* * *
Она не могла поверить. Ее широко распахнутые бирюзовые глаза казались стеклянными. А она – сама себе – статуей, поставленной на этом кладбище. Все стояли вокруг так, словно смерть Антуана де Вилла – само собой разумеющееся событие. Будто так и должно быть.
Рита Свои не замечала чужих слез, потому что не могла выплакать свои. Ей казалось, что ее сердце умерло, а душа – истлела.
Впервые в жизни она поняла, что ей не нужно ничего, кроме этого человека, но… он умер от банального сердечного приступа.
Ей самой хотелось умереть.
Самая большая ирония на свете: "Женские штучки" ожидал от нее пафосной статьи про похороны директора знаменитой закрытой школы, в которой училось аж две знаменитости: Гарри Джонсон и Виктор де Ноблэ. Желтоватый привкус гнили должны были добавить статье и их близкие отношения, о которых все-таки узнали. Журналисты умеют раскапывать информацию, особенно если это касается их конкурентов. И сразу после гибели Антуана в различных газетах и журналах появились псевдо-скорбные статьи, а в особо "желтых" – фотографии импозантного пожилого мужчины рядом с моложавой красавицей-репортершей – их, оказывается, несколько раз тайно сняли в их любимом кафе, куда они иногда ходили. А то, что он ее целовал и нежно прижимал к себе, не позволяло выдать эту интимную встречу за обычное интервью. Появились слухи, что она расплачивается за интервью с некоторыми особенно "важными клиентами" собственным красивым телом.
А ведь еще за день до этого страшного события, в реальность которого она до сих пор не хотела верить, они валялись на кровати и, громко хохоча, придумывали текст пригласительных на свадьбу. Продумывали меню – Антуан серьезно подходил к разным развлекательным мелочам, поднаторев в праздничных вечеринках своей школы. Он казался ребенком, который предвкушает рождество или день рождения.
Что-то такое светлое было в его глазах.
Она вдруг тогда поверила, что все будет хорошо.
А теперь…
Надежда умерла – теперь очередь за ней.
Собственная жизнь вдруг показалась никчемной и ненужной. Пустой. Черно-белой, словно негатив.
Словно ее душе выкололи глаза – и остался лишь мрак.
А она стояла, совершенно позабыв, что надела в этот ужасный день, не видя никого и ничего, кроме гроба. Не замечая испытывающих, полных ненависти и презрения, взглядов остальной толпы "активных участников похорон". На похороны пришли журналисты, выпускники и ученики его школы, родители Риты, которые старались стать подальше от опозорившей их дочери, учителя. Но ни у кого из них не было в глазах столько боли. Хотя остальные, кто видел застывшее лицо репортерши, воспринимали ее "кривляния" за притворство. Некоторых удивляло, что она не взяла с собой фотографа – несколько особенно ушлых представителей желтой прессы все-таки засняли парочку удачных ракурсов.
Гарри Джонсон неожиданно решил вернуться и побыть в одиночестве возле могилы де Вилла. Юноша очень уважал и ценил старого директора, который к тому же вел у них историю, делая свой предмет поучительным и интересным. Большинство учеников его просто боготворили, понимая, какой умный и светлый человек встретился им на их юном пути, когда появление подобных личностей оказывает положительное влияние на формирование детской психики, сотворяя первое понятие об идеалах.
"Классный был учитель! И всегда защищал меня от репортеров", – с этими тоскливыми, гложущими душу мыслями, юноша вернулся к могиле, где уже никого не было. Таинство смерти, и по совместительству балаган, уже закончилось.
Однако, подходя к надгробию, он неожиданно увидел хрупкую женскую фигурку, стоящую на коленях перед могилой. Странным образом среди мраморных статуй она казалась еще одной. Само олицетворение скорби.
Подкравшись поближе, юноша услышал рыдания. Темно-фиолетовый, неприлично яркий плащ и огненные волосы с коричнево-кровавым оттенком, обнажившаяся белая шея с золотой цепочкой. Он сразу узнал женщину – и кулаки сжались автоматически.
"И здесь эта сучка! Никуда мне от нее не деться".
– Как ты мог! Почему ты меня покинул, почему?! Как я буду дальше жить! Моя жизнь бессмысленна! – причитала она, почти лежа на земле.
Гарри поискал глазами фотографа, который, естественно, обязательно должен был заснять эту "трагическую" сцену.
"Какая дешевая реклама! Неужели у "Женских штучек" уже закончились сенсации? Да ни один читатель, даже псих, не поверит, что эта сука может страдать и плакать по Антуану де Виллу! Это же просто… смешно! И гадко. Хотя, я читал, что они спали вместе. Ну да, она же на все пойдет ради своих гадких статеек".
– Что ты здесь вытворяешь! – вне себя от бешенства закричал он, рывком поднимая ее за плечи. – Что это за дешевый цирк?! Да как ты посмела делать рекламу своей мерзкой газетенке на смерти де Вилла! У тебя что, не только совесть закончилась, но и мозги отказали?
Неожиданно она обмякла в его руках и сильно побледнела, закрыв глаза.
– О, как неожиданно! Как театрально! Изобразить обморок в объятиях звезды! – выкрикнул он, яростно тряся хрупкое тело и одновременно все же пытаясь найти взглядом притаившегося фотографа.
Но… никого не было.
А обморок казался до ужаса настоящим.
Матерясь про себя, он положил ее на землю, борясь с искушением просто швырнуть, подложив под голову ее же собственную сумочку. Гарри подождал – женщина не приходила в себя. Он с удовольствием хлестнул ее по щеке – никакого эффекта.
Не зная точно, что помогает при обмороке, он на всякий случай решил сделать искусственное дыхание.
И впервые хорошенько рассмотрел ее… вблизи. Очень красивое, тонкое лицо, только чересчур бледное. Побелевшие губы красивого, изящного рисунка. Длинные коричнево-золотистые ресницы, тонкие светло-коричневые брови.
"Великолепная картина: прекрасная дама в обмороке, а над ней – верный рыцарь! Кошмар какой. Надеюсь, репортеры нас не сфотографируют".
Глава 6
Однажды назвав себя лисой…
– Это твой дом? – Гарри неловко переминался с ноги на ногу, пока Рита, скинув пальто, готовила им кофе на кухне. – А где куча слуг?
– Живут у родителей. Двое, – она слабо улыбнулась. – Мне и так проблем хватает. Тебе сколько ложек сахару?
– Две.
– Лимон, сливки?
– Лимон.
Они оба чувствовали себя неуютно, но разойтись было бы еще более неловко. К тому же Гарри ощутил, что странным образом успокаивается на этой большой, красивой кухне. Женщина в плотно облегающих штанах и свободной рубашке совсем не казалась той страшной, злобной стервой, к которой он привык. Впрочем, раньше он никогда не пробовал пить чай на кухне со скандальной журналисткой журнала "Женские штучки".
– Почему ты плакала, там, на кладбище? – вдруг напрямик спросил юноша, забирая из ее рук большую кружку.
Она прямо и твердо посмотрела ему в глаза:
– Потому что любила. Он хотел на мне жениться. Мы много лет были любовниками.
Джонсон чуть не упал со стула, широко распахнув глаза.
– Правда что ли? Нет, я, конечно, читал сплетни о вашей связи, но не думал, что у вас были длительные отношения. Это странно!
– Зачем мне врать? – с горечью и болью спросила она, садясь напротив, стискивая чашку. – Ради чего… вообще жить? Это у тебя есть великий смысл – твое предназначение. Стать известным актером, как отец. Настоящей знаменитостью. Чтобы твоя звезда появилась на Алее славы. Есть к чему стремиться, не так ли?
– Ты и про это знаешь?! – Гарри был шокирован и во второй раз чуть не свалился со стула. – Ты что, мысли читаешь?
– Это было несложно, – спокойно отозвалась она. – Ведь это же очевидно, – Рита пожала плечами. – Раз ты тоже начал актерскую карьеру, а не стал, допустим, продавцом обуви.
– Большинство детей голливудских знаменитостей… и вообще знаменитостей… идут по проторенным родительским тропкам только потому, что за это больше платят. И эти деньги легче заработать. На любой другой работе пришлось бы доказывать свой профессионализм, а тут – просто потрясти регалиями предков. Хотя, конечно, многие завидуют, и будут обвинять в том, что мы – бездарности. Но широкой публике на это наплевать! Можно подумать, великие эстеты!
Кривая усмешка появилась на его лице.
– Да, я тебя понимаю. Хотя свою карьеру я делаю как раз вопреки моим родителям. Моя мама сперва меня очень поддерживала, а потом отдалилась. А потом мы с ними вообще перестали общаться. Они даже не подошли ко мне на похоронах, не утешили, хотя ЗНАЛИ, что я люблю… любила Антуана.
Челюсть Гарри отпала.
– И почему ты мне все это рассказываешь? – поинтересовался он, наконец справившись с шоком. – Ты же вроде как железобетонная.
– Потому что мне все равно. ОН покинул меня. Мне плохо. И мне безразлично, что ты обо мне думаешь! Я вовсе не железная леди, а обычный человек.
Ее голос звучал тускло, безжизненно, как старая запись на пленке.
– Я тоже очень плохо лажу с отцом, – отозвался Гарри, словно выполнял свою часть сделки – правда за правду. – Но я как-то привык. И ты привыкнешь. Своих родителей невозможно перевоспитать. Мой отец всегда отвечает, что яйцо курицу не учит. И всегда поступает по своему. По крайней мере, открытой конфронтации у нас нет. Обычное равнодушие. Ну, он хотя бы мне деньги давал, когда я еще не зарабатывал сам.
Она только фыркнула.
– Я не мазохистка, как ты! Неужели тебе не хочется нормальной семьи? Вырваться из порочного круга: работа-дом-работа?
– Иногда хочется, – признался Гарри, глядя в пустоту, совсем как Рита. – Просто… ну да, я очень боюсь. Многих вещей.