабельная верфь впритык к Большой Неве; остров Березовый - на нем Петербургская сторона; остров Аптекарский, рассадник лекарственных трав да кореньев… Широким клином врезался в Галерную гавань Васильевский остров, про который давно поется песня, как на нем "молодой матрос корабли снастил"…
Петербург - весь на воде. Heвa - выход в Балтийское море, на Запад, а за морем - Европа. Нева - выход и на Восток, в бурное Ладожское озеро, а оттуда по рекам, по озерам, по каналам - на парусах, и конной и людской тягой через шлюзы - в Волгу, в саму Россию.
Петербург стал на могучих водных дорогах усадисто, по-хозяйски. Парусные корабли с высокими парусами, многопалубные, большие, как дома, лодки, шнеки, шлюпы, баржи, барки тихвинки тысячами валят в Петербург и из Петербурга, изгибно скользят по Неве плоты. Российское купечество, все "торгующие крестьяне" собирают по стране свое доморощенное добро, переваливают его за границу, в чужие земли: хлеб, лес, сало, кожу, рыбу, скот, лыко, деготь, поташ, ворвань.
Сырье! А в Петербург из-за рубежа в обрат из Европы идут невиданные изделия европейской промышленности.
Едут из-за границы по воде и разные приглашенные и неприглашенные искусные иностранные персоны, которые все сделают, все построят, всему научат, что только им укажут, за что только заплатят.
Центр, сердце Петербурга - Стрелка Васильевского острова на разливе Большой и Малой Невы, где стоит храм международной торговли.
Биржа!
Биржа строена греческим храмом - сорок четыре тяжелых дорических колонны обступили огромное здание, Богом в этом храме состоит Посейдон, владыка моря: на Восточном фронтоне он мчится по бурным волнам на морском коне с грозным трезубцем в руке.
Биржу ту строил нам француз, господин Тома де Томон.
Перед храмом торговли - пара могучих красных колонн, украшенных рострами на римский манер - отпиленными и прибитыми к колоннам носами вражеских кораблей; на колоннах ночами пылают смоляные маяки. У подножия колонн сидят четверо мощных гигантов, четыре реки-дороги: Волга, Днепр, Волхов, Нева. Бронзовые тритоны, раздув щеки, трубят в чудовищные раковины о морских победах русского оружия.
Широко слияние вод Невы перед Биржей - огромное тускло-серебряное озеро под бледно-голубым небом с высокими облаками.
Вокруг зеркала того Петром поставлены и доселе стоят все жизненные части созданного им Петербурга. Для торговли здесь выстроены Таможня, галереи Гостиного двора, двор Архангельска, здесь стоят несокрушимые склады товаров. Здесь же и Академия наук, "дабы в действиях государственных с науками сообразоваться". Тут и Кунсткамера, Музей, Библиотека и даже Анатомический театр. Все, как указал Петр.
Против Стрелки, отделенная правым руслом, Петропавловская крепость пушками своими надежно заперла Неву от шведов, рвавшихся было сюда. Крепость распласталась, приникла к острову, а над ней в небо воткнулась высокая колокольня со шпилем, на котором золоченный ангел держит крест: указал тому строению Петр быть непременно выше Ивана. Великого, чтоб превзойти московское то годуновское украшение Москвы. И строитель - итальянец, синьор Доменико Трезини, так и сделал.