Мои наблюдения показывают, что гусеница соснового походного шелкопряда очень резко воспринимает перемены атмосферного давления. Это свойство для нее очень важно: она предчувствует бурю, во время которой опасно покидать гнездо. Самые холодные и непогодные ночи у нас начинаются в январе. К этому времени гусеница линяет, и тогда у нее на спине появляются странные щели с выпячивающимися горбинками-бугорками. У более молодых гусениц таких органов не было, но они и жили в более теплое время года, когда стоит еще довольно мягкая погода. Нежные горбики-бугорки, по-моему, и есть тот "барометр", который указывает гусенице перемены погоды: воспринимает изменения в атмосферном давлении. Конечно, это только мое предположение. Окончательное решение этого интересного вопроса я предоставляю другим.
ПСИХЕЯ, ИЛИ МЕШОЧНИЦА
Домик из былинок
Весной на старых стенах и возле пыльных тропинок можно увидеть много интересного: нужно лишь уметь смотреть. Маленькие пучочки былинок вдруг начинают шевелиться, а потом - ползут. Что это значит? Внутри пучочка - гусеница маленькой бабочки психеи-мешочницы одноцветной. Пучок былинок - ее переносный дом, обитый изнутри шелковой тканью. Из домика высовываются только голова и грудь с шестью ножками. При малейшей тревоге гусеница прячется в домик.
В апреле я нахожу на моей каменной стене домики одноцветной мешочницы. Гусеницы неподвижны: скоро начнут окукливаться. Воспользуемся этим свободным временем, чтобы рассмотреть пучок былинок. Жилье гусеницы - довольно правильная постройка длиной около четырех сантиметров. Былинки и обрывки, из которых она составлена, прикреплены спереди, свободно торчат сзади. Кусочки тоненьких мягких стебельков, кусочки листьев злаков, щепочки - вот из чего построен домик гусеницы. Когда не хватает подходящих стебельков, гусеница берёт куски сухих листьев. Такой дом был бы плохой защитой от солнца и дождя, если бы его стены состояли только из такой дырявой покрышки. Передняя часть домика особенная. Здесь нет ни стебельков, ни кусочков листьев, ни других грубых материалов: они мешали бы движениям гусеницы. Эта часть постройки - нежное шелковое горлышко, утыканное только маленькими деревянистыми частичками: укрепляя горлышко, они не вредят его гибкости. Очевидно, это очень важная часть постройки: я нахожу ее у всех видов мешочниц. Такая же шелковая ткань заканчивает домик сзади, но здесь она измятая, неровная.
Снимем, одну за одной, все былинки, прутики с шелковой подкладки. Их число очень различно: мне случалось насчитывать по восемьдесят штук и даже больше. Когда снимешь все это, то остается цилиндрический чехол из плотной шелковой ткани. Внутри он гладкий и прекрасного белого цвета, снаружи - тусклый и шероховатый. Вся постройка состоит из трех слоев: тонкого атласного внутреннего, затем - из ткани с примесью деревянистых частичек и, наконец, - наружного из былинок и прутиков.
У различных видов мешочниц разные и домики, но они всегда состоят из указанных слоев. Домик гусеницы мешочницы поздней лишен назади шелкового придатка. У мешочницы малой домик чуть длиннее сантиметра: дюжина гнилых стебелечков, собранных вместе и прикрепленных параллельно, да шелковый чехол изнутри - вот и вся постройка.
Малая психея часто встречается в конце зимы на стенах и в трещинах коры старых деревьев. Она и доставила мне первые сведения из истории этих странных бабочек. В апреле я собираю множество домиков этой психеи. Я не знаю, чем питается ее гусеница, но сейчас мне и не нужно знать это. В домиках, снятых со стен и с коры, по большей части находятся куколки, а им не нужна еда.
Первые самцы выходят в конце июня. Оболочка куколки остается всунутой в домик. Бабочка вышла через заднее отверстие чехлика. Иначе и быть не могло. Перед окукливанием гусеница прикрепила домик к коре передним концом, и здесь выход наружу оказался закрытым.
Одетые в скромный пепельно-серый наряд, самцы едва крупнее мухи. Они очень изящны, их крылья окаймлены волосистой бахромой, а усики - великолепные перистые султаны. Самцы кружат под колпаком, ползают по земле, бьют крыльями. Они суетятся возле некоторых чехликов, ничем не отличающихся от остальных. Садятся на них, ощупывают усиками. Очевидно, здесь жилища самок. Но самки не выходят из своих домиков: они остаются внутри, у окошечка на свободном конце чехлика. Самец - снаружи, самка - внутри домика, между ними - окошечко. Так происходит свадьба у этой бабочки.
Я спешу перенести в стеклянные трубочки несколько домиков, в которых были только что отпразднованы свадьбы. Проходит несколько дней, и затворница выползает из своего убежища. Ах, до чего она убога! Трудно представить себе столь жалкую бабочку. Нет крыльев, нет даже шелковистого пушка на теле. Только на конце брюшка - валик из грязно-белого бархата, из которого торчит длинный яйцеклад: плотный футляр и выдвигающаяся из него мягкая и гибкая трубочка.
Маленький, толстенький, некрасивый червячок - вот как выглядит самка мешочницы.
Самка корчится, скрючивается, схватывает ножками задний конец шелкового чехла и погружает яйцеклад в его отверстие. У этого отверстия - слухового окошка домика - много назначений: сюда откладываются яйца, отсюда же в будущем выползут гусеницы.
Самка долго остается неподвижной и скрючившейся на свободном конце своего жилья. Она откладывает яички в только что покинутый домик. Проходит часов тридцать, пока она закончит откладывание яиц и вынет яйцеклад из окошка. Пушком с бархатистого кольца на брюшке она затыкает отверстие в домике - закрывает слуховое окошко. Мало того, она прикрывает вход в домик и собственным телом. Скорчившись, она умирает на пороге своего жилища, тут же, у самого входа в него.
Теперь вскроем чехол. В нем - оболочка куколки. Она набита яичками, только что отложенными самкой. Я вынимаю из чехла эту оболочку, наполненную яичками, и кладу ее в стеклянную трубочку. Так мне будет удобнее следить за событиями, которые вскоре начнутся.
Проходит немного дней, и в трубочке появляется многочисленное семейство. Гусенички вылупились так быстро, что я прозевал эти минуты. Молоденькие гусенички уже успели одеться в чепцы из белой ваты, но надетые не на голову, а на заднюю часть их тела. Они проворно ползают, высоко подняв свои белые чепцы. Мне хочется узнать из какого вещества изготовлены эти чепцы, и увидеть, как ткут гусенички свою первую одежду. Оболочка куколки еще не совсем опустела: в ней копошится порядочно гусеничек, еще голых, без чепцов. Они крошки - едва в миллиметр длиной. Я переношу гусениц в чепцах в другое помещение, а в трубке оставляю только совершенно голых.
На другой день запоздавшие гусенички покидают оболочку куколки. Ни одна из них не обращает внимания ни на тонкую оболочку куколки, ни на пушок, которым она выстлана изнутри, а из него можно было бы изготовить прекрасную одежду. Гусенички ползут к грубому чехлу из прутиков. Они торопятся: прежде чем выползти наружу и начать поиски пищи, надо одеться. И вот гусенички набрасываются на остатки чехлика. Они скоблят прутики, работая челюстями, выглядящими большими ножницами, с пятью крепкими зубцами на каждой стороне.
Смотрю в лупу. Мне приходится задерживать дыхание: иначе опрокинешь, а то и совсем сдунешь этих крошек. Если мне хочется рассмотреть гусеничку получше, я беру ее при помощи иголки, смоченной слюной. Прилипшая к концу иглы гусеничка бьется, корчится, съеживается и становится совсем маленькой, хотя она и без того крошечная. Она старается спрятаться в свой чепчик, который пока прикрывает только ее зад.
И эта точка живет, она деятельна, умеет ткать. Только что родившись, она умеет из лохмотьев, оставленных умершей матерью, изготовить себе одежду. Что же такое инстинкт, если он вызывает сложную деятельность в подобной крошке, в почти "атоме"?
Развитие мешочницы волосистой: