Помахав ей рукой, он перешел улицу и вошел в первое же здание. В этот ранний час в молочном баре "Парогон" никого не было, коме грустного греческого иммигранта, известного в округе под именем Вик. Детские годы, посвященные греческой православной Церкви, в лоне которой по настоянию набожной мамаши он подвизался совершенно против своей воли алтарником, не прибавили бедняге Вику любви к религии, а потому он не был склонен прерывать обычные утренние занятия даже при появлении нового брайтстоунского пастора, - что уже само по себе могло считаться событием незаурядным.
- Доброе утро!
Вик небрежно кивнул в знак приветствия, продолжая как ни в чем не бывало протирать молочники за стойкой, отмечая про себя по запаху ягодные соки для коктейлей - клубничный, малиновый, ананасный…
- У меня здесь объявления о службах в церкви святого Иуды - не возражаете, если я у вас оставлю немного?
Вик снова кивнул.
- Бросьте их на стойку, преподобный. - Хозяин бара предпочитал не вступать в разговоры.
- Роберт, называйте меня Робертом. У вас здесь, должно быть, полно молодежи - после сеанса, не так ли?
Очередной кивок.
- Я был бы очень признателен, если бы вы обратили внимание на мои приглашения.
- Я скажу. Дочка зайдет с друзьями…
- Премного благодарен, - и Роберт повернулся к выходу. Уже у дверей ему в голову пришла новая идея, и он повернулся: - Если вам нужны еще экземпляры…
В глубине бара, прямо напротив него, стояла девушка. Вероятно, она так бесшумно вышла из задней двери, что он не услышал. Чуть выше среднего роста, очень худенькая, она стояла в потоке солнечного света, отчего ее белокурые волосы сияли, словно нимб над головой. Она была прекрасна в своем детском целомудрии, и, как ребенок, полностью сосредоточилась на том, что собиралась произнести:
- В кладовке осталась всего одна коробка чипсов.
Голос ее был чуть низковатый, по-особому музыкальный, в интонациях явно проскальзывал какой-то акцент. Вдруг она заметила стоящего в дверях Роберта Ясные, спокойные синие глаза лишь на секунду задержались на кем и затем столь же внезапно девушка отвела взгляд.
- Закажи еще, раз так. Больше ничего, преподобный?
- Да, да.
Роберт не мог оторвать от нее глаз. Что она здесь делает? Девушка из другого мира… Вик говорил что-то о своей дочери - но любой отец предпочел бы для своего чада что-нибудь получше бара Может, ей нужна его помощь… С усилием он заставил себя вернуться к делам.
- Ну, если вы разложите эти объявления…
- Девочка положит их на стойку - о’кей?
Она смотрела на него со странным любопытством, словно спугнутая в лесу лань - внимательно, но без страха Несмотря на поразительную белизну кожи и белокурые волосы, миндалевидный разрез глаз, чуть раскосых в уголках, наводил на мысль о какой-то экзотической примеси к англо-саксонской крови. Роберта смущала пристальность ее взгляда. Но когда она отвела глаза в сторону, он чувствовал, что девушка продолжает искоса наблюдать за ним.
- Очень хорошо…
Странно, но он никак не мог решиться уйти.
- Итак, надеюсь увидеть всех вас в церкви. Мы каждого, - он посмотрел прямо в глаза девушки и с удовольствием встретил долгий ответный взгляд, - рады видеть у нас.
У нее была ангельская улыбка.
- Да, да, святой отец, отлично. - "Не пора ли тебе убираться", - яснее слов говорила манера, с которой Вик произнес их.
Как мог этот шут гороховый, этот чернявый жирный коротышка произвести на свет Божий такое создание?
- Зовите меня Робертом, будьте любезны.
- О’кей, преп… Роберт, идите, идите. Всего хорошего. До скорого. Удачи.
Девушка стояла молча, внимательно провожая взглядом высокую, облаченную в черное, фигуру.
- Вик, кто это был?
- Архиепископ Макариос, черт бы его драл. А теперь берись за стаканы и пошевеливайся.
Предвечернее солнце склонялось к горизонту, бросая длинные тени на сад и заливая все окна дома золотом. Джоан стояла возле жалкой кучки накопившихся за ее жизнь скудных благ мира сего, перевезенных из Брайтстоуна, и думала, что здесь никогда не было так прекрасно. Знакомые каменные ступени, едва проглядывающие сквозь поросли малины, франгипании и фуксии, приглашали ее войти. Призвав на помощь все свои силы, Джоан сглотнула комок, застрявший в горле, и поднялась к входной двери.
- О, вот и ты! Давай помогу! Ну, входи же.
Со своей всегдашней доброжелательностью Клер слетела по ступенькам, подхватила пожитки Джоан и, не переставая говорить, помогла ей войти в дом.
- Ты, наверное, хотела бы в свою прежнюю комнату, правда? Но если передумаешь - не стесняйся, места здесь полно!
Дрожа от волнения, Джоан положила сумку подле узкой односпальной железной кровати и двинулась к старомодному туалетному столику в эркере. За окном простиралось играющее на солнце Тасманово море, сливающееся вдали с горизонтом. На глаза ее навернулись слезы, и все предметы вокруг расплылись.
- Мне и в голову не приходило, что я когда-нибудь… - Она помолчала и затем продолжила: - Ты не пожалеешь об этом, Клер, я обещаю!
- Джоан! - взрыв смеха поверг Джоан в недоумение. - Ну что за глупости! Да я уже счастлива видеть тебя! Роберт вернулся из Брайтстоуна сам не свой и с тех пор не выходил из кабинета, так что я рада обществу!
- Роберт? - внимательная любовь Джоан жаждала найти себе выход в деле. - Как он? Что делает?
- Пишет проповедь для воскресной службы. Важный день, его первая служба! Он в отличной форме, честное слово. Все, как мы мечтали и о чем молились. Возвращение в Брайтстоун - все это пробудило в нем былые призраки - чувство вины… Я уверена, что жизнь здесь пойдет на пользу ему - и нам всем тоже.
- Да, да, а ты как? - Открыв первую попавшуюся сумку, Джоан принялась распаковывать вещи, не переставая говорить. - Как твои успехи? Есть работа для учительницы?
- В отделе образования говорят, место найдется. Можно начинать сейчас же, с первого дня учебного года - в Вестерн-Пойнт.
- Но это же у черта на куличках, Клер, - надо ездить на ту сторону мыса.
Клер присела на краешек кровати, подняла ладони и стала внимательно рассматривать небольшие розоватые ногти на пальцах.
- Может, это ненадолго.
Наступило глубокое молчание. Джоан откашлялась:
- Ты хочешь сказать…
Клер порозовела.
- Нет, нет, еще не сейчас. Но мы обсуждали это. Я думаю, самое время, Джоан. В конце концов, мы уже четыре года женаты. Я, сама понимаешь, моложе не становлюсь, а Роберт почти на три года старше, не хочется откладывать дело в долгий ящик. Сначала Роберт учился, потом мы не знали, где будем жить. И вот наконец мы здесь, лучшего времени и места для ребенка не придумаешь. - Клер хихикнула совсем как девчонка. - Теперь понимаешь, почему я так хотела, чтоб ты была с нами: когда час пробьет, мне понадобится помощь?
Сердце Джоан наполнило чувство гордости. Сын Роберта! Еще один Роберт Мейтленд! А, может, сначала девочка, старшая сестра - история повторится в новом поколении. Все не так плохо, мысленно улыбнулась она. А после - маленький Роберт. Ее бледное лицо зарделось.
- Ребенок - что может быть лучше! Замечательно для Роберта. Для всех нас. Пора ему стать отцом. Я буду молиться за тебя, милая Клер.
- Договорились, если Роберт будет столь же поглощен приходскими делами, как сегодня, ты первая узнаешь, - засмеялась Клер. - Честное слово, он вошел сегодня и сразу удалился в кабинет, и вид у него был такой, будто он меня просто не заметил!
В прохладе и торжественности церковных сводов сами камни, казалось, вторят льющимся звукам первого гимна воскресной литургии:
"Господь и Отец человеческий,
Прости прегрешения наши…"
Роберт выступил вперед, лицо его, оживленное чувством, резко выделялось на фоне черной священнической одежды; адреналин мчался по венам, словно у бегуна перед стартом. Не слишком ли он поторопился, приняв решение начать службы с самого первого воскресения по возвращении? Не было времени создать мало-мальски приличную общину, не было времени написать достойную случая проповедь, не было времени вообще написать сносную проповедь - так трудно оказалось сесть за работу после того первого утреннего посещения Брайтстоуна в начале недели.
Нервы его были натянуты до предела. Чувствуя боль во всем теле, Роберт бросил сердитый взгляд на жалкие заметки, которые с трудом можно было назвать проповедью: он набросал их всего за час до начала воскресной службы. Что с ним происходит? Он не может сосредоточиться на деле - ничего подобного с ним еще не бывало. А теперь, что бы он ни делал - пытался ли заставить себя работать, думать, строить планы или писать, мысли его возвращались к странной встрече в молочном баре "Парагон". Эта девчонка - дочка Вика - почему она не идет у него из головы? И почему он чувствует такое разочарование, не увидев ее среди собравшейся паствы? Даже выдающиеся священники не могут привлечь к себе всех и каждого. Внезапно в голову пришла нелепая мысль: "Я даже не спросил ее имя…"
"Остуди жар наших соблазнов
Своей миротворной прохладой,
Да смолкнет борение чувств и уснет плоть,
Донеси в ветре, буре, огне
Тихое дыхание Твоего покоя,
Тихое дыхание Твоего покоя."
Песнопение смолкло на последней ноте, и прихожане сели на свои места, готовые слушать проповеди. Закончив молитву, Роберт встал с колен, поклонился огромному резному Распятию за алтарем и поднялся на кафедру. В приветствующей его глубокой тишине он слышал монотонный низкий рокот бьющихся об утес морских волн и легкий непрерывный лязг и скрежет неутомимо вращающихся шахтных механизмов.