Харви помрачнел. Клиентка вела себя самоубийственно. Я воображала, что тем самым выделяюсь из общей массы, но, судя по усталому выражению лица моего адвоката, была вполне предсказуема.
- Однако вы понимали, что ему необходимо постоянство, и пресекли поток юных девиц. Вы перестали работать с девяти до пяти.
- Да.
- Мисс Качадурян, вы любили свою работу, не так ли? Она приносила вам глубокое удовлетворение. Поэтому ваше решение было большой жертвой во благо вашего ребенка?
- Жертва была колоссальной, - сказала я. - И бесполезной.
- Вопросов больше нет, ваша честь.
Харви угрюмо посмотрел на меня. Мы репетировали "колоссальной" без всяких пояснений.
Планировала ли я свою защиту тогда, в 1987 году? Мой бессрочный отпуск оказался не только вынужденным, но и косметическим. Я думала, что это выглядит хорошо. Я никогда не считала себя зависимой от чужого мнения, но накопившиеся тайны и нечистая совесть неизбежно привели к желанию произвести впечатление.
В результате, когда вы вдвоем встретили меня в аэропорту Кеннеди, я наклонилась, чтобы сначала обнять Кевина. Он все еще находился в той приводящей в замешательство фазе вялой тряпичной куклы; он не обнял меня в ответ. Сила и продолжительность моего объятия лишь выставили напоказ мое обращение в новую веру, случившееся в Хараре.
- Я так сильно скучала по тебе! - сказала я. - У мамочки два сюрприза, любимый! Я привезла тебе подарок. И еще я обещаю, что мамочка никогда-никогда не уедет от тебя так надолго!
Кевин обмяк еще больше. Я поднялась и смущенно пригладила его непослушные волосы. Я играла свою роль, но из неестественной вялости ребенка сторонние наблюдатели могли сделать вывод, что обычно я приковываю его к батарее в подвале.
Я поцеловала тебя. Хотя я думала, что детям нравится смотреть на нежности родителей, Кевин нетерпеливо затопал, заныл и потянул тебя за руку. Может, я ошибалась, ведь я никогда не видела, как моя мать целует моего отца. Очень жаль.
Ты быстро отстранился, пробормотав:
- Он не сразу привыкнет, Ева. Для детей его возраста три месяца большой срок. Они сердятся. Они думают, что мама никогда не вернется.
Я чуть не пошутила, что Кевин, похоже, расстроен моим возвращением, но вовремя осеклась; одной из наших главных жертв, принесенных на алтарь семейной жизни, была беззаботность.
- Что значит это уэрр, уэрр!? - спросила я Кевина, все еще с воем тянувшего тебя за руку.
- "Чиз дудлз", - весело ответил ты. - Последнее пристрастие. Хорошо, парень! Давай поищем тебе пакетик химикатов!
И ты потащился прочь за Кевином, оставив меня со всем багажом.
В машине, прежде чем сесть, мне пришлось удалить с пассажирского сиденья остатки "дудлз" в разной степени разложения. Энтузиазм Кевина не распространялся на сам процесс питания; он слизывал с палочек яркую обмазку и выплевывал, щедро пропитав слюной.
- Большинство детей любит сахар? Наш любит соль, - охотно пояснил ты, явно предпочитая сладкоежкам любителей натрия.
- Японцы считают их противоположностями, - сказала я, выкидывая в окно свои липкие трофеи. Сиденье Кевина было закреплено между нами, и я пожалела, что не могу, как прежде, положить ладонь на твое бедро.
- Мама пукнула, - сказал Кевин, решив наконец, как меня называть. - Воняет.
- Об этом не говорят вслух, Кевин, - строго сказала я. В Норфолке на пересадке я ела бобовое пюре с банановым гарниром.
- Как насчет "Джуниор"? - предложил ты. - По пути, и у них есть детское меню.
Прежде ты обязательно подумал бы, что я пятнадцать часов пересадками летела из Найроби, могла устать и от полета, и от дурной еды, и вряд ли выдержу шумную атмосферу ярко освещенного ресторана с единственной компенсацией - чизкейком. Я-то надеялась, что ты найдешь приходящую няню и встретишь меня один, отвезешь в тихий ресторан, где за бокалом вина я застенчиво изложу тебе новую главу своего романа о материнстве. Другими словами, я хотела избавиться от Кевина, чтобы успешнее рассказать тебе о том, насколько больше времени я теперь собираюсь с ним проводить.
- Отлично, - еле слышно сказала я. - Кевин, или ешь свои палочки, или я их заберу. Не кроши по всей машине.
- Ева, дети всегда пачкают! - весело воскликнул ты. - Расслабься!
Кевин скривил в улыбке оранжевые губы и швырнул в меня липкой палочкой.
В ресторане Кевин презрительно отмахнулся от высокого стульчика. Поскольку отцовство моментально превратило тебя в невыносимо самодовольного типа, нотацию прочитала я:
- Хорошо, Кевин, но запомни: ты можешь сидеть как взрослый, только если будешь вести себя как взрослый.
- НЕ не, не не. Не не-не-не: не не - не нене не-не не не-не не-не не не не.
Он насмешливо и с завидной точностью воспроизвел мою суровую интонацию; ему позавидовал бы любой импровизатор.
- Прекрати, Кевин, - сказала я как можно резче.
- Не-не не не не!
Я повернулась к тебе.
- НЕ не, не не. Не не-ие-не. НЕ не, не не. Не не-ие-не!
- Как давно это началось?
- Кажется, месяц назад. Это этап. Он его перерастет.
- Не не? Не-не, не не-ке-не. НЕ не, не не. Не не-не-не?
- Я не выдержу, - сказала я, с каждой секундой все больше сожалея о своих словах, возвращающихся ко мне пародийным не не.
Ты хотел заказать Кевину луковые колечки, а я возразила, что он, похоже, весь день ест соленую дрянь.
- Послушай, - сказал ты. - Я счастлив, что он вообще что- то ест. Может, ему не хватает каких-то элементов вроде йода. Я считаю, что надо доверять природе.
- Перевод: ты тоже любишь чипсы и прочую дрянь, и вы подружились на этой почве. Закажи ему гамбургер в тесте. Ему необходим протеин.
Пока официантка повторяла наш заказ, Кевин продолжал выть не не, видимо переводя на свой язык "салат и фирменный соус".
- Какой смышленый мальчик, - сказала официантка, с отчаянием взглянув на настенные часы.
Когда принесли гамбургер, Кевин схватил высокую граненую солонку с огромными дырками и сыпал соль, пока его тарелка не превратилась в гору Килиманджаро после снегопада. Я возмутилась и потянулась, чтобы счистить соль, но ты перехватил мою руку с ножом.
- Почему бы не оставить его в покое? Пусть играет, - тихо упрекнул меня ты. - И эту соленую фазу он перерастет, а потом мы ему о ней расскажем, и он почувствует, каким причудливым был даже в таком раннем возрасте. Это жизнь. Это хорошая жизнь.
- По-моему, у Кевина никогда с причудами проблем не будет.
Хотя материнские чувства, овладевшие мною в последние дни, быстро испарялись, я собралась с духом:
- Франклин, в этой поездке я приняла очень важное решение.
Как всегда, в самый неподходящий момент официантка, со скрипом ступая по рассыпанной Кевином соли, принесла мой салат и твой чизкейк.
- У нее пятно на лице. - Кевин указал на родимое пятно дюйма в три шириной, напоминающее очертаниями Анголу, на левой щеке нашей официантки. Девушка густо замазала коричневую кляксу бежевым корректором, но он почти весь стерся. Как и в большинстве подобных случаев, попытка замаскировать изъян выглядит хуже самого изъяна, что мне еще предстояло испытать на себе. Прежде чем я успела остановить Кевина, он спросил ее: - Почему не моете лицо? Оно грязное.
Я рассыпалась в извинениях. Бедняжке было не больше восемнадцати, и, безусловно, всю свою жизнь она страдала из-за этого пятна. Девушка выдавила улыбку и пообещала принести соус.
Я повернулась к нашему сыну:
- Ты ведь знал, что это пятно не грязь?
- Не НЕ не не не-не не, не-не не?
Кевин сполз под стол, уцепившись пальцами за край столешницы и уткнувшись в нее носом. Его глаза поблескивали, и я не ела, но чувствовала его растянутые, крепко сжатые в странной ухмылке губы.
- Кевин, ты понимаешь, что оскорбил ее? А что бы ты почувствовал, если бы тебе сказали, что у тебя грязное лицо?
- Ева, дети не понимают, что взрослые могут болезненно относиться к своей внешности.
- А ты уверен? Ты об этом где-то прочитал?
- Может, не будем портить наш первый совместный вечер? - взмолился ты. - Почему ты всегда думаешь о нем самое плохое?
- С чего ты это взял? - растерялась я. - По-моему, это ты всегда думаешь самое плохое обо мне. Следующие три года я буду предпочитать невинную мистификацию, а пока попыталась исправить впечатление от своего заявления. Боюсь, мои попытки оказались столь же вызывающими: мол, если ты считаешь, что я такая плохая мать, это твое личное дело.
- Ну и ну, - сказал ты. - Ты действительно в этом уверена? Это серьезно.
- Я помню, что ты говорил о Кевине и его молчании: мол, он не разговаривал так долго, потому что хотел делать это правильно. Ну, я тоже перфекционистка. И я плохо справляюсь и с НОК, и с материнством. На работе я постоянно беру выходные без предупреждения, и мы выбиваемся из графика, а Кевин просыпается, понятия не имея, кто останется с ним сегодня, его мать или какая-нибудь девчонка, которая непременно сбежит к концу недели. И так, наверное, будет до школы. Может, это даже полезно для НОК. Новый угол зрения, свежие идеи. Может, я слишком давлю на сотрудников.
- Ты, - ужас в голосе, - деспотична?
- НЕЕЕЕЕЕ? Не-не, нене не?
- Кевин, прекрати! Хватит! Дай маме с папой поговорить...
- НЕ-неее, НЕ-неее!.. Не не-НЕЕЕЕ!..
- Кевин, я не шучу, перестань выть, или мы уходим.
- Не НЕ не, не не, не не, не-не не не НЕне!