— Не просто слова, Ваша Светлость, а духовные слова. Они из Библии, а это значит, они священны. Это святые слова, Ваша Светлость.
Пока он говорил, его короткие руки махали во все стороны, отчего легкие лавины муки соскальзывали с его куртки и оседали на полу.
— А почему эти святые слова оказались в моем хлебе, мистер Пик? — спросил я.
— Ну, понимаете, — сказал он, уставившись вдаль, — стало быть, этим утром, когда я занимался выпечкой, меня посетило неожиданное вдохновение так сделать, сэр. Иногда так случается... вдохновение нести Слово Божье.
Это привело меня в некоторое замешательство. Он улыбнулся самой блаженной улыбкой, что нисколько не исправило положение.
— Только в моем хлебе, мистер Пик, или во всем хлебе?
— Да нет, во всем, Ваша Светлость. Во всех буханках, что под руку подвернулись.
Он вытянул обе руки, насколько смог, так что маленькие запястья выдавались из манжет его куртки, и замахал руками взад-вперед, чтобы привлечь мое внимание к акрам и акрам святого хлеба. В течение нашей беседы *он часто прибегал к жестикуляции, будто проповедовал с высокого амвона. Раз или два он даже сжал кулаки и воздел их над головой, как будто призывая собственные громы и молнии. Как бы то ни было, похоже, эти величественные жесты мало соотносились с теми словами, что с шумом вылетали у него изо рта.
— Что за цитату я только что нашел у себя во рту? — спросил я и передал ему клочок бумаги.
Он едва взглянул на него, вознес голову обратно на плечи, обратил глаза горе и обратился к потолку таким зловещим тоном, что у меня волосы встали дыбом.
— «Мы соединяемся в едином мистическом теле и возглашаем об этом, во имя братства через таинство причастия; ибо хлеб, который мы едим, — один хлеб, и вино, которое пьем, — одно вино, хотя бы хлеб состоял из многих зерен пшеницы, и вино из многих отдельных ягод...» Первое к Коринфянам, десять, семнадцать. [5] .
Все это время его глаза оставались плотно закрытыми, зато руки беспорядочно махали во все стороны и продолжали махать еще несколько секунд после окончания декламации. Затем, совершенно неожиданно, они ринулись вниз, как будто их подбили, и театрально хлопнули своего хозяина по бокам, выбив из них два новых облачка муки.
— И что это означает? — спросил я его.
— Братство во Христе, Ваша Светлость, — ответил он.
Я немного поразмыслил над этим под пристальным взглядом своего пекаря. Затем я спросил, не горят ли его бумажки в печи, но он ответил, что на самом деле вставлял цитаты после того, как буханки были выпечены.
— Я просто проковыриваю дырочки шпателем и запихиваю их внутрь.
Я кивнул ему, испытывая некоторое затруднение. Вообще-то я вызвал мистера Пика, чтобы отчитать его, но никак не мог найти подходящее для этого основание.
— Вы не боитесь, что кто-нибудь может подавиться? — спросил я, с некоторой надеждой полагая, что, если мне удастся обнаружить в нем хотя бы крупицу вины, мне, по крайней мере, будет с чего начать.
— Пока никто не подавился, сэр, — сказал он с улыбкой. — Цитаты все-таки короткие.
— И вы всегда используете цитаты, связанные с хлебом?
— В основном, сэр. Да, именно так, сэр... Почему-то это кажется правильным.
Я согласился. Я совершенно не представлял, что делать с этим парнем. Очевидно, он не сделал ничего особенно дурного (или, что существеннее, ничего, что он считал бы дурным). У меня вырвался тяжкий вздох. Боль в грудной клетке продолжала меня терзать. Вдруг у меня возникла блажь спросить:
— Вы случайно не занимаетесь исцелением, мистер Пик?
Он поглядел на меня и снова завел свое:
— Господь исцеляет, сэр. «Да не узрят очами, и не обратятся, чтобы Я исцелил их» [6] .
— Да, разумеется. Но я ищу телесного исцеления, мистер Пик, а не духовного.
— Он и тело исцеляет, Ваша Светлость.