Глава 5
Запах гаванских сигар по-прежнему ощущался в кабинете дяди. Подходя к дубовому письменному столу в стиле ампир, Габриель бросил взгляд на серый пергаментный конверт и машинально сжал кулаки. На конверте было чернилами выведено его имя. Узнав размашистый почерк дяди, Габриель содрогнулся.
Поверенный дяди говорил, где будет лежать письмо, и настоятельно просил ознакомиться с его содержанием как можно скорее. И причина тому – неожиданное условие в приложении. Габриель не любил загадок. Он уже знал, что вступление во владение особняком не будет простой формальностью, как ему бы хотелось. Но ничто не остановит опытного финансиста на пути к приумножению капитала.
Осмотрев дом и просторы вокруг него, Габриель уже принял решение выставить его на продажу. Он мог бы продать его еще до возвращения в Нью-Йорк. Вот только жить в нем эти полгода никак не входило в его планы. А именно это условие содержалось в приложении к дядиному завещанию.
Неужели дядя действительно думал, что Габриель пойдет на это? Племянник и так был скован самыми мрачными воспоминаниями об этом месте. Поэтому чем быстрее он избавится от дома, тем лучше. Он наймет лучших в мире адвокатов, заплатит им любые деньги, только чтобы обойти этот чертов пункт. К тому же у него на примете уже были два застройщика, готовых с руками оторвать столь лакомый кусочек.
С нетерпением порвав конверт, Габриель достал письмо и принялся бегло читать содержимое. Однако, не дочитав и первого абзаца, он почувствовал удар изнутри.
"Дорогой Габриель! Если ты читаешь мое послание, значит, меня уже нет в живых. Учитывая это обстоятельство, считаю своим долгом открыть тебе правду о твоей матери Анджеле. Я солгал, когда сказал, что она оставила тебя по своей воле. Это первое, что тебе нужно знать. Второе то, что моя любимая сестра добровольно ушла из жизни.
У нее была затяжная депрессия, лечения от которой не было. Когда ты родился, стало ясно, что она не в силах воспитывать тебя самостоятельно. Она сама нуждалась в круглосуточном уходе. Отдавшись болезни, она часто наносила себе раны. А с беременностью это только усилилось. Я жил в страхе, что она может причинить боль и тебе, Габриель. Тогда я не знал, насколько сильно она любила тебя и готова была защитить от любой беды.
Она сама просила меня солгать тебе, если с ней что-то случится. Она думала, тебе лучше думать, что мать тебя бросила, чем то, что твоя мать сумасшедшая. Она боялась, ты начнешь думать, что унаследовал склонность к депрессии, и это станет препятствием на твоем пути к успеху.
Что же касается твоего отца, Габриель, то я действительно не знаю, кто он. Анджела мне так и не призналась. Она лишь сказала однажды, что очень любила его, а он любил ее. Но он был женат. Когда Анджела узнала, что забеременела тобой, она сожгла все мосты, а я перестал задавать ей вопросы. Я просто видел, что от этого ей становится еще тяжелее.
Знаю, я был не лучшим приемным отцом, Габриель. Прошли годы, и сейчас я сильно жалею об этом. Мой собственный отец был необщительным, скупым на эмоции человеком, и, возможно, я перенял у него эти качества. Я попросту обманывал себя, думая, что материальные блага компенсируют тебе недостаток моего внимания. И в итоге лишил тебя самого дорогого – любви и дружбы.
Не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня, Габриель. Но если сможешь, то будь спокоен, я и твоя мама будем покоиться с миром.
Возьми на себя заботу о доме, сынок, и наполни его смехом собственных детей. Я верю, что когда-нибудь тоска и боль навсегда покинут эти стены. А на смену им придут веселье и солнечный свет.
Я оказал твоей маме еще одну дурную услугу. Я убедил ее, что за деньги можно купить все, даже любовь. Но я ошибался. Надеюсь, теперь ты это понимаешь. И сможешь найти достойную женщину, которая полюбит тебя за человеческие качества, а не за твои миллионы. Домашний уют и семья – вот критерии счастья, сынок.
Искренне твой,
Ричард Девениш".
Дочитав письмо, Габриель едва не лишился дара речи. Никогда в жизни он не испытывал такого отчаяния. Письмо упало на пол из трясущихся рук. Он оперся руками на стол, опустил голову и закрыл глаза – так сильно, как только мог. Столько противоречивых, не поддающихся контролю чувств раздирало его сейчас.
Открыв глаза, он прошептал:
– Господи, почему сейчас? Почему спустя столько лет? Это несправедливо…
Не в состоянии стоять на месте, он пнул ногой один из тяжелых стульев. Ему хотелось бежать, бежать из этого дома и от открывшейся ему правды. Положив в карман злополучное письмо, он хлопнул дверью и поспешил вниз.
* * *
– Габриель, пожалуйста, сбавь скорость, – просила испуганная Лара.
Он несся по дороге словно безумный, едва вписываясь в повороты. Но еще более пугающим было выражение лица Габриеля. Это выражение оставалось неизменным с той минуты, когда он ворвался на кухню и, прервав ее беседу со служанкой, объявил, что им нужно срочно ехать.
– А как же кофе и печенье? – удивилась мисс Муллан.
Но ее вопрос только сильнее разозлил его.
– Скоро я выйду на связь. А пока продолжайте выполнять свои обязанности. О другом вам не стоит думать, мисс Муллан.
С этими словами он схватил Лару за руку и стремительно зашагал к двери, ничего не объяснив. Лара поняла, что ее опасения насчет дядиных бумаг сбылись.
– Не беспокойся, – наконец раздался голос Габриеля. – Я довезу тебя целой и невредимой.
Его профиль был идеален, как на скульптурах Родена. В эту минуту он и сам был холоден, как скульптура. С тех пор как они отъехали от дома, он ни разу не посмотрел в ее сторону.
Сложив руки на коленях, Лара глубоко вздохнула.
– Я не сомневаюсь в твоих водительских качествах, – сказала она. – Меня волнует твое эмоциональное состояние.
– В каком смысле? – Он все-таки бросил на нее пронизанный злобой взгляд.
– Я вижу, что ты расстроен. Может, мы остановимся и поговорим? Опасно ездить за рулем, когда тебя что-то гложет.
– Я могу контролировать свои эмоции. И, Лара, прошу тебя… Не надо относиться ко мне как к одному из вас. Не надо меня жалеть и успокаивать, я не нуждаюсь в этом. Если ты не заметила, я сам могу о себе позаботиться.
Взрослым часто кажется, что они могут о себе позаботиться. Еще чаще они уверены, что могут контролировать свои эмоции. Забывая, что эти эмоции накапливаются внутри, как снежный ком. Когда-нибудь они обязательно вырвутся наружу, но может быть уже слишком поздно. В эту минуту Габриелю нужно было только одно – выговориться. Просто поговорить с кем-нибудь.
Глядя на деревенские пейзажи за окном, Лара надеялась, что, когда он успокоится, она сможет вывести его на разговор. Тогда, может быть, он признается ей, что же вывело его из себя в дядином кабинете. Она была готова молиться, чтобы ей выдался такой шанс.
Как только Лара открыла дверь родительского дома, Барни пулей выскочил наружу, пронзительно лая и виляя хвостом. Как будто с ним не гуляли год, а не какие-то пару часов. Как всегда, она присела на корточки, чтобы погладить и поиграть с собакой – почесать ему за ухом, потрепать холку и пообщаться с ним, как будто он и впрямь понимал каждое ее слово.
– Привет, хулиган, скучал по мне? Я знаю, как ты не любишь сидеть дома один.
Терьер пролаял один раз, словно констатируя свое согласие.
Глядя на узкую спину Лары и ее шелково-гладкие плечи, Габриель думал о том, что ему ничего не стоит расстегнуть молнию на этом розовом платье и пустить в ход все известные ему способы обольщения. Затем повалить ее на постель и заняться, наконец, делом, а не тратить время на излишне избалованную собаку.
Габриель поймал себя на мысли, что определенно не хочет просто так расставаться с этой брюнеткой. А после того, как письмо дяди внесло в его судьбу весомые корректировки, ему совсем не хотелось оставаться одному. Ни на минуту. Лара была для него единственным утешением. Особенно обнаженная и лежащая под ним.
Словно внезапно вспомнив, что он стоит рядом, она привстала и томно улыбнулась:
– Какие у тебя планы на остаток дня? Торопишься куда-нибудь? Или мы можем попить кофе? Без которого ты меня оставил в доме дяди.
Ее предложение пришлось как нельзя кстати.
– Ты злишься, что я так поспешно увез тебя из особняка?
Выражение лица Лары смягчилось.
– Я не злюсь. Просто ты был так подавлен, что я заволновалась.
– И впрямь одно волнение с этим чертовым домом! – процедил сквозь зубы Габриель. – Но тебя это не должно расстраивать. И чтобы загладить свою вину, предлагаю вечером поужинать вместе. Я закажу столик в ресторане "Дорчестер".
– Ты ни в чем не виноват передо мной.
– И все же, – настаивал он.
– А как насчет кофе прямо сейчас?
Почесав затылок, Габриель скривил лицо:
– Мне не помешает что-нибудь покрепче кофе. У тебя есть бренди?
Лара поправила упавшие на лицо локоны:
– Но ты же за рулем. Я не дам тебе ни грамма алкоголя.
– Неужели ты действительно вся такая правильная? – ухмыльнулся Габриель и сразу пожалел о своем вопросе. В конце концов, она не притворялась и была с ним такой, какая есть.
Однако его вопрос нисколько не смутил Лару. Она гордо подняла подбородок и посмотрела на него своими большими карими глазами.
– Можешь считать, как тебе удобно, – проговорила она. – Но я категорически против всяких действий, которые могут навлечь на тебя беду, Габриель. Сколько бы ты ни настаивал.
Продолжая испепелять ее взглядом, он сделал к ней несколько шагов.