- Там о многом написано. Например, о том, как мучительно он выздоравливал, как с головой окунулся в учебу, лишь бы забыть о том, что он не нужен своей матери. - Геркулесов мрачно хмыкнул. - Ты знаешь, а он ведь был вундеркиндом. Если в школу он пошел, не умея ни читать, ни писать, да что там, он говорил-то с трудом, то к 3-ему классу он уже решал сложнейшие задачи по физике. Сулейман вообще имел склонность ко всем точным наукам. Школу он закончил в 15, и учителя не знали, какую профессию он выберет, так как одинаково блестяще он разбирался и в математике, и в физике, и химии. Но он выбрал химию, решил пойти по стопам отца - Абрам Изральевич Швейцер был очень известным специалистом в этой области. Ну вот. Потом учеба, работа, диссертация. Признание. И вместе с этим страшное одиночество - отца убили, когда парень еще учился на первом курсе - комплексы, переросшие в психическое расстройство. - Геркулесов перевел дыхание, хлебнул немного воды из графина и закончил. - Вот такой он, ваш Суля. Вроде страшный человек, а сочувствия заслуживает.
Я хмуро уставилась в стену, решая изменить ли мне мнение о Сулеймане в связи с новыми фактами или нет. После недолгой внутренне борьбы сделал следующее заявление:
- Знаешь, я бы ему, быть может, и посочувствовала, если бы не одно обстоятельство.
- Какое?
- Он мне шишек набил! И щиколотку изуродовал! - воскликнула я возмущенно. - Теперь у меня на ноге шрам останется. На всю жизнь. - Я судорожно охнула, готовая зареветь, но потом мне пришла в голову спасительная мыслишка. - Хотя… Я давно хотела змейку на щиколотке вытутуировать, да все денег жалела. А теперь такой повод, шрамчик прикрыть-то надо…
- Не надо. Я девушек с татуировками не люблю.
- Ха! - Я приготовилась ему нахамить, но что-то новое, появившееся в его взгляде, заставило меня проглотить свою глупую остроту. Чего это он на меня так проникновенно смотрит? А? Я засмущалась и невпопад спросила. - А со шрамами тебе девушки нравятся?
- Ты мне любой нравишься, подружка.
Я открыла, было, рот, чтобы ляпнуть какую-нибудь глупость, но Коленька вдруг наклонился ко мне и поцеловал. В губы. И поцелуй этот совсем не походил на дружеский. Он был скорее… Ну… Э… Улетный, короче, был поцелуй. Вот так-то, господа.
Когда мы оторвались друг от друга, я вдруг вспомнила, что забыло кое-что узнать. И с замиранием спросила:
- Ты любишь Кафку?
Он недоуменно сморщил лоб.
- А что это?
Я посмотрела в его ласковые голубые глаза и беспечно прошептала.
- Да какая разница!