Следовательно, заяц иной раз мог оказаться даже более зловещим, чем сам волк. Вот и другие промысловики, русские старообрядцы на Чудском озере, занимавшиеся там рыбной ловлей, знали, что нельзя поминать зайца – в сетях будет пусто.
Действительно, заяц у славян представлялся животным, имевшим демонические свойства, "нечистым" и опасным. Он связан с лешим, чёртом или какой-нибудь "нечистой силой". Потому и встреча с ним бывала более опасной, чем даже с волком; пересекавший путь волк – к добру. Лешие, по распространенным поверьям, имели свою скотину, состоявшую из обитавших в лесу зверей – прежде всего, зайцев. Заяц мог оказаться оборотнем, он становился вихрем, а "нечисть" в заячьем облике стремилась перебежать дорогу охотнику или свадебному поезду.
В Прикамье записан такой народный рассказ: "Мужик репу караулил. Заяц прибежал. Он его, значит: "Понеси тя лешак!" К нему скоро лешак и пришел с кузовом: "Давай садись". ‹…› Это такая легенда ходила, что нельзя, когда заяц бежит, его к лешему посылать, а то он тебя унесёт". Само это вырвавшееся проклятие вослед зайцу очень показательно: мол, надо бы, чтоб пронесло этого зловредного зверька мимо и без ущерба! Но история, собственно, о том, как мужик не учёл прочной связи зайца и лешего, за что и поплатился.
А иной раз в народе прямо утверждали, что леший оборачивается зайцем. Н. Я. Неклепаев, собравший в 1880–1890-х гг. этнографические материалы о русских жителях Западной Сибири, писал: "Иногда леший принимает вид собаки или зайца, и если в таком виде перескочит через дорогу, то может "скрасть дорогу"", то есть путник или проезжающий потеряют путь и заблудятся". Русские в Карелии считают, что леший может показываться в виде лесного зверя. Вот как об этом писал К. К. Логинов: "Зайцем же или медведем лешие людям видятся довольно часто. В этих зверей они будто бы оборачиваются запросто, например участвуя в выпасе крестьянского скота согласно договору с пастухом. Заяц, перебежавший дорогу путника, – это верная примета того, что леший затуманит людям разум, заставит кружить по лесным тропинкам и дорожкам".
Почему в виде зайца или иного животного, пересекавшего человеку дорогу и навлекавшего тем самым несчастье, представлялся именно леший? Прежде всего, очевидно, потому, что в наших условиях человечьи пути-дороги слишком часто проходили по лесу или же вблизи него, то есть через владения лешего. И главное: именно лесной "хозяин" (уподобляясь, очевидно, подвластному ему зверью) сам любил проходить по собственным тропам, пугая тех, кто по неопытности или по невнимательности располагался на них для отдыха. Среди прочих мифологических персонажей именно леший более всех был связан с передвижением, с лесными тропами, с путями-дорогами.
Согласно широко известной (и, кстати, распространявшейся самим поэтом версии), А. С. Пушкин, собираясь в декабре 1825 г. выехать из с. Михайловского в Петербург, прервал свой путь из-за зайца. А ведь он поспел бы как раз к выступлению декабристов, со многими из которых был дружен. То ли один, то ли даже два зайца перебежали ему дорогу. По некоторым свидетельствам, в дополнение к этому несчастному предзнаменованию, уже тронувшаяся в путь повозка на выезде из ворот встретила шедшего проститься с отъезжающим барином священника – а это тоже дурная примета.
Известно, что Пушкин разделял распространённые суеверия и терпеть не мог, когда путь ему пересекал заяц или священник. Это отразилось и в собственных его письмах, и в воспоминаниях о нём. Главный герой его повести "Дубровский" (1833) считал попа несчастливым предзнаменованием. Героиня романа "Евгений Онегин" (писавшегося Пушкиным с 1823 по 1831 г.) Татьяна Ларина, "русская душою", тоже была суеверна:
Когда случалось где-нибудь
Ей встретить чёрного монаха,
Иль быстрый заяц меж полей
Перебегал дорогу ей,
Не зная, что начать со страха,
Предчувствий горестных полна,
Ждала несчастья уж она.
14 сентября 1833 г., в письме жене из Симбирска, по дороге в Оренбург для сбора материалов о восстании Пугачёва, Пушкин рассказывал о происшествии, случившемся "третьего дня, ночью", едва он выехал из Симбирска: "Только выехал на большую дорогу, заяц перебежал мне её. Чорт его побери, дорого бы дал я, чтоб его затравить. На третьей станции стали закладывать мне лошадей – гляжу, нет ямщиков – один слеп, другой пьян и спрятался. Пошумев изо всей мочи, решился я возвратиться и ехать другой дорогой…" И он тогда вернулся в Симбирск! Дело, конечно, не только в зайце, но и в неудобствах именно этой дороги. Описав свои злоключения, Пушкин добавил: "Дорого бы дал я, чтоб быть борзой собакой; ужэтого зайца я бы отыскал. Теперь опять еду другим трактом. Авось без приключений". А на обратном пути из Оренбургского края, добравшись до Болдина, он сообщал жене в первом же письме, от 2 октября: "Въехав в границы Болдинские, встретил я попов, и так же озлился на них, как на симбирского зайца. Недаром все эти встречи".
Вот и тогда, в 1825-м – то ли поп, то ли заяц… Пожалуй, это самые частые и общеизвестные вестники несчастья, которые могли встретиться путнику на дороге. Составители статистического отчёта о русских жителях Котельничского уезда Вятской губернии в 1850 г. указывали на этакое суеверие: идя на охоту и рыбалку, не поминают ни священника, ни зайца. И "ежели охотник на пути встретит священника или заяц перебежит ему дорогу, он ворочается домой и в этот день уже не решается идти на охоту". А в романе И. С. Тургенева "Дым" (опубликованном в 1867 г.) главный герой Литвинов видел сон, где фантасмагорически слились перебегающий дорогу заяц и рязанский священник, умевший лечить наведённую порчу (о нём повествовал в письме отец Литвинова): "…Уже священник, "мастер против порчи", два раза в виде очень прыткого зайца с бородой и косичкой перебежал ему дорогу…"