- Почему нет?
Джозей оставила черепаховый гребень в форме облака - зубья гребня были струями дождя. Я подняла его и начала расчесываться.
- Твои служанки, все слуги, даже крестьяне в полях - хотя с ними тебе не придется общаться - не знают о магии. Они думают, что они настоящие. И сейчас, здесь они настоящие.
- Но они же ненастоящие!
- А ты настоящая, Внучка? Кто ты в своем одолженном теле? Кто ты настоящая? Лиса? Ты не похожа на нее. Женщина? Едва ли.
- Но…
- Не сейчас, Внучка, возможно, позже. А возможно, никогда. Но мы создали иллюзию. И теперь мы должны жить по ее правилам.
- Но ведь это мы создали все!
- Джозей и остальные не знают об этом.
- Они должны узнать!
- Зачем им знать это? Ты собираешься рассказать им, маленький жукоед? Они не поверят тебе, даже если ты сделаешь это.
Я перестала расчесываться.
- А Джозей может сделать что-нибудь такое, чего я не хотела бы?
- Она должна быть тихой и правильной. Как и любая хорошая служанка. Она всегда будет такой. Поэтому нет. Но она должна быть тебе хорошей служанкой, хочешь ты того или нет. Поэтому да.
- А что она делает, когда она не со мной? - Наверное, она почувствовала, что я на нее смотрю, потому что повернулась и тоже посмотрела на меня.
- То же, что и ты, когда ты не с ней. С одной лишь разницей - ты ее госпожа. Ты думаешь, она перестает существовать, когда ты выходишь из комнаты? Возможно. Но ты никогда об этом не узнаешь, ведь так? Ни одна из вас не может быть уверена в реальности другой.
Я поежилась. Джозей восприняла это как знак, оставила игру и подошла ко мне.
- Мне очень жаль прерывать вас, мой господин, но мне кажется, что моя госпожа замерзла. - Она взяла полосатый халат, накинула мне на плечи и забрала гребень из моих ослабевших пальцев.
Снаружи доносился шум. Я услышала топот ног по переходу. Мы должны были оставлять свои башмаки на камнях перед верандой, чтобы не топать в доме, как волы по мосту. Слуги бы никогда себе такого не позволили…
- Это Брат, - прошептала я.
- Он оставил Йошифуджи, - мрачно сказал Дедушка.
- Он не мог этого сделать! Он же все испортит! - я отбросила в сторону занавесь, несмотря на протесты Джозей, и посмотрела Дедушке в глаза.
Решетка, ведущая на веранду, с грохотом отодвинулась. Брат резко остановился на пороге и прищурился. Конечно, по сравнению с улицей здесь было темно. Свет струился в открытую дверь, обрисовывая фигуру брата.
- Сестра?
- Я здесь, мы здесь, - я подбежала к нему, не обращая внимания на то, как тяжело и быстро билось мое сердце. - Ты оставил его? Ты позволил ему уйти?
- Все в порядке. Он в саду, наблюдает за тем, как журавль ловит лягушек в пруду. Мы хотим пойти охотиться на киджи-фазанов. Но сначала он попросил меня принести тебе вот это - он вытащил что-то из-за пояса и передал мне.
Я с тревогой посмотрела на это: веточка клена с единственным оставшимся на ней желтым листом. На разветвлении прутика была маленькая серебристая паутинка. Вокруг ветки была обмотана веревка.
- Что это?
- Это бумага, видишь? - Брат ловко развязал веревку. - Он даже не думал о том, что делал и как. Он просто знал, что он хотел сделать веревку из бумаги и сделал, - он распрямил веревку. Получилась бумажка длиною в палец, с пушистыми краями, на которой было мелко написано:
Прошлая ночь была достаточно холодной,
Чтобы пауки впали в спячку;
Мы проснулись вместе,
и нам совсем не было холодно.
Мы связаны навеки, любовь моя.
Дедушка кивнул:
- Очень хорошее утреннее стихотворение.
- Что это? - снова спросила я. Я имела в виду стихотворение, прутик и веревку из бумаги.
- Он хочет сказать этим, что любит тебя, - сказал Дедушка. - Или думает, что любит. Или говорит, что любит. По крайней мере ты не вызвала в нем отвращения ко всем нам. Что ты собираешься написать ему в ответ?
- Написать?
Он фыркнул:
- Конечно, жукоед. Ты должна ответить. Или ты думала, что за тебя ответит волшебный мир, который мы создали?
- Быстрее, - сказал Брат. - Я не хочу, чтобы он долго ждал.
- Эй, я думал, что он тебе не нравится?
Брат смущенно опустил голову.
- Он очень милый.
Я потянула Дедушку за рукав:
- Он же не подумает, что я не хочу его, ведь так? После прошлой ночи?
- Он может подумать о многом. Он даже может обидеться, если ты ему не ответишь.
- А разве она не может просто сказать ему, что она его любит и не писать ничего? - Брат потрогал веточку, паутина дрогнула. - Смысл ведь в этом. Или я ошибаюсь?
- Нет, не ошибаешься, но смысл также и в том, чтобы поступать так, как положено у людей. - Дедушка тяжело выдохнул. - Ты думаешь, что созданное нами - это иллюзия? Это ничто по сравнению с тем, какие иллюзии люди придумывают самим себе. Они все живут в мире, еще более фальшивом, чем наш. Если ты не предложишь ему иллюзию, к которой он привык, ты расстроишь его.
- И он уйдет, - сказала я онемевшими губами и дала веточку Дедушке. - Ты разбираешься в поэзии, ты должен написать ответ.
- Нет, это твоя иллюзия, твое волшебство, - твердо сказал он и вернул мне веточку.
- Давай же! - сказал Брат.
Мне как-то удалось взять себя в руки и написать пару слов, пока Брат с Дедушкой стояли у меня за спиной и заглядывали через плечо, делали комментарии, которые могли мне пригодиться, но я настолько боялась все испортить, что не послушалась их. Даже я могла сказать, что стихотворение у меня получилось слабым, некрасивым. Но мы еще оставались больше лисами, чем людьми. Я сделала все, на что была способна.
5. Дневник Кая-но Йошифуджи
Я наблюдаю за стрекозами. Журавль улетел к теплым водам, я думаю. Здесь в пруду плавает красивая рыба - большой блестящий карп. Но он не смог занять меня. Холодает (вчера ночью впервые было по-настоящему холодно; сегодня утром я вижу клубы пара, когда выдыхаю), и завтра стрекозы тоже улетят. Или послезавтра - в любом случае скоро.
Но они пережили эту холодную ночь. Солнце согрело воду в пруду, и они висят над ней, переливаясь голубым. Я так устал, что иногда забываю, что они не частички неба. Я бы все отдал, чтобы снова зайти в дом с голубой черепицей, оказаться в полумраке ее комнат и спать в ее объятиях до утра, а потом повторить прошлую ночь. Но правила приличия не позволяют мне это сделать (по крайней мере, до наступления вечера), поэтому я сижу и смотрю, как небо разбивается на осколки, ударяясь о поверхность воды.
Ее брат напугал меня, когда вернулся: я не привык к его бесшумной походке. Он принес мне ее ответ, написанный острыми, как следы когтей на грязи, иероглифами, черными чернилами на странной формы бумаге цвета крови. Это было непохоже на все, что я видел до сих пор:
Я рада осени -
Я рада тебе.
Моя любовь…
Письмо обрывалось так резко, будто у нее не хватило слов. Но даже эти несколько слов заставили мое сердце учащенно биться.
- Ну как? Все в порядке? - Ее брат прервал мои размышления.
Я старался не смеяться. Он так молод и похож на щенка своим вечным желанием угодить. И такой же обаятельный, как его сестра.
- Очень точно выражена мысль, - сказал я, имея в виду стихотворение.
Мы охотились весь день, убили двух киджи-фазанов и одного молодого кролика и вернулись только вечером.
6. Дневник Шикуджо
Осенний день короток,
Но не так, как те летние дни,
Когда мы были вместе.
Столица не изменилась - она все такая же многолюдная, опасная, полная шума и запахов. Сезон эпидемии прошел, но этот запах не уйдет никогда, хотя я уверена, что с наступлением холодов стало немного лучше.
Первую ночь в столице мы провели в доме, в котором жили мы с мужем. Мы уехали из него всего шесть месяцев назад, а он уже выглядит заброшенным. Сад зарос остро пахнущими сорняками, шалфей и мята растут у дорожек. Мои служанки и я остались там на ночь, но я все время плакала и не могла заснуть.
К счастью, мои родители уже вернулись из летнего имения на Заливе Токо на озере Бива. Я со своими слугами въехала в то крыло дома, в котором жила, когда еще была ребенком. Все были настолько любезны, что даже не задавали вопросов.
7. Дневник Кицунэ
Женщины ничего не могут разглядеть сразу. Наверняка и мужчина видит женщину как неяркий цвет, неясную фигуру в самом дальнем и темном углу комнаты.
Я впервые начала осознавать это в нашу первую ночь, когда даже не могла увидеть его лица. Конечно, я часто видела его, когда была лисой - тогда мое зрение было острым, не как сейчас, тогда я могла ясно видеть в темноте, я смотрела на него, когда только могла, поэтому я помнила форму его лица, его мимику.
Но теперь, когда я стала женщиной, он приходил ко мне вечером, когда темно. Между нами всегда что-то было. В моей комнате горели все лампы, но мы все равно лежали за занавесками, поэтому воспоминания о сексе ограничивались запахами и вкусом, его прикосновениями и звуком его голоса. Ограничения! Когда я была простой лисой, я и мечтать об этом не могла. Я думала, что не буду скучать о своем остром зрении. Но теперь я поняла, как бы оно мне пригодилось в этой постоянной темноте, в которой я живу.
Он ушел утром, в сером свете, который лежал на нем как пыль. Этот тусклый свет нового дня больше скрывал, нежели показывал.