IX
Автономно-обособленное существование властных государственно-политических форм, создание или овладение которыми не требовало капитала-субстанции в качестве необходимого условия, означало возможность использования их как форм организации любыми социальными группами в мире, Эти группы могли применить их против кого угодно - против других групп, всего народа, против самого капитализма. Этот капитал-субстанцию можно использовать только положительно по отношению к капитализму. Капитал-функцию, будь то государственно-политическая или идеологическая (например, марксизм), ее формы, можно использовать и положительно, и отрицательно. Следовательно, капитализм как мировая система, расплачиваясь за неспособность положительно производственно и политически освоить мир, который он на рубеже XIX–XX вв. охватил как система производственных отношений и обмена, не только выработал потребность в некапиталистической/антикапиталистической зоне, но и выковал средства удовлетворения этой потребности. И потребность, и средства возникли как формы существования и воспроизводства основного противоречия капитала - между субстанцией и функцией.
В соответствии с внутренней логикой развития капиталистической системы функциональная капитализация мира опережала субстанциональную. Мир становился сетью производственных отношений капитализма, иными словами, комплексом функций капитала, безотносительно к социальной природе конкретных социальных систем, включавшихся в мировой рынок, независимо от того, имелось там индустриальное капиталистическое производство, т. е. произошла субстанциональная капитализация или нет. Адаптация к этой функциональной капитализации и включение в мировую систему новых ("незападных") районов были тоже прежде всего функциональными, часто с очень слабой или просто отсутствующей капиталистической субстанцией, представленной капиталом. Происходило это посредством или торговли, или (а иногда - и) создания современных институтов во властной и нематериальной сферах. Чтобы быть включенными в мировую систему, и не в ущерб себе, а на своих или хотя бы частично своих условиях, и уж тем более чтобы конкурировать с "субстанциональным ядром" - если не в экономике, то хотя бы в мировой политике, - господствующие группы той или иной страны должны были создать, заимствовать некие организационные формы. Последние не могли быть не чем иным, как функциональными формами капитала, формами, воспроизводящими его властные, социальные функции: государство современного типа, бюрократия, финансовая система и, конечно же, прежде всего армия, военная организация, откристаллизовавшаяся в ходе Тридцатилетней войны (1618–1648). Думаю, правы те историки, которые именуют западноевропейскую армию XVII в. первой по-настоящему капиталистической организацией, "социальной фабрикой". Но ведь создание, функциональная и формальная имитация таких "фабрик" были возможны и там, где капитал как субстанция был слаб или где его не было вовсе. Достаточно было наличия некой структуры, определенного субъекта и его воли к власти.
Усвоение и использование капиталистических форм и функций становятся особенно важными для тех, кто сопротивляется капиталу как субстанции, не имея таковой в достатке. Без овладения социофункциональным "универсальным лексиконом" капитализма диалог с ним, включение в его систему были невозможны. Для того чтобы включиться, нужно сделать включатели. Так, Петр I, для того чтобы не оказаться битым в борьбе за Место в мировой системе, чтобы войти в нее на своих условиях или хотя бы достойно, вынужден был создать современную армию, современное государство и другие институты - современные в том смысле, что они должны были быть воспроизведением тех институтов на Западе, которые там выполняли капиталистическую функцию. Разумеется, внешний фактор - не единственный и, возможно, даже не главный среди причин петровских преобразований, но в данном случае сути дела это не меняет. Главное в том, что в России создание таких форм не имело под собой фундамента капиталистической субстанции. Позднее, во второй половине XVIII в., в самодержавной системе эта субстанция начала возникать. Но она вплоть до коммунистической революции оставалась слабой как сама по себе, так и по сравнению с функцией, воплощенной в определенных неэкономических институтах. Ее слабость по сравнению с переразвитой (по отношению к ней) функцией и обусловила возможность революции.
Ясно, что чем больше удаляешься от ядра капиталистической системы, тем сильнее функциональные аспекты, тем сильнее функция капитала по отношению к субстанции, тем сильнее властные, репрессивные институты капиталистического типа в соотношении с буржуазной собственностью, гражданским обществом (если последние вообще существуют).
Все это означает: соотношение и отношения субстанции и функции капитала, формы их организации могут быть различными, меняться в пространстве и времени капиталистической системы. Соотношение это всегда имеет властно-собственническое (социально-политическое) выражение, формы которого тоже могут меняться.
X
Господство субстанции над функцией выражается политически и парламентской демократии, т. е. в доминировании гражданского общества над государством (в различных вариантах - Нидерланды, Великобритания, США и вообще многие белые поселенческие колонии, "где государство, в отличие от всех прежних национальных образований, с самого начала было подчинено буржуазному обществу, буржуазному производству" (7, с. 4), короче говоря, где оно возникло как функция капитала, а не взяло на себя выполнение этой функции исторически).
Верховенство функции над субстанцией имеет две политические формы. Если государство господствует над гражданским обществом лишь в одной общественной сфере - политической, то мы имеем дело с авторитаризмом. Исторически первая, ранняя форма его - бонапартизм. Авторитаризм, таким образом, невозможен там, где нет частной собственности и гражданского общества, у которого он похищает только политику или волю которого он ограничивает - более-менее - лить в сфере политики.
Когда господство функции над субстанцией реализуется как доминирование государства над гражданским обществом не только в политике, но и в идеологии, когда государство отбирает у гражданского общества такую его форму, как партия, и делает ее своей монополией, что невозможно без жестокого идеологического контроля, то это - тоталитаризм в его различных вариантах. Наиболее известный из них - нацистский режим.
Тоталитаризм не отменяет ни частную собственность, ни капиталистическую эксплуатацию. Сохраняя последнюю, он сохраняет и капиталистическую субстанцию, стремясь ограничить ее проявления преимущественно экономической сферой. В то же время, подчиняя гражданское общество, делая пунктирной границу между ним и государством, тоталитаризм эту границу (как и гражданское общество, право) никогда не уничтожает. Естественно, не уничтожает он и капитал, т. е. субстанцию. Тоталитаризм, как и авторитаризм, не выходит за рамки капитализма. Они лишь временно, в долгосрочных интересах капитала меняют соотношение между функцией и субстанцией, их субординацию, предлагая капиталу политико-идеологическое решение тех вопросов, там и тогда, которые не могут быть решены на уровне самого производства в рамках данного конкретного общества, с его историческим прошлым, социальным фоном развития капитала и т. д.
Ни авторитаризм, ни тоталитаризм не отрывают полностью функцию капитала от его субстанции, не противопоставляют, не aнтагонизируют их. Но теоретически возможность такого разрыва как третьего типа отношений между субстанцией и функцией в капиталистической системе существует. Более того, капитализм - единственная социальная система, в которой наличествует логическая возможность полного, тотального взаимообособления социальной субстанции и социальной функции, возможность "окончательного решения" их отношений.
Историческая реализация такого полного отрыва функции от субстанции, ее господства над субстанцией с последующим уничтожением последней и превращением самой функции в единственную существующую субстанцию, замыкание функции в субстанцию для самой себя и есть коммунизм.
Он - абсолютная, чисто функциональная форма власти, не только устраняющая капиталистическую эксплуатацию и гражданское общество, но и стирающая грань, во-первых, между государством и гражданским обществом, с одной стороны, и между государственностью (власть) и классовостью (собственность) - с другой, а потому уничтожающая все это и растворяющая в некоем новом типе социальной организации - властесобственности, однородном присвоении. Во-вторых, устраняются различия между экономической, социальной и духовной сферами общества. Они превращаются в разновидности самой власти - просто общественной; не дифференцированной, не специализированной, а единой и гомогенной. Так и должно быть: функция капитала, полностью оторванная от субстанции, не может быть не чем иным, кроме как чистой властью, функциональной властью - не политической, не государственной и не религиозной, а властью вообще. Власть становится системной сутью, качеством общества. Разные сферы общества начинают выступать как разные сферы власти, а потому различие между ними теперь сугубо функциональное.