Справа от моего отражения со своим обычным непроницаемым видом стояла фарфоровая голова Фаулера, и теперь, когда моя макушка белела от талька, мы вдвоем напоминали родственников. Как странно. Никогда бы не пришло в голову. Недостает лишь надписей и разделительных линий.
Развязал халат и подошел к большому зеркалу. Снял брюки. Какой бледный старик. Смотрел на себя, пока не превратился в незнакомца. Через некоторое время увидел во плоти схему из «Целительства в Древнем Китае», со всеми притоками, журчащими вверх и вниз по моим рукам и ногам.
Я вообразил свой живот, набитый разными травами миссис Пледжер. Обнаружил, что нашпигован ими, как индейка.
Я увидел те же органы, тех же сонных рыбин, что видели во мне сестры Дубли.
И посреди всего этого я нашел свое дерево костей, свой личный скелет.
С головой, совсем как Фаулерова, примостившейся сверху, и с двумя глазами, что уставились на меня из пустоты, я увидел в себе подобие живого синтеза. Слияние всех географических карт человека.
25 февраля
Я заперся в спальне и немного походил. Отпер дверь, крикнул «не беспокоить» и постоял, пока слова пронеслись вскачь туда и обратно по коридору. Я уже основательно захмелел, израсходовав четверть бутылки бренди. Возможно, я даже немного пошатывался, отправляя себя обратно в комнату и запирая за собой дверь. Я еще не перешел той грани, чтобы напиться до беспамятства, но не сомневался, что во мне уже достаточно обезболивающего.
Сгорбился у туалетного столика, где были разложены все инструменты и полотенца. Зеркало, которое обычно стоит над камином, я положил на поверхность стола. Триптих туалетных зеркал я наклонил вперед где-то на 45 градусов и расположил голову между ними почти так же, как ее засовывают в пасть льва. Слегка поправив верхнее зеркало, я нацелился на макушку. Бутылка бренди была под рукой, на случай если мне понадобится глотнуть еще.
Я помню, как постучал пальцем по верхушке черепа, прежде чем начать. Кожа была податливой и теплой. Затем я взял скальпель и сделал первый надрез — около двух дюймов в длину — со стороны затылка вперед. Я нажимал, пока не почувствовал, как лезвие скребется о кость. В ушах моих заскрежетало. Почти сразу же из аккуратной линии выступила кровь; одинокая черная бусина покатилась вперед, и другая подобная ей — назад. Я сделал второй надрез, примерно той же длины, в точности рассекающий первый пополам, так что теперь на моей макушке был крест — и к тому же кровоточащий.
Боль, конечно, была, но далекая и какая-то размытая. Я сделал пару глотков из бутылки и подождал, пока алкоголь проникнет в мои вены. Затем я снова расположился между зеркал, протянул обе руки и осторожно отвернул четыре заостренных лоскутка кожи. Я словно вскрывал конверт; плоть слегка прилипала, и каждая створка отделялась неохотно. Боль, как я уже сказал, была, но хладнокровное любопытство было сильнее, и моя завороженность приглушала ее. Когда я закончил, результат был потрясающим: четыре лепестка на диковинном растении.
Я промокнул голову полотенцем (поднес его белым, а отнял ярко-красным), и оно впитало достаточно крови из маленького озерка, чтобы обнажить пугающий проблеск кости.
Я собрал трепан Баннистера. Мне уже несколько раз довелось практиковаться, держать его в руках. Ибо при всем изяществе отделки его деревянных и стальных частей, при всей плюшевой обивке его футляра, устройством он мало чем отличается от штопора, за исключением пилы с крохотными зубчиками, которую я сейчас насаживал на его конец.
Я выбрал пилу диаметром три четверти дюйма и глубиной около полутора. Подумал было глотнуть еще бренди, но решил, что избыток алкоголя может сказаться на твердости моей руки. Итак, при помощи своих зеркал я вставил трепан в самую сердцевину этого кровавого цветка и начал крутить.