Между делом Маша выучила английскому, вернее, его американскому варианту, Устинью, теперь легко болтавшую с ней на бытовые темы. Правда, при Николае Петровиче они говорили по-русски - он не понимал английские слова и сердился, уходил из комнаты, - но втроем они сходились очень редко, не чаще раза в неделю, а то и в две. Устинья жила главным образом на даче, в Москве без нужды появлялась крайне редко. От Москвы у нее болела голова. В московской квартире балом правила домработница Женя, в отличие от бестолковой и медлительной Веры умевшая в пять минут накрыть роскошный стол и даже сервировать его подобающими сортами напитков. Женя была не дура выпить и погулять с мужиками, но она искренне любила Машу, и Устинья ей за это многое спускала с рук. Машу, как она знала, можно было спокойно оставить на попечение Жени.
Устинья немного располнела, выкрасила волосы в светло-русый цвет, сделала модную короткую стрижку. Впрочем, теперь она была не Устиньей и даже не Юстиной, а Марьей Сергеевной. На Марью Сергеевну она не походила ничем, разве что желанием быть предоставленной самой себе и собственным причудам. Правда, причуды Устиньи - Марьи Сергеевны сильно отличались от причуд настоящей Марьи Сергеевны.
Устинья выращивала на даче какие-то особые сорта клубники и гиацинтов. По ее заказу построили оранжерею, оборудование для которой выписали из самой Голландии. Иногда Устинья с утра до вечера проводила время в своей оранжерее, часто там и обедала. В доме - и московском, и подмосковном - в любое время года стояли букеты свежих, пахнущих сладкой печалью разноцветных гиацинтов и вазы с крупной клубникой. Николаю Петровичу завидовали многие из тех, с кем доводилось общаться по долгу службы. У большинства ответственных работников партийного и государственного аппарата нередко возникали проблемы с женами, ведущими праздный, а потому весьма легкомысленный образ жизни. Николай Петрович еще ни разу не пожалел о том, что соединил свою жизнь с Устиньей. Что касается Устиньи, она, кажется, тоже была всем довольна. Впрочем, это была уже не та Устинья…
В лето своего поступления в институт Маша на даче появлялась редко - поняла вдруг, что ей противопоказаны покой и размышления. Ее жизнь и спасение заключались в вечном движении. Как и жизнь ее кумира из далекой Америки.
В тот вечер Маша нашла Устинью в оранжерее с гиацинтами и сказала по-русски:
- Срочно требуется твоя помощь. Этот чувак, похоже, накурился какой-то гадости, и у него не все в порядке с мозгами. Я с трудом засунула его в машину. Идем скорее.
Устинья не без труда поднялась с маленькой скамеечки: она выкапывала луковицы ранних - так называемых римских - гиацинтов, которыми собиралась засадить полянку возле веранды. На Устинье были японские нейлоновые брюки в обтяжку модного в том сезоне цвета "электрик" и белая водолазка. Устинья сейчас показалась Маше очень похожей на Софи Лорен в одном из ее последних фильмов. В любое другое время Маша непременно сказала бы ей об этом - их с Устиньей по-прежнему связывали очень теплые отношения. Но сейчас ей было не до того.
- Кто, коречка? - спросила Устинья, вытирая руки о тряпку.
- Я не спросила, как его зовут. Он какой-то родственник Вики Пономаревой. Понимаешь, он надоел им до чертиков - то вены хотел себе перерезать, то из петли его вынули. Отец сказал: или он, или я. Ну а мать, ты знаешь, сама с большим комсомольским…
- Где он?
- В комнате для гостей. Скорей, его просто наизнанку выворачивает. И все время чушь какую-то порет…
Парень лежал на диване, широко раскинув руки и ноги, и крепко спал. Белая тенниска была в грязи и в каплях крови. В комнате воняло блевотиной.
Устинья подняла парню веки и увидела характерно расширенные зрачки. Но пульс оказался почти нормальным и дыхание довольно ровным.
- С ним все в порядке, - констатировала она. - Организм на этот раз справился сам. Пускай выспится, коречка. Красивый хлопец.
Она долго и внимательно смотрела на лежавшего перед ней парня.
- Он сногсшибательно пляшет рок, но только слабак - сразу выдохся, - сказала Маша. - Я сейчас переоденусь - кажется, он мне нижнюю юбку испачкал. Его так рвало по дороге…
Маша вышла, шурша нижней юбкой с целым ярусом оборок. Устинья осталась в комнате. Она включила торшер возле туалетного столика, погасила верхний свет и присела на стул рядом с диваном. Парень почмокал во сне губами и сказал: "Мама, прости…" Вдруг у него из носа хлынула кровь. Он тут же проснулся и вскочил на ноги.
Устинья схватила его за плечи.
- Вам нужно лежать. Нельзя вам вставать. О, щарт! - вырвалось у нее.
Ей удалось усадить его на диван и заставить лечь на подушку. Он почти не сопротивлялся, но и не проявлял желания повиноваться. Казалось, он был абсолютно безразличен к происходящему.
Устинья схватила со стола чистую полотняную салфетку и прижала к носу парня.
- Лежите. Вам нельзя вставать.
Он взял Устинью за руку и сказал, захлебываясь собственной кровью:
- Вы тоже чья-то мать. Если б вы знали… Если б вы знали…
Он зарыдал громко и по-детски безутешно.
Когда в комнату вернулась Маша, Устинья сидела на диване и держала парня за руку. Перед ее белой водолазки был в крови. Парень спал, высоко задрав подбородок.
Устинья встала и пошатнулась.
- Иди спать, - сказала она Маше. - С ним все в порядке. Нужно позвонить его родителям, если они у него, конечно, есть. Спроси у Вики…
- Я с ней поссорилась, - заявила Маша. - Она хотела вызвать милицию. Представляешь, что бы они с ним сделали.
- И все равно нужно найти… - начала было Устинья.
- Думаю, он обыкновенный хиппи, - перебила ее Маша. - Мне приходилось встречать таких. Сегодня здесь, завтра - след простыл. Спасибо тебе. Я просто не знала, что с ним делать. Понимаешь, я не могла бросить его.
- Понимаю, коречка. Спи спокойно. Я сейчас приму душ, а потом обязательно к нему наведаюсь. Но, думаю, с ним все будет в порядке.
Устинья дважды за ночь заглядывала в комнату для гостей. Парень спал все в той же позе - высоко задрав подбородок и сложив на груди руки.
Третий раз она заглянула в комнату на рассвете.
Диван был пуст. Пропитанная кровью салфетка валялась в мусорной корзине в ванной вместе с грязной тенниской. На столе белел клочок бумаги из телефонного блокнота.
"Простите, но мне пришлось взять из шкафа чью-то рубашку. Спасибо, спасибо вам…" - прочитала она, держа бумажку в вытянутой правой руке - Устинья уже была дальнозорка.
Она скомкала ее, намереваясь выбросить в мусорную корзину, но потом почему-то раздумала, разгладила, перечитала еще раз и засунула в карман пеньюара.
За завтраком она сказала Маше:
- Ты все-таки попытайся узнать у своей Вики, кто он и откуда. Он явно не в себе. Не похож он на этих ваших хиппи…
Маша кивнула, думая о своем. О чем - Устинья могла лишь догадываться - с недавних пор Машина откровенность была ограничена кое-какими пределами, за которые не смела ступать даже Устиньина нога. Спасибо, хоть до этих пределов она ее пускала.
Парень сидел в углу возле кадки с пальмой и слушал певицу. Как и все ресторанные певицы, она была одета довольно вульгарно и уж очень накрашена, однако пела здорово. И дело было не в голосе - его у нее почти не было, - она была сверхмузыкальна, и все движения ее обтянутого в золотого цвета парчу тела не просто совпадали с ритмом музыки, а были им рождены. Стоило оркестру слегка "раскачать" или, наоборот, ускорить ритм, и певица с ходу в него попадала. От этого ему казалось, что оркестром на самом деле руководит она, а не толстый лысый дирижер в кургузом фраке.
- Браво! - крикнул он, едва закончилась песня, и певица присела в грациозном поклоне. "Две гитары"! Только для меня!
Она посмотрела в его сторону из-под тяжелых от наклеенных ресниц век, что-то сказала дирижеру. Он покачал головой, и тогда она, хлопнув в ладоши, крикнула поверх голов жующих за столиками людей:
- Гитару! Быстро!
Через минуту откуда-то появился долговязый парень с гитарой через плечо и, вихляя всем туловищем, направился к эстраде. Певица легко спрыгнула вниз, по-цыгански передернула худыми плечами и запела.
Он слушал и громко рыдал, сознавая, что на него все смотрят. От этого ему хотелось еще больше плакать. Он уронил голову на стол, уткнулся носом в свисавший край грубой льняной скатерти, пропахший горчицей и перцем. К его столику уже спешил метрдотель, официантка бросилась звонить в милицию. Но всех опередила певица. Оборвав песню на полуслове, она подошла к парню, положила руку на его вздрагивающее плечо и сказала:
- Не плачь, родной. Я с тобой. Я тебя никогда не покину.
Калерия Кирилловна давно перестала удивляться тому, что происходило в этой старой московской квартире. В особенности когда сюда переселился Славик.
Это случилось после внезапного появления в Москве Маши. Как-то Калерия Кирилловна вернулась из магазина и увидела, что Славик и Маша сидят друг против друга за кухонным столом и о чем-то весело болтают, покуривая длинные заморские сигареты.
- Славик, ты? - раскрыла было рот Калерия Кирилловна, но ее тут же перебила Маша:
- Обворожительное существо! То, чего мне всегда не хватало. Я и не знала, что это так здорово, когда в одном лице сочетаются мужчина и женщина. Слава, если я в вас влюблюсь, то цветы буду дарить вам я. Ах, Калечка, я всю жизнь мечтала встретить такого человека, как ваш Слава!