Тополь серебристый
Если не было зимой крепкого мороза, свежести, снега, пушистого инея, снегопада на сутки, вьюжных вечеров, перламутрового льда и яркого, звездно-далекого неба, то, считай, что это время года не удалось. А осенью я люблю много чего: и теплые-теплые дни в сентябре, и утреннюю мелкую росу, и расписной грушевый лист, и кленовые бульвары в огне, и долгие глухие дождливые времена, когда в середине дня кажется, будто это "хмурое утро", но потом все обязательно прояснится, закончится и утишится…
Но летом - все другое. Лето никогда не надоедает, даже в самые жаркие дни. Летом кажется, что так хорошо будет всегда - в легком платье, в неге, в тепле и в радости.
Утром - яркое солнце, и белый туман у земли клубится, и праздничный тополь серебристый.
А ночью, когда много серебряных звезд на небе, тополь возле родного дома тоже темно-серебрист, загадочен, он похож на огромный букет, и кажется, будто звезды на небе - первые облетевшие листья… Небо далеко, тополь - рядом, и так же непознаваема жизнь, и невозможно оторвать глаз и проститься с этим навсегда. Есть особый, вселенский уют серебряной теплой ночью, когда ты один на земле, ты и звездное небо, ты и тишина, и когда ты понимаешь, что твоя жизнь принадлежит только тебе. Наверное, это ночное заблуждение. Утро - солнечное, и солнце всегда "вьет гнездо" в кроне моего тополя. "Золото в серебре". Тополь наш растет на востоке.
И первые опавшие листья хрустят под ногой, а утром, отсыревшие, они мягки и податливы.
И вдруг наступает равновесие души. Я читала книги про путешественников, как в одиночку они переплывали океаны, скитались в джунглях, покоряли вершины. Я, наверное, хотела уйти от себя с этими целеустремленными мужчинами, которые знали настоящие дороги. Я тоже смутно чувствовала свою цель - в дымке, в тумане, но с чего начать, как сделать первый шаг? Да и стоит ли? Я была и есть - я уверена - очень обыкновенной, обычной - только немного странной, слишком чувствительной и ранимой.
Здесь, у тополя, я фотографировала своим старым ФЭДом сестру. Вышло, будто она стоит у березовых стволов - кора тополя зеленовато-светлая, и на черно-белой фотографии получилась да, береза. Сестры больше нет. Несчастной моей сестры, которая металась в наркотическом забытьи, комкая подушку-"думочку" - она умирала от рака, ей кололи опий. Об одном жалею, твердила она, перед тем, как совсем слечь, потерять разум, что мы вырастили своих детей безбожниками. Что с ними будет? И что будет с нами?
Но тогда, во времена увлечения фотографией, я была слишком молода, чтобы терзаться такими вопросами. В летние дни я выбиралась на речку: к прохладе воды, мягкому песку. Здесь я встретилась с курчавым парнем - он гонял на мопеде как школьник. Влюбленный, он приезжал к тополю. Ему казалось, что я тоже влюблена, но сердце мое было стыло и пусто. А он, молодец, добивался моей взаимности и хвастался: смотри, у меня все руки сбиты (он показывал крупные мозолистые ладони), я дом строю, двухэтажный, давай жить…
Парень мне нравился. Ничего у нас с ним не было - даже поцелуев, только несколько разговоров у реки и один раз - у тополя. Вечером. Он узнал, вызнал, где я живу, хотя я ему даже имя свое не сказала. "Не приходите ко мне больше. Ничего не выйдет", - твердила я. "Но почему, почему?" - удивлялся он. Это было долго и мучительно рассказывать: почему. И стыдно. Я погубила свою жизнь, а теперь терпела. Но ведь никто не виноват, только я! И я делала вид, что все нормально. Чтобы меня не жалели хотя бы в глаза. Потому что жалеть нужно тех, у кого случайность или стечение обстоятельств. А я сама, сама виновата!
И он больше не приезжал. Я даже, кстати, не помню, как его звали. Сергей? А может быть, Слава? "Ты знаешь, - говорил он мне, - я в прошлой жизни, наверное, жил в Персии. Или в Финикии, Сирии. Я очень люблю финики".
Из-за этого Сережи, или Славы, я тоже полюбила финики - в память о нем. О хорошем парне на мопеде. Его даже не остановило то, что он был меня младше - на год или два. "Это ничего", - объяснял он мне. Вот так, имя я ему не сказала, а возраст - пожалуйста. Он был загорелый, плотный, с шапкой темных кудрей. А я была золотистая - от летнего щедрого солнца, тонкая - от переживаний, и вьющиеся волосы гладили меня по плечам. "Забудь меня, - говорила я ему. - Мы взрослые люди".
Но я и сейчас все еще чувствую себя иногда ребенком, маминой дочкой, а мамы - нет. А тогда она мне сказала резко: "Что за парень? Что люди подумают?" И еще что-то. Ну он всего-то и приехал один раз - к тополю. Ничего, наверное, люди и не успели подумать…
В густую крону тополя любили прилетать сороки - праздничные, хлопотливые птицы. А осенью зачастили грачи - черные, крикливые, любят они это дерево - потолковать, перед тем как податься в дальнюю дорогу.
Тополь, тополь, волшебное дерево! То у тебя лишь серебряный окоем, а вся листва, вся шуба - зеленая, блестящая, а то тронет ветер - и весь ты - драгоценно-серебристый, как виски моего любимого. "Я люблю тебя, - твердила я, стоя на крыльце, - слышишь, люблю!" И знала - там, далеко, ты - со мной, ты - не предашь, и никому не отдашь, и никогда не оставишь - ни в горе ни в радости!
Тополь серебристый - это ты. Большой, непокорный, самое красивое дерево на нашей улице, "самый красивый парень на деревне", самый-самый… "Ты - самый лучший!" - убежденно говорю я, глядя в любимые глаза или слыша любимый голос. Не только для меня, а вообще.
Когда-то, в юности, у меня был красный спортивный костюм (я любила радость движения) и три красивых летучих платья (одно подарила покойная сестра). Я чувствовала силу юности, чистоты и свежести. И ужасно страдала от грязи, от нелюбви, от вида чужой глупости - мне казалось, что всего этого не должно быть в моей жизни.
Теперь беды закалили меня. Нет, я не научилась их преодолевать легче, но мне все труднее чувствовать себя счастливой и любимой. И лишь в твоих ладонях мне хорошо и покойно. И когда мы долго не видимся, я мечтаю: сразу начну целовать твои ладони. И стану перед тобой на колени. Это не знак и не символ, просто ноги не держат от счастья. Но ничего из этих мечтаний не получается - это ты меня начинаешь сразу целовать и твердишь о своей любви, а я не могу ничего сказать, потому что слезы бегут по щекам. Серебряный ветер - на серебристом тополе. На мраморном памятнике маме. Серебристая вьюга зимой. Серебряный ветер разбрасывает листья.
Помню, зимой, малоснежной и серой, тополь все равно был серебристый, задумчиво-жемчужно стояли его ветви в низком небе. Но здесь, над тополем, небо было выше! Потому что дорогу мимо тополя не миновал никто. Здесь проезжал на машине мой брат - его давно нет, и уже выросли его сыновья; здесь стояла, провожая меня, мама - и ее нет; здесь, если честно, часто нет и меня - когда я проваливаюсь, пропадаю в городе - далеко отсюда, чужом, если вдуматься, городе, который я уже много лет по кирпичику перестраиваю под себя. А тополь - ждет! Здесь я всегда дома и всегда своя, и ничего этому тополю не надо - ни полива, ни ухода. Это мы все - при нем.
И вечером, будто бы по какому делу, я иду по все еще зеленой траве, мягкой, приятной ноге, к тополю, иду медленно, о чем-то думаю, мечтаю… О чем же? И думы все эти одинаковы, каждый год, уже много лет. Что жизнь - коротка, что скоро она пройдет и проходит, что будущее, к счастью, неизвестно, а прошлое, к сожалению, не переделаешь. Но, раскаиваясь во многом и многом, я никому не хочу его отдавать, это моя жизнь, мои вынянченные дни, дни сомнений и разочарований, вдохновений и тревог. Дни беды. Но было, было и счастье…
Раньше я страдала от того, что не стала художником, что не передала на картинах то радостное и светлое, что во мне есть и что я вижу. А теперь думаю: хорошо! Картины в Третьяковке уже не удивляют как прежде. Многие книги - не нужны. А это небо, эта земля, этот тополь, этот вечер - так же радуют и печалят душу, как много лет назад. Кажется, без этого можно прожить, можно забыть и не помнить, но вот я возвращаюсь домой - и мне здесь хорошо. Самые главные мои картины всегда со мной, их много, и не нужно краски, кисти и холста, только бы помнить! Серебристый тополь и дымку над ним, и неуклюжую любовь кудрявого парня (кто-то живет теперь в его двухэтажном доме?!). А мой любимый никогда этого тополя не видел. А могила моей сестры - далеко, на Украине. Но если ехать, то все равно путь, начало, лежит мимо тополя, могучего и серебристого.
Почему же так грустно? Ведь еще долго жить, и будет, наверное, счастье…
Девочки, мальчики…
Самородок
- Марина Вербицкая, к доске!