- Никогда. Никто лучше меня не умеет пользоваться обстоятельствами, равно как и создавать обстоятельства исключительно правдоподобные. К сожалению, Вильфранш влюблен не так сильно, как мне бы хотелось.
- Как, сударь, вы хотите, чтобы другой был влюблен в женщину, которую обожаете вы?
- Любовь Вильфранша меня мало трогает; когда настанет время, я легко потушу ее; сейчас же, наоборот, я буду раздувать ее пламя, дабы погубить их обоих. Не унывай, Перре, я не привык проигрывать, и вскоре ты поймешь, что события в этом замке развиваются по моему сценарию.
Когда аббат де Ганж вновь начал строить свои козни, в замок прибыла г-жа де Шатоблан, матушка г-жи де Ганж: до нее дошли слухи о неблаговидных похождениях дочери, и она решила сама во всем разобраться. Разумеется, аббату очень хотелось лично поведать г-же де Шатоблан о приключениях ее дочери и, употребив всю свою фантазию, произвести на цочтенную женщину то впечатление, кое в дальнейшем смогло бы пойти на пользу его планам. Но, понимая, что в любом случае мать Эфразии выслушает рассказ и дочери и ее мужа, аббат, опасаясь проницательности сей почтенной дамы и, как следствие, разоблачения его интриг, не стал опутывать ее паутиной своего коварства, а решил пока присмотреться. Поэтому факты были изложены г-жой де Ганж и подтверждены Альфонсом. И хотя дочь не совершила
ничего дурного, кроме одного необдуманного поступка, мать резко отчитала ее.
- Дражайшее дитя мое, - назидательным тоном произнесла она,- помните: какой бы честной ни была женщина, она никогда не должна давать повода даже для малейших подозрений. Женская добродетель - это цветок, которому сквозняк может причинить вред. Общество всегда готово верить самому плохому, оно часто порицает женщину не за те ошибки, в коих та повинна, а за те, видимость совершения которых она создала своим поведением. Об этом никогда нельзя забывать, и тогда совесть женщины, доброта и воспитание станут гарантами безупречности ее поступков. К сожалению, репутация наша зависит от общественного мнения, так что если не уделять внимания формированию этого мнения, то придется затратить поистине непомерные усилия, чтобы тебя приняли в свете. Вы можете возразить мне, утверждая, что с вами поступили несправедливо. Согласна, но, зная, что люди только и ждут, когда вы оступитесь, следует избегать давать им повод к пересудам, ибо, без сомнения, они тотчас этим поводом воспользуются.
- Ах, милая матушка, - воскликнула маркиза, - какие глубокие раны нанесла мне эта гнусная клевета! Не зная ее виновника, я могу только жаловаться и сокрушаться!
- Нельзя допускать, чтобы вам наносили подобные раны, - сурово ответила г-жа де Шато-блан. - Молодая женщина обязана вести себя особенно сдержанно; только тщательнейшее исполнение религиозных обрядов может оградить ее от опасностей, подстерегающих ее в обществе. Без религии не может быть и морали: толь-
ко вера наделяет нас нравственными устоями и поддерживает их в нашей душе. Разве та, в чьей душе страх перед коварством мужчин соседствует с твердой уверенностью в награде Предвечного за свою добродетель, может попасть в расставленную мужчиной ловушку?
Понимая, что дочь ее повинна исключительно в легкомыслии, почтенная мать не стала упрекать ее за несовершенные проступки, а, напротив, дала ей несколько простых советов и поделилась кое-какими соображениями, которые маркиза выслушала со слезами признательности на глазах.
Долгие беседы матери с дочерью, разумеется, не ускользнули от внимания Теодора, и он решил, что ему пора вмешаться.
- Брат мой,- заявил аббат Альфонсу,- мне не нравится эта женщина: твоя жена доверяет ей гораздо больше, чем нам. А когда Эфразия станет наследницей господина де Ношера, о чем уже давно и небезосновательно говорят в свете, они вместе с матерью устроят так, что мы не сможем пользоваться этим огромным состоянием вплоть до совершеннолетия ее ребенка.
- Значит, нам надо остерегаться ее.
- Значит, нам надо погубить ее - если, кончено, у нас хватит на это мужества.
- Но, друг мой, сейчас не время, я только что заключил мир с дочерью... нет, повторяю тебе, сейчас, когда я еще сильней, чем прежде, люблю свою супругу, я не стану причинять ей горе, разлучив ее с матерью.
- Дорогой Альфонс, всякий раз, когда речь заходит о твоих интересах, у тебя становится плохо с логикой. Какая связь существует между этой матерью и тобой? Конечно, ты женат на ее
дочери, но ведь ты взял в жены только дочь и не обязан одновременно брать в жены ее мать! Да мужья сплошь и рядом обожают своих жен и ненавидят их матерей!
- Согласись, это бывает редко.
- Не так редко, как тебе кажется.
- Не стану спорить. Но разве горе той, кого я люблю, не будет ужасно, если я причиню неприятности той, кого я не люблю? И не придется ли мне страдать от плачевных последствий такого поступка?
- А разве вред, который может причинить нам эта женщина, не опечалит тебя еще больше, нежели станет печалиться твоя жена, утратив мать?
- Как! Ты хочешь погубить ее?! Что ты задумал?!
- Прости, я невольно выдал тайные свои желания, забыл, что, имея дело с такой пугливой душой, как у тебя, надо молчать и скрывать свои намерения. Впрочем, признаюсь, мысли мои далеко не столь жестоки, как слова. Я не хочу покушаться на жизнь матери твоей жены, Господь свидетель, ни единым помыслом своим я не желаю ей зла. Но мы можем на время удалить ее от мира, устранить со сцены, заключить в безопасное и надежное место, дабы тем временем мы смогли принять надлежащие меры предосторожности, которые лишат эту женщину возможности вредить нам - лично или же через твою жену.
- Друг мой, - сказал Альфонс, - ты знаешь, как я тебе доверяю, поэтому делай, что считаешь нужным. У меня к тебе единственная просьба: не говори ничего моей жене - она не должна знать, что это ты плетешь интриги против ее матери.
- Превосходно! Я проверну это дельце, и ты увидишь, что я сделаю все к нашему общему удовольствию.
Теперь, когда благодаря брату руки у аббата были развязаны, он стал вести себя по отношению к г-же де Шатоблан с удвоенной любезностью: показал ей замок, устроил ей прогулку по окрестностям; и, как следовало ожидать, не преминул коварно посеять кое-какие подозрения в голове этой все еще очаровательной дамы.
- Конечно, мы все сделали вид, что поверили рассказу Эфразии, - как бы между прочим заметил однажды Теодор в разговоре с г-жой де Шатоблан, - но, сами понимаете, трудно поверить, что ваша дочь могла незапятнанной выйти из рук Дешана. Мне очень хочется верить, что она ни в чем не виновата, но ведь, пригрозив женщине пистолетом, разбойник может сделать с ней все, что захочет. Да и в ее отношениях с Вильфраншем тоже, по-моему, не все чисто: если бы она не одобряла его ухаживаний, их отношения не были бы столь близкими. Понаблюдайте за ними обоими, и вы увидите, ошибаюсь я или нет.
- Я не могу поверить в истинность ваших слов, сударь, - ответила г-жа де Шатоблан.- Я уверена в добропорядочности моей дочери, она не способна на поступки, которые вы ей приписываете. Вступив в первый раз в брак, она пользовалась всеобщим уважением в своей новой семье; неужели семья второго ее супруга решила запятнать ее репутацию? Проведя юные годы при дворе, она принимала участие во всех придворных развлечениях, гораздо более подталкивавших к беспутству, в котором вы ее подозреваете, нежели
тихая сельская жизнь. Но, как вам известно, даже при дворе, где столько поводов забыть о добронравии, она не воспользовалась ни одним.
- Тогда как объяснить историю с разбойником?
- Моя дочь жива, и это уже отметает любое обвинение. У нее был выбор: смерть или бесчестье; она жива, значит, невиновна.
- Напротив, значит, она виновна, - возразил аббат.
- Нет, сударь, ни в коей мере. Если бы ее вынудили поступиться принципами морали, она сама бы прервала нить своей жизни.
- Пусть будет по-вашему! Тогда, сударыня, предоставляю вам свободу самим выяснять, что произошло дальше. Но поверьте, ее приключение в Бокэре, загадочное заточение в монастырь по приказу епископа Монпелье, скорое возвращение Вильфранша - все это, повторяю вам, вызывает самые серьезные подозрения относительно благонравия вашей дочери, не говоря уж о раскаянии, которое постоянно гложет ее. А так как каждый новый упрек погружает моего брата в великую печаль, то я прошу вас сохранить нашу беседу в тайне. Дальнейшие события покажут, кто из нас стал жертвой: вы - вашего легковерия или я - моей подозрительности.
- Сударь, мне понятны причины, по которым вы умалчиваете о своих подозрениях, они, в отличие от ваших подозрений, обоснованны; тем не менее ничто не дает мне повода с такой же легкостью усматривать злой умысел в поведении дочери... я ни на секунду не усомнилась в правдивости ее рассказа, ни на секунду у меня не возникло повода для беспокойства. Чтобы за-
ставить меня утратить уважение и любовь, кои я всегда питала к дочери, мне нужны явные и очевидные доказательства.
И все же первый шаг в дело внесения раздора между матерью и дочерью был сделан. Понимая, что в его интересах сохранять хорошие отношения с г-жой де Шатоблан, абфат продолжал рассыпаться перед ней в любезностях и более к сей щекотливой теме не возвращался.
Не сказав никому о своем разговоре с Теодором, через две недели г-жа де Шатоблан покинула замок. К счастью для одной стороны и к несчастью для другой, за это время Вильфранш не сделал ни одного шага, подтверждающего подозрения, которые аббат столь усердно пытался посеять в душе матери Эфразии.