Прошло еще два дня. Мне позвонил мой первый муж. Точнее, бывший первый муж. Нет, единственный первый бывший муж. То есть единственный первый и единственный бывший. Надо сказать, у нас сохранились очень хорошие отношения. Машку он любит, часто с ней встречается, деньгами исправно помогает. На фоне общего отвратного настроения я была очень рада его слышать. А зря.
– Привет. Слушай, тут такое дело, мне внезапно дали отпуск. Хочу в Турции отдохнуть. Отпусти со мной Машу. Нужно только бумаги подписать…
Он выпалил это на одном дыхании. Выдернул кольцо и пригнулся в ожидании взрыва.
– Надолго?
– На две недели.
В тот момент я думала только о том, как обрадуется Машка. На море. С папой.
– А когда ты уезжаешь?
– Послезавтра.
– Когда?
От неожиданности я даже подпрыгнула. Как послезавтра? Так нельзя. Мне же нужно морально подготовиться, принять решение… Я не готова…
Дима понял мои вопросы по-своему.
– Ты не против! Ура! Я знал, что ты умница. Только… знаешь, я ведь не один еду.
– Я догадалась. У нее дети свои есть?
– Есть. Девочка, восемь лет. Им будет весело.
А мне? А мне как будет здесь одной? Обо мне кто-нибудь подумал?! Дима весело щебетал дальше:
– Собери сумку. Я заеду за Машкой в семь утра, самолет в десять. Больше ничего не делай. Лиза говорит, чтобы ты составила список, что ей нужно. Я там все куплю. Лиза говорит, там все дешевле.
– Что еще говорит Лиза? – не сдержалась я.
– Язва.
– Послушай, дай Лизе трубку.
– Катька, я тебя прошу…
– Не бойся, я добрая.
Передача трубки явно потребовала от Димки немалого мужества. Интересно, почему?
– Катя? – наконец услышала я. Приятный голос.
– Лиза, я на самом деле не знаю, что вам сказать. Вы справитесь? – голос у меня предательски задрожал. – Я буду волноваться. Я еще никогда с Машей не расставалась так надолго.
– Я вас понимаю, не волнуйтесь. Спасибо вам. Для Димы это очень важно.
– Вам спасибо.
– Катя! Эй, Катька, с тобой все хорошо? Что у тебя с голосом? Катя, что случилось?
Дима явно подслушивал на параллельной трубке, я так поняла, и ожидал чего угодно, только не обмена любезностями. Наверное, решил, что у меня крыша поехала.
– Все нормально. Я устала. Я все подпишу. Заезжайте, я соберу сумку.
И быстро швырнула трубку, потому что слезы уже привычно клокотали в горле.
Чтобы как-то успокоиться, залезла к Маше "под бочок". Не выдержала, разбудила и спросила:
– Поедешь с папой на море?
– С папой? На море? Ура! – сонные глазки засветились. – А ты?
– Я не могу, меня с работы не отпускают.
Только меня там не хватало!
Машка задумалась. Честно говоря, я так надеялась, что она меня сейчас обнимет, скажет, что без меня никуда не поедет, что только я ей нужна, что она жить без меня не может. Короче, скажет именно те слова, которых я жду всю эту ужасную неделю.
– Я тебе буду часто-часто звонить, – изрек, наконец, мой ребенок.
Машка уехала.
Жуть, тоска, жить не хочется. Свет померк, мрак кромешный.
Ночевать домой не пойду. Лучше к Олегу в тренажерный зал. Он мужик, найдет чем меня занять, он никогда не против.
Я представила себе, как он офигеет, когда я останусь на всю ночь. Он всегда страшно бесился, что я первая вставала и куда-то неслась. Похоже, что я была у него единственная в своем роде.
После очень хорошей дозы очень качественного секса я спокойно заснула. Проснулась оттого, что глаза резал включенный свет.
– Просыпайся давай.
– Зачем?
– Давай, давай. Мне уходить через двадцать пять минут, мы сегодня на "Реакторе" тусуемся.
Слово "мне" резануло похуже яркого света. Может, он просто не решается мне предложить с ним пойти?
– А мне нельзя?
– Что?
– Тусоваться.
– Да ты ж вдвое старше всех девок там будешь. Давай домой дуй. Баиньки.
– Ну, не вдвое…
– Вдвое, вдвое. Им по шестнадцать. Или ты уходить не хочешь? Тебе мало? – герой-любовник лихо запрыгнул на меня и прижал к кровати, – давай, у меня еще полчаса есть.
– Мне достаточно, – отчеканила я, – выше крыши!
Смела его с себя, оделась за пять минут и уже в дверях не удержалась:
– Богатый жизненный опыт подсказывает мне, что домой ты меня не проводишь.
– Че?
– Да ниче!!! – выпалила я, хотя на языке вертелось выражение гораздо хуже.
*
15 июня в 10 часов утра я ушел в "загул".
Нет, не подумайте, со мной такое редко бывает. Это не похоже, например, на запой, потому что пью не больше обычного. Просто на какое-то время прячусь от человечества, отключаю все телефоны и не открываю дверь даже на крики "Пожар!" или вопросы типа "Это не ваши пять штук баксов под дверью валяются?".
Хуже всего, что "загул" всегда обрушивается на меня внезапно, и я не успеваю никому об этом сообщить. На работе первое время очень переживали по этому поводу, потом директор – физик по образованию – выяснил эмпирическим путем, что срываюсь я не чаще одного раза в год, и коллективу пришлось смириться. Неделю "загула" потом просто вычитали у меня из отпуска. Один черт, я отпуска никогда не догуливаю.
Вот жена – та переживала и пыталась помочь. Вместо того чтобы оставить меня в покое, садилась напротив и нежным голосом уговаривала меня поделиться своими проблемами. Кончалась это тем, что я либо швырял в стены табуретками, либо бил стекла в межкомнатных дверях. Потому что проблем никаких не было – была неодолимая потребность послать весь мир в задницу и не позволять приставать ко мне, пока я не перебешусь.
Вот Машка – она сразу эту мою особенность приняла. Поэтому, наверное, и задержалась при мне на целых три года. Может, надеялась впоследствии меня вразумить? Кстати, при ней мои "загулы" почти прекратились.
Почти, но не совсем.
15 июня в десять я, вместо того чтобы пойти на работу, методично обесточил все средства связи, включая домофон и дверной звонок, и лег спать. Проснулся в восемь вечера и направился к холодильнику. По счастью, он был полон. В прошлый раз шиза подкосила меня при почти абсолютном нуле провианта, и целую неделю я питался консервированным зеленым от времени горошком.
Поел, принял душ и завалился на диван с томом Шекли.
Это был тот случай, когда чтение заменяет размышления.
За неделю отшельничества я основательно выел холодильник, отрастил щетину "а ля Леонид Парфенов", выпил полбутылки водки и освежил в памяти сокровища американской фантастики.
К 22 июня меня отпустило. Как обычно, невыносимо болела голова – нет, башка. Ощущалась общая вялость. Ничего не хотелось, но воля уже начинала беспокойно шевелиться. Я убрал на кухне и побрился. Мир по-прежнему пребывал в заднице, но уже хотелось познакомиться с новостями. Телевизор ничего не дал, и я врубил компьютер. Истосковавшийся по информации модем фирмы Acorp радостно заверещал. Почтовый ящик ломился от предложений увеличить самое необходимое и тематических рассылок. Писем от живых людей практически не оказалось – даже от моей далекой провинциальной подруги.
Теперь оставалась самая неприятная часть выхода из кризиса: следовало обзвонить наиболее близких знакомых и извиниться (перед теми, кто в курсе моих странностей) или что-нибудь наврать (тем, кто не в курсе).
Первый звонок по праву принадлежал Машке.
– Привет, – сказала она, и в голосе прозвучала усталая мудрость, – опять?
– Ага, – согласился я, – понимаешь…
– Да понимаю, – усмехнулись в трубке, – все понимаю. А у меня позавчера день рождения был. Мне исполнилось тридцать два.
Я закусил губу. Пропустить Машкины именины – это непростительно.
– Слушай, Сергей, – продолжала трубка, – дело не в дне рождения, дело в том, что мне тридцать два. И я старомодная, но я хочу семью. А ты не хочешь. И я не буду тебя заставлять. Хотя могу. Но мне это не надо.
– Не нужно, – автоматически поправил я.
– И не нужно тоже, – согласилась трубка. – Короче, пока. Желаю счастья. Мне было с тобой хорошо. Не обижайся, ладно?
Какое-то время я слушал короткие гудки. А я-то считал Машку похотливой дурой. Хотя и заботливой. А ей, оказывается тридцать два. И она не просто хочет замуж, а хочет, чтобы и ее избранник хотел жениться. Дела…
Вот теперь был повод конкретно напиться.
**
– Гадина! Гадина! Гадина!
Слезы размазывались по лицу, тушь не размазывалась, ее давно смыли предыдущие слезы.
– Сволочь! Гадина! Я к нему, а он… Качок хренов. Мозги бы себе накачал! Больше никогда в жизни!
Тут я разревелась с удвоенной силой.
На улице темно, холодно. О том, чтобы идти на остановку, не могло быть и речи. На такси приехала в пустую квартиру, начала звонить подругам. Одна вообще не ответила, вторая детей спать укладывала, третья с мужем ушла в театр. Все были кому-то нужны, кроме меня. И вот тогда, уже совсем зайдясь от горя и безысходности, я позвонила Наташке. Звонила сразу на мобильник, потому что она могла быть и не в Москве, а где угодно. Может, за границей работает, может, на гору лезет. Но одно я знала точно: даже если Наташка висит на горе, она обязательно возьмет трубку. Будет висеть на одной руке.
Трубку Наташка взяла практически мгновенно, и сразу стало понятно, что нигде она не висит, а в машине едет.
– Наташ, привет, ты в Москве?
Мы знаем друг друга уже семнадцать лет и, услышав мой придушенный рыданиями голос, она сразу сказала именно то, что я от нее и ждала.
– Что ты там ревешь, дуреха, приезжай!
– Угу.
– Жду.