Думаете, меня убедили его сбивчивые жалобы и заверения? Конечно, нет. Просто я все это время смотрела на его руку, которой он так и обхватывал мое запястье. Это не рука убийцы. Мягкая, розовая, с ямками на пальцах, она бы очень хорошо подошла кондитеру.
А вот та, из кустов… Именно такие руки должны быть у убийцы. Сухие, шершавые, с синими прожилками. И пальцы - длинные, тонкие, цепкие.
И в тот миг я осознала, что тогда на меня напал никакой не грабитель, а наш институтский душегуб. Собственной персоной.
Мне стало дурно. Я привалилась к стене, скованная запоздалым страхом.
Через минуту наваждение прошло, и я смогла расслышать слова Зорина.
- Так что там со следствием?
- А тебе зачем? У тебя же простатит, - не к месту добавила я.
- Так ты что, ничего не знаешь?
- Я? - обиделась я. - Я знаю все. Ну, почти все.
- И про Льва?
Я уже хотела спросить, причем здесь царь зверей, но не успела. Дверь, ведущая в коридор, распахнулась, и в ее проеме показалась узнаваемая с первого взгляда фигура Геркулесова. Он обвел взглядом пространство, увидел меня, кивнул, потом прокашлялся и изрек:
- Гражданка Володарская, будьте добры, подойдите ко мне.
Я послушно подошла, Зорин рванул за мной.
Мы вышли в фойе. Было оно просторным и светлым. На одной из стен красовался не слишком удачный портрет отца-основателя института академика Гузеева, а в центре фойе имелась "проходная", с вертушкой и охранником.
На этот раз, кроме портрета и сотрудника ВОХРа было еще много всего, заслуживающего внимания. Например, два милиционера, начальник караула и техники безопасности. Но самое главное - у вертушки понуро стоял Лев Блохин, беззвучно плакал и стыдливо прятал свои скованные наручниками руки под синий халат.
Я недоуменно воззрилась на Геркулесова. Зорин же молчать не думал.
- Что же, гражданин милиционер, делаете? - завопил он. - Невинного человека сажаете!
- Не сажаем, а задерживаем.
- Зачем?
- До выяснения обстоятельств.
- Каких еще обстоятельств? - это уже я подала реплику.
- Уведите, - скомандовал бравый Геркулесов милиционерам, а мою реплику оставил без внимания.
Я не унималась.
- Вы что же Леву подозреваете?
- Именно! - выкрикнул Зорин и затряс в воздухе своим пухлым, совсем не страшным кулаком.
Я недоуменно посмотрела на Блохина. Тот сначала глянул на меня с надеждой, потом сконфузился, опустил очи и захныкал. Его нижняя губа опустилась ему почти на грудь, а соломенные волосенки трогательно упали на лоб.
Бедненький Лева! Жалкий и безобидный мужичек.
- Но почему вы задержали до выяснения обстоятельств именно Блохина? - растерянно спросила я Геркулесова. Мне даже в голову бы не пришло включить его в число потенциальных маньяков.
- Потому что именно он является первым подозреваемым, - буркнул Геркулесов и вновь махнул рукой своим подчиненным.
- Че-го?
- То-го! - передразнил меня Коленька и попытался увести подальше от проходной. Я дала себя оттащить, но когда мы оказались за дверью, зашипела:
- Вы сбрендили, товарищ милиционер?
- Никак нет.
- Никак - да. Мы же с вами договорились, что подозреваем пятерых.
- Мы с вами? Я что-то не припомню, что уполномочивал вас помогать мне вести расследование.
- А мне ваше упл…упл… разрешение и не требуется! - разозлилась я. Вот ведь наглый херувим. Сначала посвящает меня в тонкости следствия, а потом не уполномочивал!
- Я понимаю, что для того чтобы засунуть свой нос куда не надо вам хватит только наглости…
Я подбоченилась, готовая к перепалке. Конечно, я бы предпочла обычную драку, но он страж правопорядка, так что за такого много дадут, а мне сейчас не в тюрьме, а здесь надо быть, иначе этот зазнайка таких дел без моего присмотра натворит…
Неожиданно Геркулесов замолк, испугался, наверное. После продолжительной паузы, сопровождающейся моими грозными взглядами и его сопением, он заговорил.
- Извините за грубость. - Еще пауза. - Но вы выведите кого угодно. - Сопение. - Как сегодня выяснилось, Блохин был в тот день в институте.
- В какой день? - растерялась я.
- В тот, когда было совершено 2-е убийство.
- То есть кроме нас, справляющих, и вахтерши с диспетчером был еще и Лева? - Геркулесов кивнул. - А откуда вы узнали?
- На вахте есть журнал, в нем записано, что Блохин покинул НИИ в 7 вечера.
- Это еще что за ерунда?
Геркулесов устало вздохнул - видно, я ему сильно надоела.
- Блохин старший научный сотрудник, так?
- Так. Он с Сулейманом что-то разрабатывает.
- Бывает, что они задерживаются на работе?
- Наверное. Ученые все шизики, им домой не надо.
- А так как опечатать их комнаты вместе с другими в 5 вечера не могут, то они, опечатывают их сами, сами же подключают сигнализацию, потом сдают ключи на вахту и записывают в журнал кто и когда это сделал. Ясно?
- Ясно, - обиженно буркнула я. Что он со мной, как с маленькой?
- Журнал посмотреть мы догадались только сегодня, вернее, нам даже никто не намекнул, что такой существует. И там синим по белому…
- Да поняла я! - возмутилась я. - А он что говорит?
- Говорит, что в тот день не оставался. Говорит, что ушел вместе со всеми. Говорит, что в 7 спал дома.
- А доказать, конечно, это никто не может.
- Конечно. Он живет один.
- А вахтершу допросили? Ту, которая в тот день дежурила.
- Естественно. Но ничего вразумительного она не сказала. Шастали, говорит, всякие. Ваши же мужики, веселящиеся, постоянно на улицу бегали. То воздухом подышать, то покурить. Она и запуталась.
- А почерк сравнили?
- Это, по-вашему, так быстро делается, да? - вспылил он.
- Извините.
- Да ладно. На первый взгляд похож. Но результат экспертизы мы получим не раньше понедельника, выходные, сами понимаете. А пока Блохина придется задержать.
- Ясно.
- Что вам ясно?
- Что ничего не ясно. - Я почесала ухо - явный признак растерянности. - Кто-то подделал подпись. Но кто?
- Зачем?
- Его кто-то пытается подставить. Это же очевидно.
- Почему именно его, скажите мне, милая девушка?
- Потому что именно Блохин засиживается допоздна чаще других. Сулейман вечно на него работы навешает, а сам домой мчится новости смотреть - он у нас фанат информационных передач. К тому же, у Левы нет семьи, а значит, и алиби, скорее всего, не будет.
- А чего это вы так этого увальня защищаете? - Геркулесов подозрительно прищурился. - Уж не роман ли у вас?
- Да как вы… Да я вас… - от возмущения я растеряла все свое красноречие. А то бы показала ему, как сводить меня, пусть и гипотетически, с таким уродом.
- Значит, нет?
- Катитесь вы, Николай Николаич, подальше! - огрызнулась я перед тем, как развернуться.
А потом, возмущенно стуча каблучками, удалилась.
Пятница.
А день все тянется
Удалилась я не к себе в комнату, где меня ждали мои товарки и целый чайник кипятку, а в "машинный зал", помещение, где находился мозговой центр нашего отдела, в виде огромных устаревших вычислительных машин. Именно там кучкуются мои коллеги-мужчины, но не из-за многомудрых приборов, нуждающихся в их заботе, а по более прозаической и понятной русскому человеку причине - близости сейфа, в котором хранятся месячные запасы спирта.
Я распахнула обитую железом дверь. В лицо мне ударил порыв теплого ветра, это мужики включили "Муссон", то ли вентилятор, то ли радиатор, без которого наша супер-ЭВМ не может работать, она, видите ли, словно сортовая орхидея, может функционировать только при + 18. Кроме железных гробов, именуемых ЕС 1061, в помещении стоял еще плохенький пентиум, за которым я обнаружила программиста Сереженьку. Остальные мужики сгрудились в другом конце маш-зала: Санин и Манин перебирали какие-то железки, а начальник вытирал рот рукой, видно только-только принял стаканчик общественного спирта.
Я тихонько просочилась в помещение, аккуратно села на стул и стала наблюдать.
После 10 минутного слежения я выяснила только то, что и так давно знала, а именно, что в "Нихлоре" служат одни тунеядцы, и даже если кто-то и делает вид, что погружен в производственный процесс, то это еще ничего не значит. Вот, например, Серега. Сидит с умным видом, пялится в монитор, нажимает на клавиши, сдвигает брови, сопит, казалось бы, ваяет программу, ну на худой конец в пасьянс играет. Ан нет. Для Сереги это немыслимая нагрузка, по этому он просто следит за тем, как по темному экрану плавает рыбка, когда надоест, возвращается в свой пустой файл, глядит на серый фон, но и в нем, видно, не наблюдает ничего интересного, поэтому он вновь замирает, дожидается, когда монитор погаснет, ловит глазами окунька… И так до бесконечности.
Уж не знаю, всегда ли Сереженька столь не дисциплинирован, но если всегда, то теперь мне ясно, почему нашу сепер-ЭВМ 100 летней давности так и не списали.
А, может, он так задумчив только сегодня? И тогда эта задумчивость становится подозрительной.
То ли дело Санин с Маниным. Эти, словно муравьишки, вечно копошатся: то чинят, то паяют, то разбирают, то собирают. Вот и сегодня при деле. Устроились в уголочке и слаженно так, с огоньком, потрошат неисправный дисплей. Работа у них спорится, глаза горят… А ведь очень ярко горят. Лихорадочно. И жесты торопливые, будто им не терпится покончить с этим делом, и переключится на другое, а в нашем НИИ это не просто непривычно, а даже неприлично, ведь мы неделю трудимся над тем, что в нормальной организации сделали бы за день.