В келье Пимена.
Гравюра Ю. Барановского с рисунка А. Земцова. Иллюстрация из Литературного альбома к драме A.C. Пушкина "Борис Годунов".
Но начнём по порядку. Пушкин приступил к работе над "Борисом Годуновым" в ноябре 1824 г. К концу декабря - началу января он дошёл до сцены в Чудовом монастыре и остановился. Пушкинисты утверждают, что он занялся четвёртой главой "Онегина". Возможно, это и так, а скорее - не сходились концы с концами у "Годунова". Но в апреле 1825 г. Пушкин возвращается к "Годунову" и одним духом пишет сцены "Келья в Чудовом монастыре" и "Ограда монастырская". Позвольте, возмутится внимательный читатель, какая ещё "Ограда монастырская", да нет такой сцены в пьесе. Совершенно верно, нет, но Пушкин её написал. Сцена короткая, на две страницы, а по времени исполнения на 3–5 минут. Там Гришка беседует со "злым чернецом". И сей "злой чернец" предлагает Гришке стать самозванцем. До Гришки доходит лишь со второго раза, но он соглашается: "Решено! Я Дмитрий, я царевич". Чернец: "Дай мне руку: будешь царь". Обратим внимание на последнюю фразу - это так-то важно говорит простой чернец?! Ох, он совсем не простой, сей "злой чернец".
Сцена "Ограда монастырская" имела взрывной характер. Она не только прямо обвиняла духовенство в организации смуты, но поднимала опасный вопрос - кто ещё стоял за спиной самозванца. Поэтому Жуковский, готовивший в 1830 г. первые сцены "Бориса Годунова", не дожидаясь запрета цензуры, сам выкинул сцену "Ограда монастырская". Опубликована эта сцена была лишь в 1833 г. в немецком журнале, издававшемся в Дерпте.
На поиски "злого чернеца" я потратил более 5 лет. Им оказался сам архимандрит Чудова монастыря Пафнутий.
Очень странно, что все наши историки прошли мимо ключевой фигуры Смутного времени. А церковные власти сделали всё, чтобы вычеркнуть имя "злого инока" Пафнутия из церковной и светской истории. Так, в огромном труде "История русской церкви", написанном митрополитом Макарием, в VI томе, посвящённом Смутному времени, о Пафнутии упоминается вскользь всего два раза в двух строчках. Причём последний раз сказано с явной злобой: "…как и когда он умер и где погребён неизвестно".
Мне же удалось найти сведения о Пафнутии в житиях святых Никодима, Адриана и Ферапонта Монзенского.
Итак, вернёмся в 1593 год. Жили-были в Троицком Павло-Обнорском монастыре два приятеля инока Адриан и Пафнутий. Им явился, каждому отдельно, во сне неизвестный инок и повелел основать обитель на берегу лесистой реки Монзы, при впадении её в Кострому. Настоятелем в новом монастыре должен стать старец Адриан. Причём явившийся прибавил, что место это будет указано чудом, и на нём явится святой. Так и случилось: когда там воздвигли часовню, то в ней получили исцеление два отрока. А отцы их рассказали, что каждому из них явился во сне неизвестный инок и сказал, что сын его будет исцелён в обители старца Адриана. В это время старец Пафнутий был назначен настоятелем Чудова монастыря в Москве.
Создаётся впечатление, что текст жития подвергся основательной цензуре. Зачем сразу двум старцам "является" один и тот же сон? Понятно тогда бы они стали вместе строить на Монзе монастырь, но ведь Пафнутий выбывает из игры. Его кто-то назначает, и неизвестно за что, архимандритом придворного Чудова монастыря в Москве! Видимо, Пафнутию приснился другой куда более чудесный сон, но позже кто-то изъял сей сон из рукописи.
Обратим внимание на географию. Река Обнора, где находился Павло-Обнорский монастырь, и река Монза, где Адриан основал новый монастырь, - правые притоки реки Костромы и расположены почти рядом. Итак, район реки Монзы - это вотчины бояр Романовых, имение дворян Отрепьевых и место иноческого послушания Пафнутия. Уж что-то не верится, что это простое совпадение. Практически невероятно, чтобы бояре Романовы не посещали соседний Павло-Обнорский монастырь. Зато очень странно, что, став царём, туда наведывался Михаил Романов. Видимо, что-то сильно связывало это семейство с монастырём на Обноре.
Нетрудно догадаться, что в Чудов монастырь Пафнутий попал по протекции своих соседей Романовых. 1593–1594 годы - время тесного альянса Романовых и Годуновых. Кстати, и патриарх Иов благоволил тогда к Романовым. Ведь с 1575 г. по 1581 г. Иов был архимандритом Новоспасского монастыря, который давно уже стал патронажем Романовых и служил их родовой усыпальницей. Только таким способом ничем не прославившемуся иноку захолустного монастыря удалось попасть в Кремль.
Почти сразу после возведения Пафнутия в сан архимандрита к нему в Чудов монастырь явился кузнец Никита. И Пафнутий, "испытав терпение и смирение Никиты посредством различных послушаний", сделал его своим келейником. Осенью 1595 г. послушник Никита был пострижен в монахи под именем Никодима. Запомним это имя, к нему мы позже вернёмся.
Итак, именно в келье архимандрита Пафнутия долгое время жил чернец Григорий. И вряд ли архимандрит допустил бы, чтобы его воспитанник попал под влияние другого чудовского "злого чернеца".
Возникает естественный вопрос, мог ли Пафнутий действовать один, без сговора со светскими лицами. Ответ очевиден. И это были люди романовского круга.
Но кто конкретно? Братья Никитичи сидели под крепким караулом, по крайней мере, до 1602 г. А как насчёт инокини Марфы - Ксении Ивановны?
Как мы уже знаем, Ксения по боярскому приговору от 30 июня 1601 г. была пострижена в монахини и сослана на погост Толвуй в Обонежской пятине. Селение Толвуй впервые упоминается в исторических актах в XIV веке, под 1375 годом. Это одно из древних русских поселений на берегу Онего-озера, расположенных на полуострове Заонежье. Перед ссылкой в Толвуй инокини Марфы в самом начале XVII века вокруг Толвуйского погоста располагались 33 деревни. Земли погоста занимали около шестидесяти вёрст в округе. Церквей в погосте было три, две из них - церковь страстотерпца Христова Егория (Георгия Победоносца) с приделом святителя Николая Чудотворца и тёплая церковь Живоначальныя Троицы - деревянные, стояли на погосте в Толвуе, а третья церковь - Рождества Пречистыя Богородицы - была поставлена за Повенецким заливом.
По преданию, "…уединённый терем узницы был построен нарочно и был он очень тесен". Стоял "… в близком расстоянии от церкви, с северной стороны, рядом стояла караульня московских приставов, всё было окружено забором. Сгорел ли терем при пожаре погоста или разобран за ветхостью неизвестно".
От терема царицы Марфы уцелел один фундамент, "… складенный из больших булыжных камней, окружённый забором. Фундамент - квадратный, в окружности 264 сажени. К 1858 г. "внутри этого квадрата стояли две церкви".
От Москвы до Толвуя около 1200 вёрст. Дорог практически не было, летом добирались по воде, зимой налаживали санный путь, а в межсезонье сообщение было крайне затруднительным. На отдалённость погоста и понадеялся Борис Годунов. А главное, какой вред можно ждать от глупой бабы. В этом состояла роковая ошибка царя. Ксения была тихой лишь для вида. На самом деле по честолюбию, энергии и коварству она дала бы фору самой Марфе Посаднице. Кстати, именно она, а не Михаил, царствовала в Москве в 1613–1619 гг. до приезда Филарета.
В Толвуй Марфа прибыла в сентябре или октябре 1601 г. Она имела большую свободу передвижения и посещала не только местные церкви, но и ездила к Спасу на остров Кижи, в Сенную Губу и за Онего-озеро в Челмужу. Сохранилось предание, что в Челмуже её угостили сигом, который позже стал её любимым рыбным блюдом. Скромной инокине удалось вывезти в Толвуй много денег и драгоценностей. Она пожертвовала большой вклад в обе местные церкви и тем расположила к себе духовенство.
Увы, благотворительность не стала единственным занятием Марфы. Она создала в Обонежской пятине целую систему фельдсвязи. Нет, я не шучу. Её возглавили толвуйский поп Ермолай Герасимов и его сын Исаак. Главными агентами стали толвуйские крестьяне братья Гаврила и Клим Блездуновы с отцом Еремой, Поздей, Томило и Степан Тарутины и другие. Всего около 20 человек.
Местный поп и завербованные крестьяне имели лошадей и лодки, и, как и все местные жители, пользовались полной свободой перемещения по обширному полупустынном краю. Два пристава, отряжённые боярской думой следить за Марфой, беспробудно пьянствовали. Ксения Шестова ещё в Москве хорошо владела грамотой, а её муж Фёдор Никитич (Филарет) позже получил славу лучшего в России шифровальщика. Он лично разработал несколько хитрых шифров.
Куда же шли письма из Толвуя? В 1614 г., когда "агентура" получила большие награды, Марфа объявила: "При Борисе Годунове, при его самохотной державе, злокозненным его умыслом, мать наша Великая Государыня старица инока Марфа Ивановна была сослана в Новгородский уезд, в Обонежскую пятину, в Егорьевский погост, в заточение, и тот поп Ермолай, памятуя Бога и свою душу и житие православного христианства, матери нашей Великой Государыне иноке Марфе Ивановне непоколебимым своим умом и твёрдостью разума служил и прямил и доброхотствовал во всем и про отца нашего здоровье проведывал. И матери нашей Великой Государыне старице Марфе Ивановне обвещал и в таких великих скорбях в напрасном заточении во всём вспомогал". Остальным агентам были даны отдельные грамоты с примерно таким же содержанием.