- А ты что, сомневался? Он такой и есть в романе. Зато у всех поэтов-вырожденцев - богатство рифм и стилистический блеск при полном отсутствии всякой мысли.
- Обломова Гончаров писал с себя! - возмутился Арам.
- Ну и что? Все писатели дарят героям свою душу, сечешь? Возьми того же Тургенева - мужчины у него вечно слабаки, а женщины - о-го-го! Литераторы переносили свои психические проблемы на окружающий мир, валили с больной головы на здоровую. И получалось кривое зеркало, карикатура. А потом они же обвиняли общество и требовали его исправить. Хотя проще исправить самих писателей… Нет, это тоже сложно. Но личные заморочки толкали литераторов на конфликты с правительством и цензурой. Ведь не один Достоевский писал про людей с отклонениями. Взять пьесы и рассказы Чехова: откровенный параноик Солёный, патологический фобик Беликов, Коврин, доктор из "Палаты № 6" - настоящая галерея людей с психиатрическими диагнозами. Врубель начал с росписи церквей, а кончил - демонами. Толстой говорил о Достоевском, что тот сам больной и все его герои тоже больные. А Достоевский отвечал: "Толстой совсем помешался". Привычный обмен любезностями между талантами. Они друг друга не переносят - это аксиома. Я слышал, что Достоевский не любил своих героев. Да и как любить этих психов, которые будят тревогу? Зато на Западе до сих пор по героям Достоевского судят обо всем русском народе.
Арам молчал, думал.
- А вот тебе, историк, вопрос на засыпку: откуда пошло слово "шизанутый"? И где его впервые употребили? - спросил Валерка.
Айрапетов пожал плечами.
- Не знаешь? А еще берешься меня учить! В "Слове о полку Игореве" написано "шизым орлом".
- Ну и что? Это чередование в том языке буквы "с" на "ш" в слове "сизый".
- Уверен? А может, имеется в виду, что орел был шизанутым, ненормальным?!
- А "галицы" в "Слове" - это точно имеются в виду галки? Может, это жители Галиции? - весело подхватил Арам.
- Нет, тогда были бы "галичане"! А Кобяк - бяка?
- Я что-то не помню, кто такой в "Слове" этот Кобяк.
- Объясняю, будущий историк. Тебе стыдно не знать. Это - половецкий…
- А-а! Раз половецкий - значит, бяка!
- А ты почему мне сегодня сразу не открыл? - вдруг спросил Валерка. - Я полчаса курсировал по улице.
- Думал, козлы какие-то наезжают - вот и не открыл. Пристают вечно: моя кавказская морда им не нравится… Ну и вид у тебя, Шарапов… Косая кожа, темные очки… Вырядился! Хорошо, что моих родителей дома нет. А то они бы тебя покусали. Опять с дядей Борей тусуешься?
На этот раз промолчал Валерий.
Арам подружился с Валеркой давно и очень быстро - начал меняться с ним марками. Правда, родители обоих утверждали, что это они сдружили сыновей, но такое заверение было полуправдой. Тогда Валерий, заядлый филателист, называл себя маркистом и все удивлялся, что Арам изучает сразу несколько иностранных языков с частными учителями.
Еще Валерка увлекался футболом. Но оставил свое увлечение, просто его уничтожил после одного случая. Валерий делал уроки перед финалом мира, и, естественно, в мыслях упорно и навязчиво крутился будущий матч…
Потом Валерка стал себя проверять и ахнул. У него в тетрадке было написано следующее: "Япония - страна Дальнего Востока, расположенная на группе островов. В команде ЦСКА играют Семак и Кулик. Всего островов Японии около трех тысяч. В полуфинал "Динамо" вышло со счетом 4:2…"
Все, приказал себе Валерка, приехали! С этим надо кончать. И забыл про футбол.
В младших классах у Валерки была угроза в ответ на любой выпад:
- Нос откушу-у-у!
Потом угроза видоизменилась:
- Уши отрежу!
Позже устрашилась окончательно:
- Да я тебя порежу!
И наконец, трансформировалась так:
- Искромсаю на куски!
- Парковое влияние! - вздыхала мать. - Это Измайлово…
И она обрадовалась, что сын подружился с Арамом, который проявлял "непомерные" знания. Хвастался Валерке:
- Вот спроси меня любое слово - я тебе переведу на английский!
Валерка глянул вокруг - увидел стенд, посвященный войне, и изображение русского солдата.
- Ну вот, например, "солдат" как будет по-английски?
Арам не смутился ни на секунду:
- А так и будет - "сольдат"!
Только Валерка никогда не считался логиком. Открыл дома большой русско-английский словарь, и понт легко раскрылся. Арам был разоблачен торжествующим приятелем.
Валерка оторопел, впервые попав в просторную квартиру Айрапетовых. Четыре большие комнаты плюс огромная кухня. А ванная… Шикарно! Показная роскошь била прожектором прямо в глаза. Арам заметил изумление приятеля и смутился.
Айрапетовы купили эту квартиру в Измайлове и переехали сюда, когда мальчики учились в третьем классе.
Валерий вздохнул, вновь оглядывая свою бедную квартиру. Кто он такой сейчас, Валерка Панин? Проходная пешка… В смысле, пройдет и забудется… Хотя иногда в шахматах проходная пешка превращается в самую сильную фигуру.
И Валерий должен стать королем положения, который не падает ни при каких обстоятельствах. Или уж в крайнем случае, при условии поражения, все равно добиться могущества. И умереть властелином жизни.
Он почти уверовал в свою ровную, гладкую, без сучка и задоринки, судьбу.
- Разве вы уже уходите? Так быстро? - прилип Валерий к дядьке. - Посидели бы еще… Чаю бы попили… Слово за слово…
- Нет, пора, - усмехнулся дядька. - Труба зовет. Служба то бишь.
- И когда вас ждать снова? От этой вашей трубы. - Валерий горел желанием вызнать побольше о таинственном наследстве. - Я бы не возражал пообщаться снова.
Дядька солидно и с удовольствием кивнул:
- Зайду… А на кой ляд тебе, племянничек, психиатрия? Мать рассказала, ты на этой самой науке собираешься специализироваться в будущем.
Валерий немного посерьезнел:
- Очень много белых пятен.
- И ты, конечно, намечаешь часть этих белых пятен сделать яркими, - добродушно ухмыльнулся дядька. - Похвально, похвально… Голубь ты мой! Когда, как не в молодости, мечтать?
- А вы считаете, что это только мечты?
- Да нет, почему же… И когда, как не в молодости, дерзать… А тебе, Галка, я вот что скажу… Неправильно ты живешь! И сына неверно вырастила.
Мать угрюмо молчала.
- Это как же неверно? - моментально встрял Валерий. - Хотелось бы знать… Объясните одним словом.
- Ладно! - весело махнул рукой дядька. - Как-нибудь в другой раз. Встретимся, напьемся и разберемся. Бывайте, Гиппократы! - И он вышел на площадку.
- Телефончик-то оставьте! - крикнул ему вслед Валерий.
- У матери возьми. - И дядька бодро зашагал вниз по лестнице, проигнорировав лифт.
Валерий покосился на мать, тотчас понял, что от нее ничего не добьешься, и отправился к себе долбить анатомию дальше.
Почему дядька, появившись однажды, случайно и странно, точно так же, случайно и странно, выпал в далеком далеке из жизни Валерия? Этот вопрос занимал его довольно часто, особенно когда Валерка внимательно оглядывал стены родного, но такого бедного, почти нищего дома или когда слышал сдержанные жалобы матери - опять нет денег… Надо отдать ей справедливость - роптала она редко. Вообще Галина Викторовна была человеком выдержанным, сохраняла спокойствие при любых обстоятельствах, иногда казалась даже холодной и почти равнодушной. Но иначе она не смогла бы работать в Ожоговом центре.
- А ты жалеешь своих больных? - спросил ее как-то Валерка.
Ему тогда было лет двенадцать.
Мать кивнула:
- Конечно. Только, понимаешь… Совсем не так, как ты это себе представляешь. Моя жалость - она отстраненная, далекая от больного. Ведь если подпустить ее к себе, начать плакать над каждым пострадавшим, пиши пропало! Лечить ты их уже не сможешь - все твои силы уйдут на эту жалость. Тут либо жалеть, либо помогать и спасать, третьего не дано. Но ты, Валерик, помни: если ты врач, то перед тобой больной человек, как бы он себя ни вел! Ему тяжело, плохо, он мучается, с трудом справляется с болью и тревогой… И ему приходится порой многое прощать. Через не хочу и через не могу. Потому что иначе нельзя.
Тогда он не очень понял мать, но запомнил ее слова. Позже дошло, как это трудно - прощать людей… Любых - и больных, и здоровых. И трудно всем без исключения.
Порой он задавал матери неожиданные вопросы:
- А зачем в морге сторож? Мертвецы ведь убежать не могут… И насколько я понял, человек не может жить без головы, так? Следовательно, если человек отвинтит себе голову - то он умрет, правильно я понимаю?
Галина Викторовна смеялась.
Валерка вырос в атмосфере медицинского дома. Здесь всегда говорили о почках, печени, тромбофлебитах, швах, скальпелях, анестезии… Отец Валерия Михаил Дмитриевич Туманов занимался пересадкой почек и защитился. Мать с уважением повторяла, что защитился блестяще.
- Когда кто-то пытается утверждать, например, что "язва неизлечима", я отвечаю так: "Батенька! Есть всего две неизлечимые на сто процентов болезни: бешенство и рак в четвертой стадии. Ну, может, еще рассеянный склероз…" И все! - говорил матери отец.
Валерка прислушивался.
Мать тоже нередко делилась "ожоговыми" впечатлениями.
- Девушку привезли… Так кричала, бедная! Схватилась за невыключенный кипятильник. Рука никуда…