Когда Екатеринбург был уже занят белыми войсками, тела расстрелянных заложников были найдены за городом, на свалочном месте.
10 августа состоялись торжественные похороны жертв красного террора. Улицы утопали в массе народа. Солнце, сверкая на золотых ризах духовенства, скользило по простым деревянным гробам, окруженным близкими погибших. Сзади стройно шли войска как почетный эскорт мученикам за Родину. Печальное пение церковного хора сменялось заунывными звуками траурного марша. Кружась и падая, шелестели пожелтевшие листья…
Особое внимание привлекали два гроба. Они были усыпаны цветами более, чем другие. "Кто это?" – спрашивали в толпе. "Нагорный и Седнев, слуги царской семьи, бывшие матросы со "Штандарта"", – отвечали шедшие за гробами…
Это те, скажем мы, кто смертью запечатлел раз принесенную ими присягу на верность…
Но, кроме Нагорного и Седнева, есть еще и другие безвестные пока рыцари долга из простых матросов. Резким контрастом встают они на безотрадном фоне революции, свидетельствуя о том, что не во всем русском народе умер в сердце и совести Бог… Мне хочется написать несколько имен, утвердить их в благодарной русской памяти, но… еще не время.
Приходилось мне слышать от лиц, бывших в Перми в июне 1918 года, рассказ о слухах относительно спасения великого князя Михаила Александровича. Говорили, что в числе отважных заговорщиков был и матрос, сыгравший видную роль в обеспечении тайны пути следования…
Таких исключительно верных матросов было, конечно, очень мало, как мало настоящих верноподданных осталось и во всей России. Но нельзя забывать, что сама судьба предназначила им так красиво проявить стойкость чести и духа.
Были и такие матросы, которые, находясь в общей среде и ничем решительно из нее не выделяясь, тоже являлись хорошими, честными русскими людьми. Вспоминается мне один случай, имевший место на Минной дивизии. Матрос, имени которого я называть не буду, еще до революции вытатуировал у себя на груди огромный вензель государя, а вокруг слова: "Боже, Царя храни!" Понятно, что после переворота "товарищи" не давали ему покоя и всячески над ним глумились. Матрос сумрачно отмалчивался на все насмешки и только выше закрывал грудь. Когда прошли первые восторги революции и многие матросы превратились из оплота советской власти в ее заклятых врагов, матрос, убедившись, что он не ошибался, высоко поднял голову и больше вензеля не прикрывал. В 1918 году на Невском видели матроса с царским вензелем на груди. Он нисколько не скрывался и шел с полным сознанием своего достоинства. Не так давно мне был задан вопрос именно одним из тех лиц, которые его видели, – не знаю ли я, что это за матрос. Я, конечно, сейчас же стал расспрашивать о его наружности, а также поинтересовался узнать, когда точно его видели. Оказалось, что в самый разгар красного террора, после ранения Ленина и убийства Урицкого. Когда мне его описали, я больше не сомневался, что это – он. Жив ли этот матрос или пал уже жертвой чрезвычайки, я не знаю, но он встает в моей памяти как одно из характерных явлений в матросской среде.
Еще один из матросов, уже – не исключение, но типичный представитель своей среды. Имя его – Сапун. Это был блондин невысокого роста, довольно коренастый, с широким и смышленым лицом. В прежнее время он был исправным и толковым матросом. Отслужив свой срок, он остался на сверхсрочную службу и честно служил и воевал. Наступила революция, с которой рушилось все, что раньше казалось таким простым, понятным и незыблемым; руководителей не было. Офицеры, которым раньше верили, за которыми шли в огонь и воду, сами не могли точно во всем разобраться, не могли удовлетворить и любознательность матросов, подобных Сапуну, просивших их объяснить массу новых слов, понятий и явлений. Сапуна опьянили митинги, казавшаяся ему красота революционных лозунгов. Понятия Вера, Царь, Родина для него отошли на задний план; их сменили чуждые раньше слова: завоевания революции, демократия, пролетариат и так далее. В конце концов, Сапун стал истым большевиком и спасение от всех зол разрухи стал видеть в торжестве советской власти. Полный веры в себя, в свое право и умение идти во главе всего, он принял на себя командование одним из батальонов отряда известного Дыбенко во время наступления немцев на Нарвском фронте. Вот тут-то и произошла трагедия: несмотря на личную храбрость и самого Сапуна, и его матросов, немцы вдребезги разбили отряд. "Ударившись до крови мордой об стол", Сапун прозрел. "Да я не только батальоном, а и взводом не могу командовать", – говорил он с отчаянием и смертельно возненавидел советскую власть. Во время выступления на митингах большевистских ораторов и Сапун, и его друзья прямо не давали им говорить, заглушая их слова криками: "Позор, довольно, долой…" На нежелательное влияние Сапуна на матросов советская власть не могла не обратить должного внимания. 27 мая 1918 года тем же приказом, которым увольнялся со службы Лисаневич, был уволен и Сапун, ставший его правой рукой. Как и Лисаневич, он остался на своем миноносце 7-го дивизиона, а после неудавшегося их ареста бежал вместе с ним на Архангельский фронт. Более нетерпимого, более свирепого врага большевиков, чем Сапун, трудно было встретить: он с лихвой расплачивался с ними за их обман, за предательство, за обиды, причиненные России, и за пролитую ими кровь. Не явился ли он прообразом будущей мести народа всем иноплеменным угнетателям?..
Продолжая рассматривать состав матросов, нельзя не упомянуть еще одного яркого представителя из них, уже из категории "красы и гордости революции". Имя его неразрывно связано в истории с разгоном пресловутого Учредительного собрания. Это – Железняков. Он сыграл очень эффектную роль в торжественных похоронах одного из бессмысленных мечтаний нашей интеллигенции, думавшей путем "четыреххвостки" перестроить всю Россию на свой лад. Инстинктивно, но как нельзя лучше Железняков выразил отрицательный взгляд народа на такой способ изъявления "его" воли. Вспомним хотя бы, как проводились выборы, сколько было допущено разных подлогов, подтасовок и мелких обманов. Еще "блаженной" памяти Временное правительство всеми правдами и неправдами старалось оттянуть срок созыва Учредительного собрания, находя, что "деревня пока не совсем готова". Тщательно обрабатывая ее в желательном духе, оно так ни в чем и не успело, ибо на смену им явились большевики. Последние тоже не стеснялись в давлении на выборы. В результате Учредительное собрание оказалось в своем составе большей частью из самых отъявленных преступников, а меньшей – из весьма подозрительных личностей. Председателем его был избран бывший министр правительства Керенского Чернов, как известно, принимавший некогда самое деятельное участие в экспроприации в Фонарном переулке. Не менее "удачный" выбор был произведен и в товарищи председателя, которым оказалась "популярная" Маруся Спиридонова. По собственному признанию этой представительницы революционного подполья, во время "старого режима" она вела самую энергичную пропаганду среди солдат и матросов, которым, кроме речей, "ради пользы дела" предлагала и себя…
В самый разгар заседания Учредительного собрания неожиданно в зале появился отряд матросов во главе с Железняковым, который предложил немедленно всем разойтись. Возмущенный Чернов, вскочив на трибуну, стал что-то говорить о насилии над народными представителями, но речи своей не кончил. "Ты – не представитель, а просто св…, – перебил его Железняков. – Пошел вон!.."
Озадаченный Чернов поторопился исполнить столь категорическое требование, и члены собрания стали спешно покидать зал, оставляя даже свои вещи. Среди доставшихся "трофеев", между прочим, была найдена записная книжка одного из "народных представителей", которая достаточно ясно свидетельствовала о своем владельце: тут были медицинские рецепты "специалистов", весьма интимная переписка и стихи довольно пикантного содержания. Как бы там ни было, но Железняков дал отличный урок и отличную оценку всем сливкам русской революции, показал, что с ними церемониться нечего. В этом – его заслуга, и в силу этого он выделен нами тоже как своеобразный тип матроса…
Анализируя суть матросской среды, в качестве примеров мы привели здесь случаи, в которых действующими лицами были отдельные матросы. Синтез матросской среды тоже очень интересен и колоритен, так как рисует ее психологию и отличительные свойства.
В последние дни защиты Моонзунда, когда сухопутные части, предпочитая бою – плен, отказывались драться, небольшая, сборная с нескольких кораблей, горсточка матросов продолжала защищать перешеек между островами Эзель и Моон. Несмотря на то что там все они были совершенно добровольно, они не только не сдались, но и отказались отойти. Весь отряд лег до одного человека.