работаю над проектом, связанным с головами.
Он улыбнулся мне, соскользнул в кресле еще фута на два, сплел пальцы, выставив указательные, и водрузил сверху подбородок. Оглядываясь назад, я готов признать, что его молчание, скорее всего, выдавало человека, который приводит в порядок свои мысли (в которых, как я вскоре обнаружил, у него не было недостатка), но тогда я заподозрил, что у него провал в памяти. Этот парень шевелил только своей огромной ступней, которая балансировала на коленной чашечке, бешено раскачиваясь, как будто в ней собралась вся его энергия. Еще минуту он мерил меня взглядом, поджав губы, затем, наконец, дал себе волю.
И должен признать, оказалось, что он исключительно полон сведениями о головах: как можно оценить и измерить голову, к примеру, или как ее можно сломать и починить. Больше того, как и его старинный приятель Меллор, профессор Баннистер вскоре оказался неиссякаемым фонтаном, и стоило его языку набрать ход, как мой разум остался плестись далеко позади.
К сожалению, его монолог показался мне крайне утомительным, будучи испорчен сразу двумя недостатками. Во-первых, стиль — академичный и полностью лишенный юмора (никаких анекдотов, которые часто поддерживают мой интерес). Во-вторых, само обилие информации, ибо в черепе его, похоже, хранилось столько сведений, что хватило бы на несколько обычных голов, и вскоре мой маленький, неакадемичный чердак был заполнен до самых краев.
После двадцати минут я настолько пресытился, что начал задаваться вопросом, нет ли у него, случайно, работы, к которой ему пора возвращаться, а мое участие в разговоре свелось к редким кивкам и мычанию, чтобы показать, что я все еще не сплю. Затем в самой середине этого чрезвычайно эрудированного и совершенно занудного потока слов ухо мое внезапно уловило отдаленно знакомый термин. Оборот, который я, должно быть, встречал в одном из своих медицинских словарей.
— Трепанация? — сказал я (вставляя подобие палки в колеса профессора). — Это еще что за птица?
Сперва он был просто поставлен в тупик моим вторжением. Он напоминал человека, которого только что вырвали из гипнотического транса.
— Дыра в голове, Ваша Светлость, — сказал он. — Рукотворная дыра.
И рука его протянулась к отдаленному столу, пошарила среди бумаг секунду-другую и широким взмахом вернулась обратно, уронив мне на колени пожелтевший череп без челюсти.
— Удачно поймали, сэр, — сказал Баннистер.
Я осторожно повертел череп в руках. Я начинал понимать, почему Баннистер и Меллор такие хорошие друзья — оба они ужасно разговорчивые, и оба любят забавляться с костями.
Голова мертвеца, которая перекатывалась в моих руках, вызывала у меня странные чувства, но я не хотел ударить лицом в грязь и храбро спросил:
— И что это, вы говорите, за парень?
— Это Homo erectus amazonas [15] , Ваша Светлость. Мы нашли его в Бразилии.
Я долго и внимательно смотрел на то, что от него осталось — никогда раньше не доводилось мне видеть бразильца, — и мягко скользил пальцами по тонким расщелинам, где сходились разные континенты черепа.
— Если вы соблаговолите взглянуть на макушку, — сказал мне Баннистер из глубины своего кресла, — вы обнаружите дыру около трех четвертей дюйма в поперечнике.
Действительно, она там имелась.
— Так вот, хотя мы, работники медицины, находим эти отверстия весьма удобными для переноски старых черепов, многие представители нашей профессии берутся утверждать, что подобные дыры на самом деле являются результатом первобытной хирургии...
— Но зачем бы бразильцу соглашаться, чтобы у него в голове проделали дыру?
— Что ж, Ваша Светлость, это справедливый вопрос, ибо нет никаких свидетельств того, что малый давал согласие на что-либо подобное.