Затем его возвращали в дом и загоняли в душ. Тем временем мама кормила сестру и Алексея Петровича, а мальчик, выпив лишь стакан сока, шел к себе в комнату, где еще теплой стояла неприбранная постель и где его поджидали гантели, поначалу казавшиеся ему неподъемными. Делать до школы было нечего, так что после гантелей он читал. Затем Лина кормила его обедом, и, засыпая на ходу, Иван плелся в школу. Дважды в неделю Коробов возил его на стадион, три вечера мальчик посвящал шахматам. В субботу его наконец оставляли в покое. В воскресенье же Коробов, правда, нерегулярно, брал мальчика с собой для бесед на свежем воздухе. Беседы сводились к единственному: необходимо стать сильным, мужчина обязан быть всегда в форме, чтобы в случае опасности защитить себя так, чтобы тебя боялись и уважали… Мальчик вскоре переставал слушать мерно вышагивающего мужчину, несмотря на уважение к взрослому человеку, которое в нем воспитала Манечка; ему было нестерпимо скучно, у него ныли спина, затылок, горели ладони - он хотел домой, к сестре, читать ей книжки или играть с ней. С Линой у него было молчаливое соглашение - будто оба они с пониманием относятся к этому эксперименту, и, как подопытный, всякое повидавший зверек, он, казалось, даже сострадал ожидающему ее неизбежному разочарованию. Лина все чаще прятала глаза, все хлопотливее радовалась успехам сына.
К лету мальчик вставал уже сам и, не дожидаясь Коробова, бежал на улицу. Он изменился настолько, что, когда осенью пришел в свой класс, его не узнали. Именно летом, У моря, где они провели почти полных три месяца, Иван сильно вырос, отчаянно похудел и начал чувствовать каждый мускул своего тела.
Алексей Петрович снял для них две смежные комнатки в частном доме недалеко от пляжа, сам же устроился работать спортивным инструктором в детском лагере, принадлежавшем прежде богатому военному предприятию. Он и мальчика хотел было определить в один из отрядов, но тут за Ивана вступилась Лина.
Лагерь выглядел огромным, запущенным и пустынным, однако к концу августа, в третью смену, он как-то ожил и до поселка стали доноситься музыка и нечеловеческая какофония детских голосов - эхо регулярно проводимых Коробовым всякого рода состязаний.
В первой половине лета они видели Алексея Петровича довольно-таки часто: он приходил к Лине и даже оставался ночевать. Как бы в благодарность за то, что Коробов его оставил в покое, Иван беспрекословно выполнял все его указания, в том числе касавшиеся ненавистного баскетбола. Пару раз в неделю он брал мяч и в одиночестве, доводя движения до автоматизма, мотался по пустой спортивной площадке, атакуя голое согнутое кольцо. Обитатели лагеря якобы спали после обеда, Алексей Петрович, для порядка понаблюдав за ним раз-другой, больше на скамье не появлялся, так что мальчик, отдав положенное, спускался к морю и, содрав с себя мокрую футболку, шорты, кеды и носки, влетал в прохладную воду, а затем босиком, в одних плавках, слизывая соль с губ, брел вдоль берега к дому.
Плавать его научила Лина. Это было несложно, потому что мальчик уже стал легким и точным в движениях. Он сразу же справился с дыханием и к концу первого месяца уже бесстрашно нырял и подолгу плавал. Все свободное время по-прежнему проводил, ни с кем не знакомясь и не отходя от матери и сестры. Они с Линой любили море до страсти и часто, уложив девочку, отправлялись на берег, усаживались на одеяле почти у самой воды и молча сидели;
Лина покуривала, а он неотрывно смотрел перед собой и слушал шорох невидимой в темноте зыби.
- Ты все больше становишься похожим на своего деда, - сказала как-то она.
- Твоего отца?
- Да. Я имею в виду облик. Манечка ведь была маленькая, аккуратная, несколько медлительная, он же - насколько я помню - был высоким, гибким, очень подвижным.
- Тогда, Лина, я все-таки больше похож на Манечку. Внутри у меня существует такое устройство, которое и определяет все мои движения и все время говорит: не делай лишнего, - возразил мальчик.
Лина резко повернулась к нему.
- Я же сказала: облик, - повторила она.
- Вот на кого я не похож, так это на Алексея Петровица - засмеялся Иван, - хотя по-своему он очень симпатичный, такой себе предводитель викингов.
- Ванька, разве можно говорить в таком тоне о своем отце! - воскликнула Лина и придвинулась к мальчику. Иван промолчал.
- Он так много сделал для тебя… Вот ответь, пожалуйста, на один такой вопрос - почему ты ни разу не сказал ему "папа"?
- Я и тебе редко говорю "мама", - пробормотал мальчик, отворачивая лицо.
Она, волнуясь, взяла его за руку и проговорила:
- Ты ведь не любишь его? Почему?
- Я всех люблю, - сказал он, осторожно вынимая ладонь из ее холодных пальцев. - Не будем об этом. Расскажи мне лучше о деде, на которого я, по твоему мнению, похож. Обликом.
- Тебе Манечка, наверное, о нем говорила.
- Кое-что, когда я был совсем маленьким, мне и не запомнилось. Она и о моем отце рассказывала.
- Об Алеше? - живо спросила Лина. - Интересно, и что же? - Не помню, - сказал мальчик, - по-моему, она считала его очень сдержанным и рассудительным человеком.
- Это она в воспитательных целях, - сказала Лина, она почти не знала Алексея Петровича. Когда ты родился, его не было.
- А где же он находился?
- В командировке, - проговорила Лина. Это была крайне взрывчатая тема, и к ней они уже не впервые приближались в разговорах. Иван абсолютно не ведал, где провела Лина первые пять лет его жизни, - она навсегда запретила себе даже намеком касаться этого, малодушно опасаясь потерять любовь сына. Поэтому в ход иной раз шли даже какие-то нелепые и лживые легенды.
- Дедушка, мои отец, погиб, когда мне было семь лет. Я тогда поступила в хореографическое училище, но Манечке пришлось вскоре забрать меня оттуда, и мы переехали в меньшую квартиру в районе Измайловского парка.
- Это в Москве?
- Да. Там через год она отдала меня в балетную студию при Дворце культуры, потому что я, упрямая, до безумия любила танцевать и еще долго надеялась стать настоящей балериной… Дедушка каждую зиму уезжал в Домбай со своими сослуживцами - на две недели, кататься на лыжах. Он никогда не брал отпуска летом, и Манечка терпеливо отсиживала круглый год в городе. Впрочем, ведь она работала - сначала в театральном институте, а затем, после его смерти, в районной библиотеке. Она ведь по образованию филолог… Отец сломал позвоночник в двух местах, друзья привезли его маме уже полумертвым, а в больнице он сумел покончить с собой. Он не смог бы жить в таком состоянии - в характере твоего деда была постоянная тяга к риску.
- А дальше? - спросил мальчик.
- Что - дальше? Дальше мы жили вдвоем с мамой. Я не помню - обычная жизнь, заполненная всякими повседневными делами. Балериной я не стала. Мы жили не очень богато, - сказала Лина, усмехаясь. - Пойдем, Ваня, все эти разговоры совершенно ни к чему…
Однако чем старательнее женщина избегала говорить о себе с кем-либо, тем настойчивее обращался к этой теме сам Коробов, будто они с мальчиком вдруг поменялись местами, и Алексей Петрович все пристальнее вглядывался в ее прошлое.
- Что за блажь, - говорила в этих случаях Коробову Лина, - ты никогда прежде не интересовался тем временем, почему именно сейчас? До чего ты хочешь докопаться? Принимай меня такой, какая есть, что могут добавить к твоему знанию обо мне какие-то там факты моей биографии? Я-то ведь не расспрашиваю, чем ты был занят в годы, когда мы не были рядом. Ты женился на мне, у нас дом и дети - давай думать о будущем.
Сама же Лина гнала от себя прочь не только воспоминания, но даже и тень мыслей о том, что необходимо в чем-то разбираться и что-то выяснять. Для нее, как только она вновь встретила Алексея Коробова и потеряла мать, жизнь перестала быть бессмысленным потоком дней и событий, обрела конкретность очертаний и полноту звучания. Даже частые неудачи, а также слабость и неуверенность в себе Алексея Петровича, все чаще обнаруживаемые теперь Линой, не смущали ее.
- Я люблю тебя, и довольно, - упрямо повторяла она. - Чего тебе еще нужно?
Коробов хмыкал, барабанил по столешнице.
- Я все тебе рассказал: и почему мне пришлось жениться на другой после нашего с тобой знакомства, и о том, что затем произошло, с чего началось все это беспросветное безденежье… Ты очень скрытная, Полина.
- Брось, - говорила Лина, - ты хороший человек и прекрасно относишься к нам. То, что ты больше не связан с этой опасной работой, меня в высшей степени устраивает. Имея семью, невозможно оставаться в той системе. Охрана, выбивание долгов, какой-то крутеж… Не без прибыли, но и постоянный риск. Нам разве чего-то не хватает?
- Хватает, - отвечал Коробов. - Только все это - твои деньги. И ты ни разу толком не сказала - откуда они у тебя?
- Разве? - переспросила Лина. - Наследство…
- Чье?
- Маминого племянника, - коротко и раздраженно отрезала она. - Он был одинок, болен и не беден. И хватит этих глупых допросов. Скажи мне лучше, что за человек этот кореец и что вы с ним затеваете за моей спиной?
- Знаешь, - оживился Алексей Петрович, - это кое-что обещает. Игорь скупает в Крыму участки, в основном через подставных лиц. Их у него уже несколько, пригодных для застройки. Если вложить деньги в этот бизнес, то процент таков, что лет через пять можно построить и собственный дом.
Представляешь - дача у моря, где ты сможешь проводить каждое лето с детьми!
- И сколько же нужно?
Коробов назвал сумму. Лина удивленно взглянула на него и спросила:
- Где ты их возьмешь?
- Займу.
- Ты ведь едва-едва вернул деньги этому Марату, Ванькиному тренеру.