Такое ощущение, что горожане не особо озабочены выбором своего гардероба, мне нравится их простота в этом. Я тоже просто в сандалиях, джинсовых шортах и безрукавке. Иду, уже несколько отклонившись от маршрута, как Алиса за белым кроликом, за шикарным женским задом в полупрозрачной земляничного цвета юбке. Ветерок колышет её. Ягодицы незнакомки совершают волнообразные круговые движения, вздуваются упруго как воздушные шарики, задорно поигрывают, маня… Переменчивые очертания их неуловимы, но притягательны и совершенны! Эта фантастическая жопа просто завораживает, я пытаюсь представить её без ничего… Но вот девушка ускорила шаг. И мне нужно в иную сторону.
Магазинчик располагался на какой-то там по счёту из улиц с одинаковым названием, ещё из советской поры. Хозяин – или просто наёмный продавец – занимался перетаскиванием каких-то коробок в подсобное помещение. Чтобы не отвлекать, я побродил немного, насколько это было возможно, по тесному периметру, загромождённому выставленными, словно нелюбимые дети, на продажу вещей.
– Вас что-то интересует? – То же бесстрастное и сухое интеллигентное лицо. Тот же бесцветный взгляд. Очки. Кого-то он мне напоминал? Нет, вряд ли. Я несколько сбивчиво объяснил цель своего визита: ведь должны же быть у вас какие-то координаты, номера телефонов ваших клиентов. Не могли бы вы…
Если мой собеседник и был удивлён, всё-таки не каждый день наверно такие посетители, с такими необычными просьбами, то по его виду этого нельзя было понять.
– Боюсь, что ничем вам не смогу помочь. Боюсь, что бывшего владельца уже нет… нет в живых, – уточнил он, чуточку разведя руками.
Несколько ошарашенный – а ведь такой оборот дела вполне можно было предвидеть – я отправился восвояси. Ну конечно, наследники распродают вещи умершего старика или старухи, ненужный им хлам. А разве обязательно этот некто был так уж стар?
Чьи руки держали вот это, листали эти страницы, кто уносился в мысленную над-реальность, узрев что-то между строк… а вернее открыв неожиданно это что-то в себе – этого я уже никогда не узнаю. Не суждено. Про этого человека я буду явственно помнить только одно – его отсутствие, его смерть. Смерть… Она умножилась несколькократно в зеркалах прошедшего и явила себя в настоящем. Писатель, изображающий гибель своего героя, сам уже упокоившийся… его неизвестный благодарный читатель, также присоединившийся к нему… я… Да, только смерть продолжается вечно и вербует себе всё новых и новых адептов, не ожидая от них ни поклонения, ни любви, ни страха – просто бесстрастно принимая всех в своё лоно. В своё обесцвеченное и обездвиженное "никогда". Никогда будет идти снег. Никогда взметнутся в тёмное, в россыпи звёзд, небо мосты. Всё будет в цветах, всё сбудется никогда… Сцена будет пуста и чисто выметена. На ней останется один-единственный актёр. Он же и зритель.
Снаружи ликовал, остывая, день. Солнце завалилось за крыши домов. Я положил книгу на угол невысокой оградки, идущей вдоль газона, и ушёл не оборачиваясь. Боясь нарушить тишину. Боясь, что обернувшись увижу на том месте чудовищно прекрасное существо огненного цвета, пернатое. И тогда тонкая грань разума пошатнётся, перестанет отделять явь от вымысла, от сна.
Её огненный цвет
День – это слишком долго. Он как целая жизнь предстоит пред тобой, с такими же неожиданными поворотами. Вот вроде настроился железно. И тут вдруг или дёрнется ветка дерева, или на близлежащей стройке что-то застучит, или сквозь мелькающие кадры телевизора выстроится вдруг какой-то светящийся тоннель в бесконечность, или кто-то что-то скажет, – и всё, вся решимость пропала. По неизвестной причине, не поддающейся рациональному истолкованию… Хочется схватить телефон и написать ей смс или позвонить. Но нельзя. Это табу.
Нельзя. Надо быть мужчиной. Ведь тебе хорошо так за сорок уже!.. Ты по-прежнему видишь сны и по-прежнему веришь, что однажды в морозном вьюжном великолепии мечта твоя обернётся прекрасной розовощёкой феей, протянет к тебе руку смеясь… И фонари заискрятся бенгальскими огнями. Что несколько слов, сказанных чьим-то гортанным голосом по-древнеарамейски, превратят пустыню твоей души в цветущий сад.
Но что ей твои мечты, что ей твои "бредовые фантазии"?..
Один из последних разговоров с ней:
– Послушай, но ведь это не может продолжаться до бесконечности! Определись же наконец, с кем ты… К чему ты стремишься? Тебе нужен мужчина, который мог бы тебя вести по жизни, знал бы, куда и зачем!.. А ты всё за этими машинёшками гоняешься! Так это он тебе деньги дал недостающие на неё?
– Нет не он… Ну что ты пристал?? Ну хочу я машину! Может быть, это единственная светлая идея у меня… Вот возьми ты купи! – видно было, что начинает злиться. Хитроумненькие, изменчивые искорки в глазах; ресничками как бы отхлопывается от всяких обвинений и неодобрения. Губки чуть кривятся негодуя… О да, светлоликая принцесса, ты безупречна, неподсудна!.. "Пипетку" свою ведёт уверенно, даже как-то немного по-мужски. Мотора почти не слышно. Большая фура застыла на повороте, преграждая путь. Она в нетерпении постукивает ножкой в лёгком сандалике, ругается как сапожник. Испорчена… и невинна как дитя!
Пытаюсь ещё что-то говорить; уговариваю, убеждаю, в красноречии отчаянья.
– Опять нудишь! – резко обрывает она.
Вечереет. Впереди от фар побежали уже конусообразные снопы света. Таким я люблю город: в предвечерней мягкой поволоке, в робком пробуждении фонарей; в прозрачности звуков, в ниспадающей тихими складками тайне. Устремлённые ввысь серебристокрылые тополя.
Мне хочется погладить её по ноге, добраться до тёплой промежности, потискать, помять, но по опыту знаю, что крику не оберёшься. Тем более в движении. Хотя порой относится индифферентно, безучастно к такого рода "подкатам". Особенно когда суетится по дому, убирается в машине… Застигнув её в особо пикантной позе, запускаю ладонь меж ягодиц, прохаживаюсь легонько вдоль половых губок. Главное, чтоб это были осторожные, как оседающий иней, касания, а не по-хозяйски грубые заграбастывания. Тогда рыжая тигрица делает вид, что ничего не замечает.
Что же происходит между нами? Не жена, не подруга. Ну, изредка – любовница…
Плыла луна. И город больше не был городом – он был дном лунного океана. Очертания деревьев казались барельефами черноты. Я был захвачен врасплох простирающейся кругом близостью ночи, её дыханием, жалящими иголками звёзд. Я подходил к уютному чистому гнёздышку моей наперсницы в общежитии-"малосемейке". В пальцах правой руки, чуть наотвес – тёмно-алая роза. Где-то далеко-далеко за домами ещё угадывался отсвет догорающей в туманных водах реки зарницы. Было тихо, безлюдно; лишь лёгкий шелест, лишь розданные, по Маяковскому, одиноким окнам жёлтые карты. И вдруг я понял, что время течёт внутри меня, царапая порой внутренности подобно изящному дикому цветку, который рвался у меня из рук! Его лепестки были спутаны и влажны, как лепестки влагалища, чей аромат я так любил вдыхать! Не было никаких гарантий, и особенно – гарантий любви, близости, взаимопонимания, тепла… Нет, один риск, сплошной, смертельный риск, когда ставишь на карту всё: душевный покой, жизнь, будущее…
В её квартирке царил полумрак. Я стаскивал короткие беленькие шорты с её мягкой, податливой задницы. Переворачивал её на спину и входил "по самые помидоры" в неё, в её невероятно чудесную, восхитительную, волнующую до полуобморока глубину… Соски её оживали, выпячивались под моими поцелуями и покусываниями.
Утро казалось серым. Всё было покрыто его пеплом. И моя любовь была размазана по покрытому клеёнкой столу, по кухонной плите, по холодильнику… какими-то невзрачными бледными пятнами. Она билась, как сердце, где-то снаружи, за окном, на улице… и я слышал этот затихающий апокалиптический звук. Всё словно замерло. Надо было начинать день, жизнь сначала, с нуля. Я пожарил яичницу, сделал два бутерброда, навёл кофе как она любит. И отправился в покои спящей царевны, будить её.
– Что уже пора вставать? – недовольно, как ребёнок, проворчала слабым голосом госпожа. И стала потягиваться как облитый уже не серым, но розово-дачным каким-то утром котёнок. Я, стоя на коленях возле кровати, погладил спутанные волосы, почмокал щёчки, носик.
– Не выспалась?
– Ага, выспишься с вами, как же!
– Может давай по-быстренькому?.. Утренний секс отлично приводит в чувство и даёт заряд бодрости на весь день!!
– Да ну тебя!.. Ты кофе сделал?
– Ага.
– Ну неси сюда.
На прощание она как-то немножко неуклюже, угловато, по-детски закинула мне далеко за спину обе руки, повисла на мне всем своим длинным телом.
Я не сжигал сараи и не работал на фабрике по производству слонов… я просто работал, перебиваясь с копейки на копейку, еле сводя концы с концами. Воспитывал как умел сына; конечно, и ей помогал по мере сил материально. Она не была книжным человеком, не вертихвостила по театрам и выставкам: не до того было. Насущные заботы. Она тоже не была бездетной. Собственно, и себя я не считаю особым интеллектуалом. Никогда не возникало желания заносчивым снобом запереться в высокой белой башне и оттуда взирать свысока на копошение рода людского, на его страдания, кровь и слёзы… Но и спустился я туда, вниз, в эту кипящую зловонием испражнений, спермы и густой ненависти клоаку вовсе не из-за человеколюбия. Нет, не из-за любви к ближнему…