* * *
Мы пришли в сияющее огнями - и внутри и снаружи - здание. Тамара сказала: "Будет тьма людей, не теряйся и не комплексуй, ты выглядишь роскошно".
Она знакомила меня с подходящими к нам и с проходящими мимо. Я удивлялась: надо же, оказывается, можно жить и так - в толпе, с разговорами ни о чем и о высших материях одновременно, с невообразимым количеством друзей и приятелей, с расписанными наперед встречами и делами. Разумеется, я не дикарка и знакома со всем этим из книг и кино - просто подобная жизнь проходила где-то рядом, параллельно моей.
Тамара стала чаще оглядываться по сторонам, и я поняла, что она кого-то ждет. Когда до церемонии открытия оставалось четверть часа, она потянула меня в холл к телефону.
Я стояла рядом и невольно слышала разговор.
- Алло. Кир?… Ты уже выезжаешь?… Почему?… Кир, ты обещал… Ты обещал… Но ты обещал!.. Завтра допишешь… Я прошу, Кир…Я умоляю… Нет, пить не будем… Даю слово. Хотя ты не представляешь, что тут будут наливать… Все, все!.. Обещаю… И тебе не дам… Кир… Я жду… Потом?.. Потом поеду к себе… Обещаю…Не буду… Нет. Правда.
Она повесила трубку. Ее лицо было напряженным - она не умела скрывать своих чувств. Пока я раздумывала, нужно ли что-то спросить или продолжать молчать, словно ничего не происходит, Тамара не выдержала тяжелой паузы и, видимо, не желая ставить в неловкое положение меня, сказала:
- У нас перестало клеиться.
Я посмотрела на нее. Она достала сигарету, помяла по своему обыкновению и прикурила.
- Он говорит, я мешаю ему работать. - Она помолчала. - Мы уже несколько месяцев врозь живем… так, встречаемся изредка, когда он соизволит… А я с ума схожу без него. - Тамара смотрела на оживленную темнеющую улицу и выпускала дым тонкой струйкой, которая плющилась о стекло. - Ты ведь еще не знаешь, что такое мужчина? - Она не дожидалась ответа, она знала, что это так. - Так вот он - всем мужчинам мужчина. - Она помолчала. - Но у него на первом месте работа. - Пауза. - И на втором. - Снова пауза. - И на третьем тоже.
Я вдруг с пронзительной остротой почувствовала ее боль, И подумала ни с того ни с сего, что не хочу любви, любовь - это больно.
На время церемонии мы расстались: Тамара произнесла речь в качестве куратора выставки, потом ее отвлекли на интервью, потом еще и еще.
Я сидела в глубоком кресле со стаканом мангового сока и старалась не потерять из виду тетушкину шляпу. Кто-то подошел ко мне и предложил полистать каталог выставки. Я разглядывала репродукции, поскольку на стенах ничего не сумела увидеть из-за огромной гомонящей пьюще-жующей толпы.
Кто-то положил мне руки на плечи. Я оглянулась - это была Тамара.
- Не скучаешь? - сказала она и, обойдя кресло, оказалась передо мной. - Познакомься, Кир, это моя племянница, Лиза. Лиза, это Кирилл… тебя по отчеству представить?
- Можно просто Кирилл, - сказал стоящий рядом мужчина и протянул мне руку.
Я принялась выкарабкиваться из низкого кресла, чтобы встать. Тамара засмеялась:
- Женщине позволительно оставаться в сидячем положении, когда ее…
Я уже не слышала, что она говорит - произошел какой-то катаклизм, похожий на внезапно наступивший вакуум.
Мне нужно было бы броситься опрометью, подобно Золушке, с того вернисажа, пока не пробил роковой час. Но я стояла как вкопанная, держась за руку Тамариного спутника, помогшего мне выбраться из уютных и цепких объятий мебели.
Вы догадались? Тут оно и случилось - это самое начало.
Можно называть, как кому нравится: сердце пронзила стрела Амура, или молния… в глазах потемнело, в ушах зазвенело… земля качнулась под ногами… словно волной захлестнуло… И так далее - не очень-то много этих штампов на самом деле. Но как же они точны в наивной своей простоте!
Я всегда отличалась особой чувствительностью в отношении людей. Вот только объяснить, почему, скажем, с этим человеком не стоит заводить дружбу, а с этим - деловые отношения, я не смогла бы. Чуяла, и все тут.
Что я почуяла в Кирилле? Тогда - не знала, сейчас знаю: мужское начало. Силу. Силу интеллекта, силу духа. И еще - трагедию. Не драму - Трагедию. С большой буквы.
Когда прошел первый шок, я постаралась взять себя в руки.
Тамара сняла с проплывающего мимо подноса три бокала с розовым мартини - бокалы для мартини я знала исключительно из рекламы.
- За знакомство, - сказала она, и мы чокнулись: клек-клек-клек.
Я подумала: ведь она обещала Кириллу, что пить они не будут. Но не напоминать же об этом тетушке!..
Мы медленно пошли вдоль экспозиции. Тамара что-то рассказывала о подругиной сложной живописи. Останавливаясь перед очередным полотном, мы с Кириллом оказывались по разные стороны от нее лицом друг к другу. Он смотрел на меня сквозь свои дорогие дымчатые очки и молчал. Понятно, что он молчал, ведь говорила Тамара, но он молчал… он молчал нутром. Он был абсолютно нем и неподвижен нутром.
Его внешность?.. Я могла бы сравнить его с одним известным и популярным журналистом-телеведущим, но не стану, чтобы не испортить сравнением неповторимый образ Тамариного возлюбленного. Тем более что не в чертах лица их сходство, а… как бы это объяснить… в поле, окружавшем обоих, в заряде излучаемой энергии. Та же харизма, то же неоспоримо мощное мужское начало. Все остальное - одежда, манеры - вполне под стать: фундаментально, надежно, добротно. И неколебимо. Китайская стена. А что до трагедии - так это там, внутри, вас туда не впустят.
Продолжение начала
Да, любовь - это больно.
Я заболела. Я томилась и тосковала. Я не спала ночами. Я не могла сосредоточиться на работе.
Я не знала, что делать. Меня воспитывали в строгих правилах религиозной морали, а душа моя сочувствовала Анне Карениной и понимала Татьяну Ларину. Но и только - сама я не в состоянии была сделать первый шаг. К тому же - Тамара… Родная тетя. Почти подруга. Перейти ей дорогу?!.
Но я чуяла, что где-то там, во чреве города - дневного или ночного, делового или развлекающегося, - меня помнят, обо мне думают. Это и пугало, и придавало смысл каждому новому дню.
* * *
Прошло около недели с момента нашего знакомства, когда позвонила Тамара. Спросила, можно ли ей зайти. Это было странно: она никогда не делала так прежде - просто приходила.
Дома ли родители, спросила она.
Родители были на даче - как и обычно в субботу.
Тем лучше, сказала Тамара.
Я увидела ее на пороге и поняла, что что-то случилось.
Она прошла в мою комнату и закурила. Это было просто из ряда вон - в нашем доме даже ей не позволялось курить.
Она выпустила с шумом первую затяжку и сказала:
- Он в тебя влюблен. - И заплакала.
Я молчала. Я знала все. Все наперед. И тем не менее пролопотала:
- Но ведь мы… мы же едва знакомы…
Тамара посмотрела на меня, как на больную, что было недалеко от истины. Я опустила глаза. Она погасила сигарету и ушла.
Мое нутро окаменело.
Я сидела в той же позе, в которой меня оставила Тамара, и смотрела в окно. Я была сосредоточена на одном: изо всех сил пыталась уловить тот момент, когда день переходит в сумерки, а сумерки - в ночь.
Зажглись фонари, и темнота стала отчетливей.
Зазвонил телефон.
- Да? - Я знала, кто звонит.
- Добрый вечер, Лиза.
- Добрый вечер, Кирилл.
- Я хочу вас видеть.
- Я тоже хочу вас видеть.
И все.
Высланное им такси привезло меня в старинный переулок в центре города.
Он стоял на крыльце. Потом подошел к машине, открыл дверцу и подал мне руку. Как и в тот - первый - раз, он вытянул меня из кресла. Мы засмеялись, вспомнив это, но не обменялись ни словом.
В огромной прихожей горел оранжевый свет.
Кирилл захлопнул за нами дверь. Постоял с опущенной головой, держась за ручку, и резко повернулся ко мне.
- Я не хочу ничего выжидать, а вы?
- Думаю, смысла нет, - сказала я.
Тогда он обхватил меня руками, и мы смотрели друг на друга и плавились, как две горящих восковых свечи, стоящих слишком близко и сжигающих одна другую своим жаром.
Стоит ли рассказывать, что было потом? Кто хоть однажды испытал настоящую любовь, прочувствует, восстановив в памяти свой собственный опыт, - ведь такое не забывается никогда. И словами не передается.
Только один штрих к портрету Кирилла.
Когда он понял; отчего мне так больно, он словно опомнился и сказал: "Ты хорошо подумала, что делаешь?"
"А разве, когда любят, думают о таких вещах?"
"А ты вот так, сразу, и решила, что это любовь?"
"Я ничего не решала, - сказала я, - я просто полюбила".
Он лег рядом и будто остыл, остыл в прямом смысле слова - до комнатной температуры.
"Ты испугался?" - спросила я.
Он молчал.
"Ты испугался моей любви?" - уточнила я.
Он закрыл лицо руками.
"Не бойся, - я отняла руки от лица и стала целовать его, - возьми, это твое, я ничего не требую взамен, просто возьми мою любовь".
Он был очень нежен и очень аккуратен, а потом заплакал, и снова был невероятно нежен. И неистово страстен.
Несколько раз принимался звонить телефон. Кирилл выдернул шнур.
Потом мы поели. Потом снова впали в забытье. Мы почти не разговаривали - за нас это делали наши губы, руки, нутро…
Я приехала домой в воскресенье вечером, чтобы собрать свои вещи. В доме уже все знали.