Я подписался, вложил бумажку в двадцать долларов и по Бродвею двинулся к луна-парку "Лотос". Едва вошел, меня сразу же заметил Борец, стоявший чуть сбоку, и стал следить за каждым моим шагом. Я для начала прошел к разменной кассе, сунул доллар, сказал, что сдачи не требуется. Потом положил конверт, медленно побрел среди автоматов, чтобы Борец вволю мной налюбовался. У самого входа я повернулся к нему и, стараясь сохранять достоинство, сообщил, что ухожу. Он принял это к сведению. "Не поднимай шума, ни к чему, - процедил я сквозь зубы. - Мне ничего тут не нужно". Появился Носатый, тоже сказал Борцу, чтобы не шумел, и так уже мы привлекаем внимание, вон, целая толпа собралась на нас поглазеть, что тут хорошего. Кажется, нам удалось убедить Борца, который меня отпустил, заметив, правда, что в луна-парке "Лотос" я лицо нежелательное.
- В другом месте бумажки свои меняй, Джек, - добавил он. - Чтобы больше здесь не показывался, а то я с тобой поработаю. У Носатого вон спроси, как я с такими работаю.
- Хорошо работает, - подтвердил Носатый. - Вам бы, мистер, дзю-до заняться, раз такое ремесло себе выбрали.
- Ха, дзю-до! - засмеялся Борец. - Точно, Джек, давай дзю-до научись, а потом опять к нам придешь.
- Дзю-до - это же настоящее искусство! - зашелся Носатый. - Видели бы, что эти япошки умеют, которые дзю-до выдумали!
Я их поблагодарил за советы и пошел в отель. Приняв ванну, позвонил в Лос-Анджелес мистеру Саммерсу. Там было только три часа, и мистер Саммерс еще не вернулся с обеда. Я сообщил его ослепительной секретарше - той, которая так здорово разбиралась в живописи Миро, - что нахожусь в Нью-Йорке, отель "Парк Шератон", угол Пятьдесят шестой и Седьмой авеню, что дела идут полным ходом, но было бы неплохо, если бы мистер Саммерс выделил дополнительную сумму на покрытие издержек. Она спросила, сколько именно, и я сказал, что это пусть мистер Саммерс решает, только передайте ему, что из прежней не осталось почти ни доллара.
Глава VII
С людьми ничего наперед не угадаешь. Я прождал миссис Аргона до семи и уже почти решил, что ничего не выйдет, а, значит, интуиция опять меня подвела, но тут зазвонил телефон - и вот она, пожалуйста. Сказала, что, если я правда собирался ее пригласить и серьезно намерен дать сто долларов, можем встретиться в ресторане "Колония" в восемь. На всякий случай предупредила меня, что ресторан не из дешевых и лучше бы мне надеть пиджак поприличнее, не тот, что был на мне, когда я приходил к ним в "Лотос". Кроме того, сто долларов она желает получить еще до нашего разговора. Она человек слова, за сто долларов выложит мне все, что ей известно, даже о собственной интимной жизни готова рассказать, если мне интересно.
Я позвонил в "Колонию". В восемь часов свободный столик вряд ли отыщется, но к десяти нас посадят непременно.
В восемь я ждал ее в ресторане. Она прибыла в восемь сорок пять, вся в черных шелках - сколько же материи на ее платье пошло! - приветствовала меня с величием королевы, протянула пухлую руку и не сочла нужным объяснить, отчего задержалась. Черные волосы уложены в высокую прическу, искусственные ресницы загибались над настоящими, а на веках лежали тяжелые слои теней и просто пуды румян на толстых ее щеках, и ослепительно алая помада на губах, сложенных бантиком.
- Проголодались поди, мой милый, а?
- Да уж конечно, - ответил я, и в сопровождении метрдотеля мы двинулись к столику. Да уж, когда ты вместе с такой дамой, как миссис Аргона, на тебя во все глаза пялятся; так и поворачивались в нашу сторону один столик за другим, но миссис Аргона этим ничуть не была взволнована. Шагала так уверенно, словно только что приобрела этот ресторан в собственность, царственно улыбнулась официанту, подвинувшему стул, на который она шмякнулась своим необъятным задом. Пришлось признать, что первый раунд остался за ней, может быть, кое-кто счел ее странноватой, но уж никто - не заслуживающей внимания. Она наклонилась ко мне поближе и зашептала:
- Понимаете, дорогой, я ведь что? - просто старуха, никому ненужная, меня в такие места уж лет десять не водили. Не знаю, что вам от меня нужно, а все равно хорошо тут посидеть, очень хорошо.
Я кивнул, соглашаясь.
- Славный вы, - сказала она. - Да вы расслабьтесь, что там.
- Уже расслабился.
- Вот и чудненько. А что, может мартини для начала попросим? Пусть сухой принесут. И еще - надо бы перекусить немножко. Чем бы, не догадываетесь?
- Икрой.
- Какой догадливый! Прямо удивительно. Мне догадливые нравятся. Особенно мужчины. Попросите белужью икру, только чтобы без глупостей - лук там, яйцо - ничего не надо: просто белужья икра и половинка лимона, да еще хлебцы, чтобы было на что намазывать. Вам-то самому белужья икра нравится или другая какая?
- По-моему, я белужьей в жизни не пробовал, - засомневался я.
- Так попробуете. Глядишь, придется по вкусу. - Она огляделась вокруг. - Вообще-то мне тут нравится. Тонуса придаст - понимаете, о чем я?
Я сказал, что прежде тут бывать мне не случалось.
- Ладно, сейчас сами увидите, милый мой.
Она прикончила три мартини и три порции икры, при этом заверяя меня, что лет десять назад весила всего-то килограммов шестьдесят, даже меньше. Я и не сомневался, но она зачем-то приводила доказательства. Я спросил: "А вы тогда уже в "Лотосе" работали?" А в ответ услышал, что ей есть хочется.
- Конституция у меня такая, - объяснила она. - Жру, как свинья. Мы все такие, толстые то есть, только стараемся не показывать. А что, других-то радостей не осталось. Вот и сейчас набиваю брюхо, а при этом себя упрекаю - это что же ты с собой делаешь, дура. Ты, наверное, переспать со мной хочешь, признайся уж сразу.
- Мы с вами едва знакомы, миссис Аргона, - выдавил я из себя.
- Ой, милый, ну и смешной же ты. Да знаю, что и не думал, никто со мной спать не захочет. И нечего меня миссис Аргона называть. Этот Аргона был сволочь поганая, я за него двадцать лет назад вышла да вот уж почти двадцать лет как не видела его и видеть не хочу, даже если в аду встретимся. Просто с моей комплекцией как-то странно "мисс" называться, ну, а если "миссис", то вроде как достоинства больше, и был, стало быть, кто-то, кто захотел на тебе жениться, пусть даже эта сволочь Аргона. А, что про него вспоминать! Называй меня Грейси. Давай, попробуй.
- Хорошо. Значит, так, Грейси, - от таких женщин никуда не денешься, все вокруг собой заполняют. Не знаю, как это у нее получалось, только какой-то магией она умела внушить к себе уважение. Мне она даже начинала нравиться. - Меня, Грейси, зовут Мак.
- А мне тоже можно тебя так называть?
- Конечно.
- Так что тебе от меня надо, Мак?
Я достал фотографию Сильвии, ту, по пояс, и протянул ей. Она долго, внимательно ее разглядывала.
- Ты ее знаешь, Грейси?
Она все так же молча смотрела на снимок.
- Так знаешь или нет?
- Знаю, - сказала она, не отрываясь от карточки.
- Кто это?
- Сильвия Картер.
- Ты уверена?
- Конечно. - Лицо ее теперь пришло в движение. Щеки подрагивали. Накрашенный ротик задергался, и вдруг она расплакалась. На одном веке отклеились искусственные ресницы, потекла тушь.
- Грейси, успокойся, уж не обидел ли я тебя?
- Платок дай, - попросила она.
- Вот уж никак не хотел тебя огорчить.
- Да ты тут не при чем. - Она отерла лицо; румяна, тушь, толстым слоем наложенный крем - все теперь перемешалось. - Милый ты мой, - слышалось сквозь рыдания, - это не ты меня огорчил. Карточка эта чертова, ты только посмотри, какая она на ней красивая, а я-то, я-то, старая толстая шлюха, вот я кто.
Глава VIII
В одном Фредерик Саммерс был прав, в том, что он мне запретил встретиться с Сильвией - для моего же блага. То есть он-то решил из опасения, что она прознает про его розыски, которым нет ни извинения, ни объяснения; он просто пытался сразу же замести следы. Но и то сказать, ничего бы из моего расследования не вышло, если бы хоть раз я имел возможность поговорить с Сильвией, хоть раз на нее взглянуть.
А тут получилось вот что: чем больше я проникал в сокровенную жизнь женщины, с которой не был знаком и которую, однако, знал лучше любой другой женщины в мире, тем больше я чувствовал свою причастность к этой женщине, и тем неотступнее становилась моя жажда дойти в своих поисках до самого конца. Подобно акту творения, акт постижения может иметь для постигающего очень глубокие последствия, но ведь ни творение, ни постижение не были для меня чем-то привычным. Всю ту энергию, которая оставалась после того как были удовлетворены биологические непреложности, я расходовал на то, чтобы пригладить мое ощущение травмы, но, как и многие, кто по-настоящему одинок, истинное чувство одиночества пришло ко мне лишь после того, как я тесно соприкоснулся с другой личностью.
Может быть, проще всего выразить это вот так: никогда прежде от меня не требовалось понимание другого существа, а теперь от такого понимания зависела вся моя жизнь.
Мне необходимо было понять, отчего Сильвия девять месяцев проработала в луна-парке "Лотос" во вторую смену, с шести вечера до двух ночи, и почему за все это время у нее не было никаких отношений с мужчинами. Ей ведь как раз исполнилось восемнадцать лет. Она стала зрелой женщиной именно в эту пору. И тем не менее вела себя, как весталка.