Самопожертвование или покорность?
Бог терпел и нам велел.
Русская пословица
Василий Осипович Ключевский говаривал, что "Россия родилась на Куликовом поле, а не в скопидомном сундуке Ивана Калиты". То, что родилось на Куликовом поле, на Западе частенько называют проявлением все той же русской покорности властям, долготерпения и равнодушия к своей судьбе.
Что же произошло на излюбленном куликами поле 8 сентября 1380 года? Ранним утром этого исторического и страшного дня великий князь Дмитрий Иванович снял с себя знаки княжеского отличия и велел надеть свои доспехи боярину Михаилу Бренку. Бренок сражался во главе Большого полка под великокняжеским знаменем. Он погиб, и какое-то время татары верили, что убили самого великого князя.
А великий князь Дмитрий Иванович надел одежду рядового воина и сражался в глубине своих войск, ни как не отмеченный и не выделенный. После сражения его нашли без сознания, раненого, истекающего кровью. Князь разделил судьбу своего народа. Это раз.
Князь заложил основу традиции, согласно которой судьба государя и командующего не должна отличаться от судьбы любого другого человека. Это два.
После такого поступка князя стало невозможно отступать, даже если упало великокняжеское знамя, если смят центр русского войска, если неизвестно, есть ли вообще хоть малейший шанс. Ведь упавшее знамя пало не над великим князем. Монарх сам бьется в рядах войска вместе со всеми. Может, вот он стоит совсем рядом?
Даже оставшись один против всего татарского войска, россиянин был обречен продолжать битву. Так власть требовала от россиян максимально возможного самопожертвования…
Но ведь власть, требуя этого, одновременно жертвовала и своими высшими представителями! Дмитрий Иванович потому и получил моральное право требовать героизма, что сам его проявлял. И он, и камикадзе - боярин Бренок.
В битве на Куликовом поле участвовали не только профессиональные воины. Там были и простолюдины, пошедшие воевать добровольно "по разбору", то есть как представители своих общин. Власть готова была к самопожертвованию и потребовала максимально возможной самоотдачи от своих подданных.
Так что что-то тут с покорностью "не бьется", не стыкуется.
Тем более "не стыкуется" логика обвинений, если мы вспомним: на протяжении истории России было немало случаев, когда военнослужащие отказывались выполнять поставленную задачу - из нравственных соображений. Во время подавления русскими войсками революции 1848 года в Венгрии, группа офицеров демонстративно вышла в отставку.
При подавлении польского мятежа 1863 года повторилось то же самое: некоторые офицеры и даже генералы, заблаговременно уведомив начальство, иначе бы это уже трактовалось как нарушение присяги, отказывались идти на войну против поляков.
Что странно и удивительно: никаких репрессий не было. Некоторые при этом даже не вышли в отставку (или их отставку не приняли?) и продолжали вполне успешно служить.
Получается, власть признавала за ними некоторое право на нравственный выбор: соглашаться или не соглашаться с официальной политикой Российской Империи. Замечу: для таких действий от властей требуется колоссальная уверенность в своей правоте и в наличии у нее множества (!) верных и надежных слуг. Да и вера в то, что, отказавшись раз, тот же самый военный вполне надежен на любом другом фронте и выполнит любой приказ в другом месте.
Во время русско-турецкой войны 1877-78 годов никто из офицеров-мусульман не отказывался воевать с турками. Но многие россияне открыто, в том числе в печати, выражали сомнение в ее осмысленности. Лев Толстой в "Анне Карениной" устами князя Щербацкого утверждает, что война эта России совершенно не нужна, мол, нет ничего от нее, кроме вреда. И опять же никаких репрессий против этих сомневающихся и протестующих.
Эта как бы "мягкость властей" не означала, что когда надо - империя и ее высшее руководство не могли потребовать от населения отдать все, а от солдат - стоять насмерть. Петр I накануне Полтавы приказывал: стрелять в своих бегущих и даже если бежать будет лично он, Петр, стрелять так же и в него, как во всех.
Генерал Милорадович в 1812 году демонстративно велел накрыть ему обед на передовой, прямо под огнем неприятеля. И приказал не отходить, "пока хоть один солдат останется". Не отошли…
В том же 1812 году (я об этом уже писал как-то ранее), у деревни Дашковка под Смоленском огонь французов был столь нестерпим, что солдаты боялись оторвать голову от земли. Тогда генерал Раевский вышел к первой линии окопов со своими сыновьями, служившими (!) в свои соответственно 11 и 14 лет при штабе. Крепко взяв младшего сына за руку, а старшему дав знамя полка, генерал лично повел за собой солдат в атаку. И "мужики", вчерашние крепостные, со слезами на глазах бросились вслед за "барином и барчуками" в штыковую - под французскую картечь.
Сталин не водил войск в атаку, но ведь и он отказался обменять своего старшего сына, попавшего в плен артиллериста РККА, на фельдмаршала Паулюса: "Мы фельдмаршалов на солдат не меняем!" Дух тот же самый. Пусть даже единственный источник для проверки легендарной фразы - киноэпопея "Освобождение"… Все равно мог Сталин так сказать! Здесь есть правда контекста, правда исторического момента. Власть отдает все, включая свои жизни и жизни самых близких. Потому требует в ответ по максимуму.
Яков Джугашвили с дочерью.
Есть разные версии гибели сына Сталина, но очевидно одно: сын Верховного Главнокомандующего и Отца народов ушел на фронт и умер как настоящий солдат
Получается: есть разные войны. В одних офицер может отказаться принимать участие, и это никак не поставит под сомнение его личную доблесть и право оставаться русским военным.
Во время других войн власть сама готова отдать ВСЕ и рисковать ВСЕМ. А потому и требует того же от всего населения. Все верно! Это войны, в которых ставится вопрос о дальнейшем существовании России. Две из них так и вошли в историю - как "Отечественные".
Поражение на Куликовом поле означало продолжение на неопределенный срок татарского ига. Поражение - это новые набеги, дым над сожженными городами, смрад трупов, которых некому хоронить.
Нашествие Наполеона грозило утратой не какой-то отдаленной территории, а утратой самой российской государственности. Потому власть и вела себя таким образом. Народ ее потому и поддерживал.
Заметим: в истории каждой из стран Европы хотя бы однажды происходило то же самое!
В ходе Столетней войны поражение Франции стало уже как бы свершившимся фактом. Вопрос стоял только о времени, которое потребуется англичанам и их союзникам-бургундцам, чтобы окончательно завоевать всю территорию Франции.
И тогда поднялась народная война во главе с Жанной д’Арк. В войске Жанны не признавались титулы и знаки различия знати. Все различия между защитниками прекрасной Франции объявлялись несущественными и неважными.
В конце XVI столетия для Британии встал тот же самый вопрос: быть или не быть? Могучая Испания подготовила колоссальный флот для нашествия на Англию - "Непобедимую армаду". Высадка 50-тысячного испанского десанта означала для Англии окончание ее государственности. Власть католиков означала костры инквизиции и дикое насилие над протестантами-англичанами.
Отражая иноземное нашествие, британцы переживали взлет национально-романтических чувств, королевский двор отдавал драгоценности короны для постройки новых судов, а знаменитые корсары, такие как сэр Фрэнсис Дрейк, встали под знамена командовать фрегатами королевского военного флота. Во время атаки капитан Дрейк велел продырявить все спасательные шлюпки и встал на мостике в простой рубахе, без знаков отличия.
Нашествие Наполеона вызвало в Испании народную войну - герилью. Король Фердинанд VII к тому времени был вывезен во Францию, и отрекся от престола в пользу брата Наполеона, Жозефа Бонапарта. Но многие высшие аристократы, в том числе принцы крови, продолжали сражаться в рядах герильясов, не называя своих титулов и без всякой традиционной для испанской аристократии спеси.