Наконец-то и о нас, интеллектуалах, вспомнили. Я нашел духовный приют и предсказываю, что с четвертым каналом британское общество станет совершенно другим. Все дебилы будут его смотреть и приобщаться к основам образования и культуры. Да!!! Британия возродится!
3 ноября, среда
Мама собрала свою старую сумку для пикников и поставила в углу коридора, поближе к двери.
4 ноября, четверг
Сегодня звонил отец, про маму спрашивал. Я сказал, что она в порядке – для женщины, которой только полмесяца осталось беременной ходить.
– А головка ребенка еще не показалась? – испуганно спросил отец.
Ответил ему ледяным голосом:
– Извини, ничем не могу помочь, папа. С тонкостями деторождения не знаком.
Класс!
Потом я у него спросил, как там его младший сынуля поживает.
– Премного благодарен, Адриан. Давай, сынок, давай. Сыпь соль на раны, сыпь! – И трубку швырнул.
5 ноября, пятница
Ночь костров!!!
По совету средств массовой информации запер пса в угольном сарае. И двинул на костер.
Перед Дворцом бракосочетания целая толпа парочек собралась, ругня на всю площадь стояла. Мы с Пандорой втихую смылись за угол пекарни, бенгальские огни жечь. Я своим огнем в воздухе написал ПАНДОРА. А Пандора написала АДРЕАН. Обидно до жути. Больше года вместе ходим, могла бы и запомнить, как мое имя пишется.
Потом вернулись на площадь, а у костра наш пес разлегся с хот-догом в пасти.
Кому он мешал, спрашивается? Вот же зануды взрослые. Заладили хором: "Чья собака? Уберите собаку!"
Пробовал объяснить, что наш пес – яркая индивидуальность, с ним нельзя обходиться как с простыми собаками. Так никто ни слова не услышал. Кругом трескотня, хлопушки, вопли радостные, фейерверки в небе сверкают.
Словом, конкурс на лучший костюм мы с псом прошляпили. Пришлось домой тащиться несолоно хлебавши.
6 ноября, суббота
Решил заняться политикой. Написал политическое стихотворение. Пошлю в "Нью стейтсмен". Мистер Брейтуэйт сказал, что там каждую неделю обязательно печатают бунтарский стих.
МИССИС ТЭТЧЕР
Как вам спится, миссис Тэтчер, как вам спится?
На перине пуховой как лежится?
Сколько пролили вы слез?
Или слез родник давно замерз?
Очень вам к лицу темно-синий цвет.
Скольким безработным он добавит бед?
Из домов их упорхнула счастья птица.
Как вам спится, миссис Тэтчер, как вам спится?
По-моему, гениально! Такое стихотворение запросто может поставить правительство на колени!
7 ноября, воскресенье
Ходили с мамой к Берту и Квини.
На пути кучу народу встретили, и каждый спросил, когда мы ждем ребенка и кого именно ждем.
Мама только и делала, что гаркала всю дорогу.
А Берт, когда дверь открыл, закхекал и говорит:
– Что-то ты, девчушка, припозднилась. Кутенок-то небось давненько на волю просится?
Мама, ясное дело, тут же окрысилась:
– Да заткнись ты, пень трухлявый!
Честное слово, иногда оторопь берет от всей этой ругани. Неужели люди разучились вежливо разговаривать? Послушал бы кто-нибудь Берта с мамой – ни за что не догадался бы, что они друг друга обожают.
В доме ни одного нормального человека не оказалось: либо слишком старые, либо слишком беременные, либо слишком больные (у меня вдруг резко заболели оба запястья). В общем, воскресный обед готовить было некому. Обошлись хлебом и сыром; после того как перекусили, начали по очереди учить Квини говорить.
Я заставил ее сказать: "Дайте банку свеклы!" Может, податься в логопеды, а? Похоже, у меня талант к этому уделу. Домой вернулись на такси, потому что у мамы ноги распухли. Таксист все полмили зубами скрипел. До места, говорит, два шага, на фига машину гонять.
8 ноября, понедельник
Проснулся от маминого плача.
Побежал к ней спросить, что случилось, но она всего лишь рыдала в подушку, так что я похлопал ее по плечу и пошел обратно спать.
Простила бы папу, тогда бы не ревела по ночам. А что? Он же извинился!
9 ноября, вторник
В школе так за маму волновался, что ни хрена не соображал. Мистер Ламберт чуть меня из класса не выпер за то, что я в окно пялился, когда нужно было писать про будущее британской сталелитейной промышленности.
– Ворон считаешь, Адриан? Три минуты осталось. Заканчивай и сдавай работу.
Ну я и написал по-быстрому: "По-моему, пока у власти находится нынешнее правительство, у британской сталелитейной промышленности нет никакого будущего".
Влетит мне здорово, сам знаю. Плевать.
10 ноября, среда
У мамы совсем крыша поехала. С утра как убираться начала, так и не остановилась, пока весь дом не выдраила. Даже все шторы поснимала. Теперь любой прохожий может заглянуть в окно и увидеть всю нашу интимную жизнь.
Вечером, когда я перед зеркалом в гостиной считал прыщи на плечах, мистер О'Лири с улицы как заорет:
– А сзади на шее еще один есть, смотри не пропусти, парень!
Вот гад-то! Пятнадцать лет на свете прожил, но только теперь понял, какую великую роль играют занавески в цивилизованном английском обществе.
Сегодня умер русский премьер мистер Брежнев. Все мировые лидеры слали в Кремль лживые телеграммы, сожалея о смерти мистера Брежнева.
11 ноября, четверг
Вернулся из школы, а мамина сумка для пикника из коридора пропала. Мамы тоже нигде нет, только записка на коробке от печенья:
В 15.35 отошли воды. Меня отвезут в родильное отделение Королевской больницы. Возьми такси. Пять фунтов в банке для спагетти. Не волнуйся.
Целую, мама.
P. S. Пес у миссис Сингх.
Ох, до чего же у нее почерк корявый.
Как в такси до больницы ехал, и вспоминать неохота. Я всю дорогу пытался вытащить руку из макаронной банки, а таксист косился и талдычил:
– Перевернул бы банку, и все дела, олух!
Мы уже у входа в больницу остановились, я все еще с банкой бился, а он на это дело глядел да насвистывал сквозь зубы, зараза. Потом пригрозил, что возьмет с меня за простой. У меня вся рука аж синяя, а ему по фигу! Посвистел еще часок и говорит:
– А сдачи с пятерки у меня все равно нет.
Я чуть не разревелся, пока руку вытаскивал из банки. Казалось, что мама меня зовет; честное слово, голос ее слышал. Достал все-таки эти несчастные пять фунтов, сунул таксисту и рванул из машины в больницу. На первом этаже лифт нашел, запрыгнул и нажал кнопку "Родильное".
Ой, мамочки! Как будто на другую планету попал или в Хьюстонский космический центр.
Тетка в белом халате спросила, откуда я взялся и кто я такой.
– Адриан Моул.
– В родильное отделение пускают только по пропускам. У тебя пропуск есть?
– Да.
Зачем я это ляпнул? Зачем? Зачем?!
– Палата номер 13. Она что-то упрямится.
– Ага, она у нас упрямая.
Я пошел по коридору в ту сторону, куда тетка показала. Повсюду двери хлопают, а за ними одни женщины, и все к каким-то жутким штуковинам пришпилены. Вопли и стоны вокруг, дико страшно. Наконец нашел палату, на двери которой табличка с цифрой 13. Заглянул внутрь. Мама лежала на специальной кровати и читала "Воспоминания охотника на лис" Зигфрида Сассуна.
Кажется, обрадовалась, увидев меня. Сразу спросила:
– Адриан, зачем приперся в больницу с банкой для спагетти?
Я хотел рассказать про банку, но не успел, потому что мама вдруг скривилась и запела "Ночью всегда труднее".
Попела немножко, замолчала и снова стала нормальной. Даже засмеялась, когда услышала историю про банку и паскудного таксиста. Потом пришла черная сестра, очень добрая, и спросила у мамы:
– Ну, как тут дела? Все в порядке, зайчик?
– Да, – отвечает мама. – А это Адриан.
Сестра велела мне надеть маску с халатом и сесть в уголке.
– Скоро тут такое начнется, дружок!
Полчаса прошло или около того. Мама почти не разговаривала, зато песни пела не умолкая и руку мне стискивала. Потом черная сестра снова пришла, сказала, что мне пора уходить. Я вскочил и хотел из палаты двинуть, но не смог свою руку из маминой выдернуть. Тогда сестра велела мне даром не сидеть, а считать схватки. А откуда мне знать, что такое схватки? Дождался, чтобы сестра ушла, и спросил у мамы. Она зубами заскрипела, но ответила:
– Это когда очень-очень больно.
– А почему тебе укол не сделали?
– Терпеть не могу, когда у меня за спиной копошатся.
Потом она уже не могла поддерживать разговор, потому что очень-очень больно было каждую минуту. Мама совсем умом тронулась; врачей набежала куча, все стали на нее орать, чтобы тужилась. Я сидел у самой стенки, рядом с маминой головой, и старался не смотреть туда, где врачи и сестры всякими блестящими штуковинами клацали. Мама без остановки пыхтела и дышала громко-громко, как на Рождество, когда шарики надувает. А все вокруг вопили во все горло:
– Тужьтесь, миссис Моул, тужьтесь!
Мама и тужилась, пока у нее глаза на лоб не полезли.