Шторы и форточку - нараспашку! На проигрывателе - запиленная добела "Шарпс энд флэтс". Легкая разминка. Потом - на кухню. Вымоченную перловку - в духовку. Быстро под душ, дверь не закрывать - а то можно не услышать звонка в дверь. Вот ведь противная девчонка - нет чтоб номер рейса сообщить или хотя бы приблизительное время. Утром!.. У нее утро и в час может случиться.
Сначала горячий, потом - холодный. Бр-р-р! Замечательное изобретение - душ! А вот Катькино изобретение: в торце ванны - зеркало в полный рост с нарисованным на нем несмываемой краской контуром фигуры, в который нужно вписаться, встав между двух меток на бортиках ванны. Над зеркалом надпись: "Не превышай габаритов!" Габариты у них с Катькой одни, только та чуть выше. Сорок четвертый размер в сорок семь лет - это не всем удается. Неужели сорок семь?.. Катьке тридцать два, а ее до сих пор если не за школьницу, так за студентку принимают. И Лера самой младшей в отделе считается, хотя из них шестерых только двое старше ее. Мама тоже всегда юной выглядела, хоть и поседела рано…
* * *
В первый раз папу арестовали, когда Лера училась в пятом или шестом. Во дворе ей рассказали, что ее отец - изменник Родины. Мама твердила: не верь, не верь! это ошибка! не бойся ничего!
Лера боялась не за папу или себя, а за маму. Она даже хотела бросить школу, чтобы не оставлять ее одну. Мамины волосы стали белыми за несколько дней, сама она пожелтела и так исхудала, что страшно было смотреть. Она совсем не могла спать. Потом она не смогла ходить на работу, а потом и с постели не вставала.
Приехал из Воркуты дядя Валентин, мамин брат. Он с трудом добился, чтобы ей дали на работе отпуск: отпуск не давали - не по графику, больничный тоже - диагноза нет, собирались уволить за прогулы.
Их соседка по квартире - баба Марина, старая балерина на пенсии, - не отходила от мамы и терпеливо, по капле, вливала в нее морковный сок и куриный бульон.
По вечерам приходил возбужденный дядя Валентин, садился около маминой постели, гладил ее по белым волосам и говорил:
- Все отлично, малыш, они подавятся собственным лаем! Скоро Сашку отпустят, ты должна привести себя в норму, а то он испугается и убежит назад. - Дядя Валентин натянуто смеялся, а мама смотрела в потолок.
Через месяц с лишним папу отпустили, не сумев ничего доказать. Теперь уже он не отходил от мамы, которая, казалось, впала в беспробудный сон.
А потом они снова зажили прежней счастливой жизнью, и Лере стало казаться, что все это было просто наваждением.
Родилась Катька, а мама так и осталась худенькой смешливой девушкой. И никому бы в голову не пришло, что ей уже сорок и что она одной ногой стояла за чертой жизни, - если бы не седые волосы.
Когда папу опять арестовали, мама перенесла все не так тяжело. То ли она была готова к повторению, то ли пятилетняя очень живая и забавная Катька не давала ей замкнуться на своем горе.
Снова приехал дядя Валентин.
С рождением Катьки трехкомнатная квартира стала полностью принадлежать их семье, а баба Марина, которая жила теперь в соседней, по-прежнему была своим человеком.
В день, когда огласили приговор, дядя Валентин сжег свой диплом журналиста, который получил на одном с папой факультете. Он сказал: пусть горит синим пламенем эта бумажка, если она обязывает меня лгать! - и поехал назад, в Воркуту, уже за папой, которого выслали туда на три года.
Несколько раз в год дядя Валентин приезжал в Ленинград, привозил от папы письма и какие-то тетради. Но их Лера с Катькой прочли гораздо позже.
За год до окончания срока папе добавили шесть лет "за антисоветскую агитацию", "за неповиновение власти" и что-то еще.
Мама поехала с Катькой в Воркуту, но не прожила там и года. На работу ее не брали, поскольку в характеристике было указано, что ее муж осужденный антисоветчик. Если на дядину зарплату пожарного и разовые заработки грузчика прожить было можно, то зима в полуразвалившемся бараке и Катькино воспаление легких, которое длилось два месяца, заставили маму вернуться.
Перед самым освобождением папу избили, и через неделю он умер. Мама оглохла, онемела, превратилась в тень и не прожила года.
Дядя Валентин присылал деньги, иногда приезжал - постаревший, иссохший. Лера знала, что он пьет, но в Питере он держался. Потом мрачнел, чернел и снова уезжал.
Однажды Лера получила от него перевод на одну тысячу двести пять рублей, а следом - бандероль. В ней был изрядно потрепанный пестрый шарф, который мама вязала ему давным-давно, и письмо. В письме дядя Валентин писал, что отправляется к маме с папой, а им с Катькой желает дожить до свободы; что-то о красотах Севера и гармонии сотворенного Богом мира - все это в таком тоне, словно он уходит в веселое увлекательное плавание, не менее веселое, чем прожитая им жизнь. В конце была приписка о том, что Лере нужно позвонить по такому-то номеру, назвать фамилию, а письмо немедленно сжечь.
Лера ничего не сказала Катьке, оставила ее на бабу Марину и поехала в Воркуту. Разыскала могилу дяди Валентина, привела ее в божеский вид и даже сумела раздобыть кусок гранита, на котором кладбищенский служитель сделал подобающую надпись. Когда тот спросил, выбивать ли крест, Лера подумала и сказала - да. И тут же решила, что, вернувшись в Ленинград, пойдет в церковь и попытается выяснить - есть ли на Свете Бог? И если ей удастся наладить с Ним отношения, она обязательно спросит Его: за что все это - маме, папе, дяде Валентину?
Вернувшись, она так и сделала. Но задавать Богу вопросы у нее уже не было желания. Она просто приходила в церковь и стояла там подолгу - без мыслей, без слов. Иногда ей начинало казаться, что ее душа выпархивает на время и улетает куда-то, чтобы там пообщаться с ушедшими близкими, и даже с ангелами, и даже с Самим Богом - тоже без слов. Баба Марина не одобряла ее нового пристрастия и долго не хотела давать старую Библию, о которой однажды проговорилась Лере, но потом все же дала со словами: детка, это же опиум, не задурмань свою светлую головку!
Еще Лера позвонила по указанному номеру и представилась. Тихий мужской голос спросил Лерин телефон и сказал, что перезвонит. Через несколько месяцев раздался звонок…
* * *
Катька! Лера вскочила с кресла и кинулась в прихожую.
В дверях стояла баба Марина.
- Детка моя, что случилось? Ты что напутанная? - У нее был бархатный грудной голос.
- Здравствуйте, Бабмарина! Катьку жду… Думала, она. Я, видно, задремала в кресле, вот и перепуганная. Заходите.
- Я на минуточку. Нет ли у тебя, Лерочек, молочка капельки?
- Заходите же! Есть.
- А то я нынче в гастроном еще не спускалась, а мой Додо на меня сердится.
Додо - так звали огромного рыжего кота. Всех котов, живших когда-либо у бабы Марины, звали Бегемотами. Но с легкой Катькиной руки, которая не смогла выговорить слишком громоздкое имя, прижилось это короткое.
- Возьмите пакет.
- Ну нет, пакет - это слишком много… Хотя если он у тебя совершенно лишний?..
- Совершенно лишний! Пройдите же!
- Нет, теперь я пойду. Покормлю Додо. А зайду попозже, Катеринку посмотреть, девочку мою. - Ее колыбельный голос задрожал, а глаза покраснели и заблестели. - Спасибо, детка, я верну.
- Ну что вы, Бабмарина! Напоите Додо и приходите.
- Приду, детка, приду. - И она удалилась своей воздушной походкой, будто ступала по облакам.
Скоро девяносто лет этой женщине, ровеснице века, пережившей три войны и потерявшей в блокаду мужа и двоих поздних сыновей, которых родила погодками в сорок лет, как только перестала танцевать. Как она стерпела все это?.. Может, потому, что в Бога не верит - пенять не на кого, жизнь такая, судьба, у всех так… Понадеялась бы на Всевышнего - а Он взял да подвел, извелась бы, сетуя на Него да на себя за то, что не в то верила, не на то надеялась. А может, все наоборот: верила бы, просила… как там? - спаси и сохрани - Он бы и спас… Господи! Есть ли Ты? Ну не может же человечество так долго верить в то, чего нет. Помоги мне узнать Тебя, Господи! И еще: спаси и сохрани…
Снова звонок.
На этот раз - точно она!
Нет. Это была соседка бабы Марины в своей неизменной полосатой пижаме.
- Доброе утро, Лорочка.
Пять лет уже не может уяснить, что между именами Лора и Лера есть небольшая разница.
- Здравствуйте, Нина Андреевна.
Поскольку та стояла и молчала, беззастенчиво заглядывая в квартиру, Лере пришлось спросить:
- Вы что-то хотели?
- М-м-м… Я хотела спросить…
"Ее шея сейчас станет как у жирафа, и я прищемлю ее дверью", - подумала Лера.
- Я хотела спросить, где это вы покупали молоко в пакетах? Ведь это от вас давеча Марина Леонардовна пакет принесла? - Она продолжала тянуть шею и страшно жеманничала в своей обычной манере.
- В нашем гастрономе.
- Да что вы говори-и-ите?.. Значит, опять стали в наш возить. О-о-очень хорошо… А то приходится невесть откуда тащить. А в буты-ы-ы-лках, знаете, так неудо-о-о-бно…
Дать, что ли, и ей пакет?
Соседка мялась на пороге и ждала приглашения. Но Лера деликатно отмалчивалась, и той пришлось раскланяться.
- Спасибо, Лорочка.
- До свидания, Нина Андреевна! - Принцесса-пекинесса, Пижама Полосатовна, хотелось добавить Лере. Эти прозвища, данные ей Катькой, здорово подходили вечно заспанной, всклокоченной, с приплюснутой физиономией соседке бабы Марины.
Баба Марина звала ее Нинон. Когда она рассказывала что-нибудь из жизни своей квартиры, Катька визжала от смеха, а та недоумевала: ну что же тут смешного, детка?
Звонок. Если и на этот раз не Катька, Лера просто сойдет с ума…