Впрочем, чёрный цвет кошки при этом был всё же не обязателен – видимо, важнее для этой приметы кошка сама по себе, а не цвет её шерсти. Г. Е. Верещагин в начале XX в. записал такое поверье удмуртов: "Кот пересечёт дорогу – не будет счастья". И такого рода примеров о зловредности пересекающей дорогу кошки – вне зависимости от её масти – у разных народов немало.
В середине 1770-х гг. княгиня Е. Р. Дашкова, давняя знакомица императрицы Екатерины II, после временной размолвки с государыней, встретилась с нею. Вот как, судя по воспоминаниям Дашковой, это происходило:
"…Я была очень довольна, что императрица не вынудила меня полностью порвать с ней, и, едва переступив порог, протянула ей руку, попросила дать свою для поцелуя и забыть всё происшедшее в последние дни.
– Но в самом деле, княгиня… – начала было она.
Я помешала ей продолжать, приведя тривиальную русскую поговорку: "Если серая кошка пробежала между нами, не надо звать её назад" (курсив автора. – В. К.).
Возможно, эта цитата и на самом деле является отголоском "тривиальной русской поговорки" о пробежавшей между какими-либо людьми серой кошке – с подходящим к случаю добавлением, что "не надо звать её назад". Правда, это добавление, кажется, не соответствует смыслу народного речения: дело ведь не в том, что само по себе присутствие кошки означает недоброжелательство. В народных представлениях значимым является движение кошки, когда она пересекает кому-либо дорогу или же пробегает между людьми. С такой точки зрения звать ли назад или не звать – и то и другое нелепо. А потому и вся описанная Дашковой речевая ситуация может быть слишком далёкой от ситуаций, распространённых в те времена в народе. Тогда и серый цвет кошки – это, возможно, всего лишь случайная импровизация.
Однако же имеются иные примеры с упоминанием "серой кошки". В романе П. И. Мельникова-Печерского "В лесах" (1850-1870-е гг.) в этом контексте тоже упомянута кошка серая: "Жили они после того три десятка лет ладно и совестно; никогда промежих серая кошка не пробегала". И в рассказе М. Л. Михайлова из деревенской жизни "Шёлковый платок" (1859) есть такая фраза о злой свекрови: "Чуть не с первого дня, как вошла Настя в Иванову избу, стала Семёновна раздумывать, как бы ей серой кошкой промежсына и невестки пройти".
Почему же она если не чёрная, то серая? Видимо, потому же, отчего и фольклорный волк "серый". Именно таков цвет большинства кошек – они дымчатые, серо-полосатые. Чёрных (ну, или белых, рыжих, "трёхшёрстных") меньше.
Так что, похоже, кошка всякой масти – и зловещая чёрная, и обычная серая – бывала опасна, ссорила людей. А в наше время, в современном русском языке, совсем уже, кажется, забылись фразеологические кошки иного цвета, кроме чёрных.
Даже близкое присутствие кошки считалось неподходящим для лошадей. Знаток русских обычаев В. И. Даль писал: "Ямщик… ни за что не повезёт барыню с кошкой, уверяя, чтоот кошки лошади худеют; от табаку, напротив, лошади добреют, и потому табак для них кладь желанная. Извозчики, с коими рядились для отвоза из Ромна шерсти и табаку, за провоз последнего делали маленькую уступку". Т. П. Пассек вспоминала, как она в 1828 г. ехала в кибитке вместе со своей домашней наставницей мадам Брант, направляясь в Москву. "Вблизи Москвы, на одной из станций, мне очень понравилась красивая, игривая кошечка, и я выпросила её себе у хозяев. M-me Брант восстала и руками и ногами: "Кошка, говорит, в дороге беду накличет и лошади станут"". Интересно, что в этом случае простонародной примете следовала дама иностранного происхождения. Впрочем, такого рода приметы, поверья, запреты и суеверия быстро переходят от одного народа или одной социальной группы к иному народу и другой группе людей, распространяясь весьма споро. Скажем, вот это поверье, что кошку никак нельзя везти лошадьми, известно не только у восточных славян, но и у юж ных. Ну, а девушка тогда всё же довезла кошку до Москвы, припрятав её. И ничего дурного с ними в пути не случилось.
Даль предполагал, что нелюбовь ямщиков к кошкам, очевидно, связана с особенностями кошачьей натуры, но как именно, не знал. Может, оттого и пояснял он свою смутную догадку несколько невнятно: "Если верить другому поверью, что чепрак из барсовой кожи вреден для лошади, то можно допустить однородное влияние кошки; я говорю только, что подобное дело сбыточно, хотя и совсем вероятно. Так, например, известное влияние кошки же на змею весьма замечательно: змея не боится самой злой собаки, напротив, самая злая и смелая собака сильно пугается змей; но лишь только подойдёт к ней кошка, как змея мгновенно свёртывается в клубок и, схоронив голову, лежит не смея дохнуть, не бежит, не защищается, и кошка смело её грызёт". В общем, по Далю, получается так, будто многие кошачьи – и домашние киски, и свирепые дикие барсы – по таинственной природе своей обладают могущественным воздействием на других животных.
Скорее же всего, в этом случае имеет значение распространённое в традиционной культуре негативное восприятие всего женского (недаром там у Даля упомянута "барыня", которая "с кошкой"). К женской сфере относилась в том числе и кошка, которая в народе явственно ассоциировалась с женским началом. Такое восприятие актуализировалось при передвижении. Например, известно типичное и широко распространённое поверье, будто женщина на корабле, при движении по морю, – к несчастью. С другой стороны, всё мужское обычно расценивалось как положительное, тем более в таком сугубо маскулинном занятии, как извоз и уход за лошадьми. Например, у болгар гости, пришедшие на празднование "родин", оставляли в семье новорождённого деньги и произносили пожелание, чтобы девочке купили прялку, а мальчику – лошадку, тем самым предопределяя их будущую деятельность. А табак, который, если верить Далю, для лошадей "кладь желанная", – это именно мужской атрибут. Он нравился и тем мифологическим "хозяевам", что представлялись в мужском обличии (например, табаком могли одаривать водяного).
Как-то раз император Николай I плыл на корабле. При нём, кроме прочей свиты, находился его друг, генерал А. Х. Бенкендорф. Впоследствии Николай вспоминал, что там же была и какая-то кошка, а Бенкендорф, дескать, очень боится кошек. Император, конечно, шутил. Курьёз состоял в том, что храбрый боевой генерал, всесильный шеф жандармов робел при виде кошки. Но очень может быть, что дело не в боязни либо отвращении. Женщина на корабле – это дурное предзнаменование, вот и кошка тоже могла восприниматься подобным же образом. А уж вправду ли Бенкендорф тогда испугался кошки – бог весть…