Он родился в 1873 году в городе Черкассы, получил юридическое образование; в 1898 году вступил в РСДРП. В партийных кругах был фигурой неприметной и незначительной. В архивах Охранного отделения сохранилась справка о нем: "Урицкий Моисей Соломонович, мещанин гор. Черкасс, комиссионер по продаже леса… Не производит впечатления серьезного человека". Урицкий побывал в ссылке, затем эмигрировал и ко времени переворота вернулся в Россию. В марте 1918 года он стал председателем петроградской ЧК. По многим отзывам, Урицкий, в сравнении с преемниками, не отличался жестокостью, он даже признавался, что "много страдает на своем посту". Работа была нервная, и он стал пить, но порученное дело вел исправно. "Вид у него был чрезвычайно интеллигентный, - вспоминал Алданов, - сразу становилось ясно, что все вопросы, существующие, существовавшие и возможные в жизни, давно разрешены Урицким по самым передовым и интеллигентным брошюрам; вследствие этого повисло раз и навсегда на его лице туповато-ироническое самодовольное выражение… Он был маленький человек, очень желавший стать большим человеком". Мечта исполнилась: председатель ПЧК и комиссар внутренних дел Северной области получил власть над миллионами людей.
При этих обстоятельствах обычные слабости маленького человека приобретали зловещий оттенок. Он хотел казаться незаурядным, любил щегольнуть своим всемогуществом. В разговоре с секретарем датского посольства похвалялся, что за один день подписал 23 смертных приговора. Другой пример хвастовства приведен в мемуарах В. П. Зубова: великий князь просил Урицкого удалить охрану из комнаты в коридор. Тот отказал, ссылаясь на возможность побега арестованных. Но побег невозможен, комната на четвертом этаже, к тому же на окнах железные решетки. "Кому вы это говорите? - отвечал Урицкий. - Я-то знаю! Раз я был заперт в такой маленькой комнате, что я не мог сделать больше пяти шагов, и два солдата со штыками на ружьях меня сторожили; я ходил как дикий зверь в клетке; каждый раз, как я подходил к одному из солдат, он направлял на меня штык. И я все-таки бежал". Вероятно, эта дикая история была придумана с ходу. ""Когда это было?" - с ужасом спросил великий князь. "Да в благополучное царствование вашего братца, который сейчас находится в Тобольске", - саркастически отвечал Урицкий". Да он второй Монте-Кристо, этот товарищ Урицкий!
То и дело вспоминается литература, романы Гюго, Дюма. Вот и Тэффи писала: "Так по плану трагического романа "Жизнь Каннегисера" великому Автору нужно было, чтобы мы, не нарушая темпа, прошли мимо". Сюжет "Жизни Каннегисера" создан великим Автором в канонах романтизма, в нем есть злодей и мститель, самопожертвование и гибель поэта, обреченные заговорщики. Не случайно Алданов в рассказе о петербургской молодежи того времени обращается к стилистике романтизма: "Петербург в ту пору кишел заговорщиками… Конспирация у них была детская - по-детски серьезная и по-детски наивная… Они ничего не желали для себя, да и не могли желать. При всей своей неопытности они, вероятно, понимали, что в борьбе против большевиков у них девять шансов из десяти попасть в лапы Чрезвычайной комиссии… Все они палачу и достались".
"Как в прошедшем грядущее зреет, так в грядущем прошлое тлеет", - писала Ахматова, оглядываясь на прошлое с мудростью, которой сопутствовала великая печаль. В жизни Петербурга переплетение прошлого с будущим не редкость, но кто может разглядеть грядущее? В 1913 году Россию посетил знаменитый бельгийский поэт Эмиль Верхарн. В записях Александра Блока он назван крайним мистиком и "машиной тайновиденья"; грандиозные "бреды" Верхарна увлекали людей Серебряного века. Анна Ахматова много лет спустя вспоминала о его приезде и встрече с петербургскими литераторами. Казалось бы, что могло связывать этого мистика и эстета с вождями большевизма? Однако, придя к власти, они воздали Верхарну небывалые почести, даже памятник в Москве поставили (правда, на скорую руку, гипсовый). А в Петрограде увековечили с размахом, который не снился "тайновидцу": в честь его пьесы "Зори" Каменноостровский проспект переименовали в улицу Красных Зорь, завод Эриксона в "Красную зарю", трудовую школу под Стрельной, а заодно и железнодорожную платформу в "Красные зори". В 1918 году Г. А. Князев записал в дневнике: "Что бы им уж и название города изменить бы: "Город Красных Зорь"!" Пьеса Верхарна, написанная в 1897–1898 годах, в начале ХХ века имела большой успех. Сейчас "Зорям" не собрать зрителей, но тогда в них ценили главное - манящий, угрожающий гул, явственный в происходившем на сцене. Этим гулом была чревата Европа на рубеже веков. "Зори" пленили большевистских вождей еще в эмигрантские времена. В России во время первой революции вышли сразу три перевода "Зорь". Действие в пьесе происходит в городе Оппадомань во время народного восстания против тирана, главные герои - народные трибуны Жак Эреньен и Эно; участие остальных персонажей в основном сводится к толчее на сцене и крикам: "Довольно! Долой!" и т. п. Послушаем монологи героев пьесы. Эреньен: "Я буду вашей душой, вы - моими руками, и мы озарим человечество величием таких завоеваний, что люди, увидев их во всем великолепии осуществления, объявят день нашей победы началом новой эры!" За два десятилетия до объявления в России организованного массового террора герои Верхарна призывали к уничтожению классовых врагов. Эно: "Если мы хотим бороться с идеями, враждебными революции, то должны уничтожать тех людей, в ком эти идеи воплощены… Обдуманно и холодно каждый из нас наметит свою жертву". Трудный монолог, напоминает инструкцию карателям перед расправой, как это сыграть? Лучшую постановку "Зорь" в советской России осуществил Мейерхольд. В 1920 году в спектакле московского Государственного театра имени Всеволода Мейерхольда актеры по ходу действия бросали в зрительный зал листовки, зачитывали сводки с фронтов. Одно представление особенно удалось. "Было прочитано со сцены только что полученное в Москве и еще не опубликованное телеграфное сообщение о взятии Красной Армией Перекопского перешейка в Крыму", - вспоминал Юрий Анненков. Тут зрители, без сомнения, пережили подлинный катарсис.
Мы зачастую не отличаем того, что для людей той эпохи было узнаваемой цитатой. В "Зорях" есть сцена прощания народа с Эреньеном, он пал в борьбе с тиранией. "Народное собрание. Эно стоит на трибуне - ею служит гробница, расположенная выше всех остальных… стоят, исполняя роль часовых, вооруженные рабочие". Это очень похоже на происходившее 1 сентября на Марсовом поле во время похорон Урицкого. "Никакого памятника, только гранитные глыбы и еловые ветви. Масса народа, рабочих… Броневики, расцвеченные знаменами". В пьесе Эно призывает уничтожить всех тех, в ком воплощены враждебные революции идеи, и толпа откликается яростными криками. На Марсовом поле звучали похожие речи. "Убит барчонком-юнкером наш дорогой друг, при одном имени которого дрожала от бешенства вся шваль Невского проспекта, - говорил Н. И. Бухарин. - Все знают, чем и кем был Урицкий для Красного Петрограда, который у буржуазии носил злобное название "Уриции"". Зиновьев не отставал: "Есть все данные сообщить вам, что товарищ Урицкий убит англичанами… В Москве лежит, борясь со смертью, раненый лев рабоче-крестьянской революции товарищ Ленин!" Толпа вопила в ответ: "Позор! Смерть!" Над головами были полотнища с лозунгами: "За каждого нашего вождя тысячи ваших голов!", "Пуля в грудь всякому, кто враг рабочего класса!", "Смерть наемникам англо-французского капитала!". Среди возложенных на могилу венков был венок от Совета народного хозяйства с надписью: "Через трупы борцов вперед к коммунизму!", на ленте венка от союза банщиков и банщиц было начертано: "Белогвардейцы слишком долго оставались безнаказанными. Настал час расплаты!" Похороны Урицкого были "поставлены" по мотивам пьесы "Зори". Воплотилось то, к чему призывали герои Верхарна: в ночь после убийства председателя ПЧК в Петрограде казнили 500 человек. К реализованным цитатам относится и разрушение памятников. В "Зорях" статуя правителя рушится сама собой и его каменная голова разбивается у ног погибшего трибуна. В жизни все обстояло прозаичнее, приходилось ломать самим. Есть известная фотография: красноармеец возле головы снесенного в Москве памятника Александру II. Вряд ли малый с ружьем и цигаркой, привалившийся задом к голове царя-Освободителя, осознавал символический смысл этой сцены, но фотограф, несомненно, осознавал.