– Это мамочки-дамочки.
Дощатые дороги гнулись под тачками. Женщины подымали головы, смотрели на Антона, кто хмуро, кто посылал ему подмиг. И вдруг раздался крик: "Тоша! Тоша!"
К нему рванулась женщина, повязанная грязно-белым платком. Кричала испуганно, он не сразу сообразил, что она рвётся к нему, это в школе его так звали, давным-давно: "Тоша".
Он спрыгнул с помоста к ней. Она оставила тачку, распахнула руки в рукавицах, потом сорвала их. Сержант опередил её, оттолкнул, встал между ней и Антоном:
– Назад, сука, запрещено!
Антон успел прокричать:
– Будьте любезны, это моя одноклассница!
Его учтивость огорошила.
– Надо иметь спецразрешение, – сказал сержант и наставил на него автомат.
Боже мой, это была Вика Коган! Он узнал её не сразу в этом измученном, истощённом, бледном существе, неужели это она – Вика? Что-то, конечно, осталось от прежней Вики – той, что сидела в классе впереди него, – длинная коса. У каждого от детства остаётся своё зёрнышко. Что бы с ними ни делали. Вика была старостой их класса. Сейчас и звать никак. Торчал её остов, серый, бесцветный остов прежней девочки. Облетевшее дерево, еле знакомый силуэт. Ещё было сомнение, он вспомнил, что она поступила в университет на исторический, какой-то у них был кружок, и потом слух, что их разогнали, арестовали – всё невнятно, глухо.
– Неужели это ты, Тоша? – повторяла она и всё тянулась, хотела обнять его.
Как её разрушило, у неё не было передних зубов, она быстро-быстро шепелявила, спрашивала, как её дело, дошли ли её ходатайства или нет?
И тут же по его лицу видела, что он ничего не знает, поняла, он здесь – это случайность.
Солдаты переглянулись между собой, попросили Антона отойти. Сержант крепко взял его под руку, отвёл в сторону и сказал:
– Общение возможно только на свидании.
Антон вынул пачку беломора, протянул сержанту. Сержант взял, и они с солдатом стали прикуривать. Антон сказал Вике:
– Говорят, что могут объявить амнистию.
– Ещё папиросы у тебя есть? – спросила она.
– Нет. – Антон мотнул головой на солдат. – Как твоё здоровье?
Она посмотрела на него и сказала:
– Его больше нет.
Сержант крикнул:
– Хватит!
Солдат повёл её к тачке. На выходе из зоны сержант спросил у Антона:
– Кто она вам?
– Учились вместе в школе.
Сержант кивнул, потом сказал:
– Не похоже. Другой возраст… Я должен доложить офицеру.
– Давай-давай, премию получишь.
– Это вы напрасно.
Возвращались, пробираясь между штабелями мешков, ящиков, контейнеров. У бетонозавода шёл митинг под большим красным полотнищем: "БЕТОНСТРОЙКА КОММУНИЗМА – ДОСРОЧНО!"
* * *
Вечером у них с Олегом произошёл разговор по поводу зэков. Антон удивлялся – это же великая стройка, гордость страны, как же можно доверять её зэкам?
– А что делать, – ответил Олег. И объяснил, что рабочей силы не хватает, вербуют, а они не идут, тогда разверстали по областям и обязали. В областях стали арестовывать, заводить дела, теперь дают сроки и посылают на стройки, иначе никак не получается. Они ещё долго спорили, обсуждали. Антон сказал:
– Вот такой коммунизм мы и получим. Тюремный.
– А какой тебе нужен? – спросил Олег. – Ты знаешь вообще, что это такое?
– Утопия?
– Хуже. Сказка для недорослей. Придумали: "Каждому по потребностям"! Мечта бездельников и тунеядцев. У бездельника нет способностей, у него только потребности, вот лучший пропагандист коммунизма, его ревнитель.
Он не щадил ни Маркса, ни бесчисленную ораву советских философов.
– Чем мы богаты, так это проповедниками светлого будущего. В котловане их не видно.
В тот год пришло письмо с поздравлением от Бориса Ковалёва, бригадира экскаваторщиков. Он вспоминал, как Антон помогал им рассчитывать новый ковш экскаватора. Это была их придумка. Глина налипала на стенки ковша, уменьшала объём зачерпнутого грунта, время от времени приходилось счищать налипшее, работа останавливалась, и так было у каждого экскаватора. Борис думал-думал и придумал сделать стенки наклонные, так чтобы глина отваливалась при повороте ковша. Надо было рассчитать и объёмы, и прочность, и новую конструкцию ковша. Антон им тогда немного помог. Идею приняли, сконструировали новый ковш, он выдержал испытания и значительно ускорил работы. Бригаду премировали, Ковалёва особенно выделили. Теперь осталось самое трудное: надо было договориться с заводом-изготовите-лем, чтобы новый ковш с наклонными стенками запустить в производство. Борис жаловался Антону, что в конструкторском бюро завода встретили их предложение в штыки, нашли всякие недоработки, заявили, что это потребует перестройки производства, словом, объявили предложение интересным, но требующим доработки.
Письмо было длинное, с рассказом о его личных планах, он хотел поступать в заочный институт, хотел приехать в Питер.
В число премированных включили Антона. К письму было приложено удостоверение рационализатора.
Перед отъездом со стройки у Антона был с ним разговор о зэках. Антон спросил, знает ли он, что в зоне шлюзов работают зэки и там есть участок для женщин. Он встретил его рассказ равнодушно. Знал про зэков, и все в бригаде знали, но не считали нужным обсуждать это, и вообще это их не касалось. Это дело начальства. Работают, значит, так и надо. Раз они заключённые, значит, в чём-то провинились. От этого разговора осталась горечь. Замечательный парень, энтузиаст, личность творческая – и всё это никак не сочетается с тем равнодушием, с каким он оправдывает труд заключённых на стройке. Для него стройка ГЭС – это, несомненно, стройка коммунизма. Он и в коммунизм верил. И в справедливость репрессий. И в то, что всё идёт как надо, лучше быть не может.
Зэки – зэками, а как он, Антон, тогда гордился, что стал участником стройки коммунизма.
Как-то он рассказал про это Арсению.
– Я его понимаю, не хочется думать про это, – ответил Арсений, – мне тоже не хочется. И знаешь, тем людям в ресторане, которые танцевали, им тоже не хотелось думать, под какой текст они танцуют.
Антон не отступался, хотел добиться от него ответа.
– Если действительно на стройке не хватало рабочей силы? – спросил Арсений. – И на других стройках? Откуда их было брать? Использовать арестованных, получивших срок? Использовали. Всё равно не хватало. Стали арестовывать, чтобы продолжать строить коммунизм. И станет это нашим достижением. В войну за ценой не стояли. Сейчас тем более.
На форуме энергетиков Антон руководил секцией малых ГЭС. Два дня на секции шла горячая дискуссия. Спорили, экономику возобновляемой энергетики каждый поворачивал по-своему. Площади, занимаемые ветряками, учитывать? Каковы стоимости солнечных батарей? Их КПД?
Антону полагалось подвести итоги. Он не стал определять, кто не прав. На самом деле существовали указания свыше, о них упоминать не полагалось. Выйдя на трибуну, он ощутил устремленное к нему ожидание и не стал уклоняться. Начал с того, о чём говорят не в микрофон, а друг другу, не на заседании, а в перерывах. О самом больном, о том, почему у нас малая энергетика стала пасынком, почему её разрушили и к чему это привело. Волга умирает, зато появился Волжский каскад. Чего нам мелочиться, если мы можем создавать новые моря.
В зале в первом ряду сидел Арсений, и Антон стал обращаться к нему, так было легче.
– …Пейзаж Европы украшен множеством ветряков, они заняли законное место в энергосбережении, а наше министерство смирилось с ликвидацией сельских ветряных станций, так же как малых ГЭС.
Он стал приводить цифры: десять тысяч ГЭС за последние годы ликвидированы, разрушены. Треть страны лишилась надёжного электроснабжения.
Арсений сидел рядом с иностранными гостями-энергетиками из Швеции, Норвегии, Германии… Антон подумал: "Пусть всё идёт, как идёт".
Вслух сказал:
– Судьба наделила Россию неисчерпаемыми источниками энергии. Ветер, вода и солнце. Их не надо добывать, их можно брать. Европа за последние годы в десять раз увеличила мощность ветростанций. А мы всё уверенней отстаём. И солнца нам, энергетикам, не нужно. И малые реки, вот Волгу изничтожить – это с охотой.
Кто-то зааплодировал, зал всё смелее подхватил.
В фойе его окружили корреспонденты, фотографы. Издали он увидел Арсения с какой-то женщиной. Они подошли к нему.
– Молодец! – сказал Арсений. – Необычно и по делу.
– Замечательные факты, – сказала женщина, – наперекор всем начальственным установкам.
Арсений познакомил их:
– Антон Чагин – талантлив, образован, не женат… Елизавета – известный журналист, беспощадна к слабакам, слишком умна, слишком остра, но в сумме настоящий друг. Вроде меня.
На вид ей было под тридцать. Наверное, из-за очков. По спортивной фигуре моложе. Черты жёсткие, строгие, неуместные ямочки на щеках.
– Пользуется успехом, – добавил Арсений.
– Хватит, – оборвала его Елизавета. – Антон, у вас есть текст?
– Нет. Зачем он мне?
– Жаль. Кое-что я записала. Не всё. Не ожидала. Отличная может получиться статья. Она прозвучит.
– Это мне не с руки.
– Лиза, возьмись сама, – сказал Арсений.
– Я с удовольствием вам помогу, – пообещала Елизавета. – К этой теме есть общий интерес.
Предупредила, что смягчать не будет. Говорила уже так, будто он согласился. Она набросает черновик, даст ему на поправки.