Находясь под впечатлением исповеди матери и движимая невозможным желанием оказаться на ее месте и прожить ту самую любовь, которую прожила она, - любовь, а не ее подобие, - Вероника уже начала отождествлять себя с двадцатилетней Констанс, хоть сама и не сознавала этого.
Пребывание на ферме пошло Констанс на пользу. Эти места, где в самом воздухе, казалось, еще витали ее детские грезы, помогли ей обрести свою давнюю подругу - ту девочку, которая умела мечтать. Правда, мечтать она умела и во взрослом возрасте, но в этих мечтах присутствовал оттенок грусти, потому что они были заведомо неосуществимы. А в детстве она безоговорочно верила в осуществимость своих романтических грез.
Но детство на то и детство, чтобы верить во все, в том числе в себя самих. Эти слова сказал ей как-то Габриэле, только он сказал их в шутку. Потому что он сам никогда не терял веры в себя.
Габриэле… Если она будет думать о нем как о мальчишке с сияющими глазами из ее юности и попытается забыть о том, что он стал возлюбленным ее дочери, ей, быть может, удастся обрести душевный покой. Но для того, чтобы забыть об этом, ей придется избегать и впредь не только встреч с дочерью, но и телефонных разговоров с ней. Любящая мать, которая, несмотря ни на что, все еще продолжала жить в Констанс, бунтовала при этой мысли - но двадцатилетняя девушка, безоглядно влюбленная в героя своих грез, требовала, чтобы она защитила эту любовь.
Она пробыла на родительской ферме месяц с небольшим и возвращалась в Нью-Йорк утренним рейсом. Муж встречал ее в аэропорту. Вид у него был усталый и озабоченный, но она не придала этому значения, решив, что его мысли, как всегда, заняты бизнесом. По дороге домой они молчали - Эмори лишь спросил, как она себя чувствует, и Констанс ответила, что чувствует себя превосходно.
Эмори заговорил, только когда они вошли в квартиру.
- Я должен кое-что тебе сообщить, Констанс, - сказал он, поставив вещи жены в маленькой гостиной, смежной с ее спальней, и оборачиваясь к ней. - Это не слишком приятное известие, но ты все-таки постарайся сохранять спокойствие.
Констанс овладела какая-то неясная тревога.
- Скажи сначала, как Вероника? Ты созванивался с ней в эти дни?
- То, что я собираюсь тебе сообщить, касается именно ее. - Эмори присел на подлокотник кресла и посмотрел на жену немного виновато. - Она… Наша дочь исчезла, Констанс. Но я точно знаю, что она жива, и первым делом говорю тебе это.
- Я что-то не совсем тебя понимаю, Эмори. - Констанс потянулась за пачкой ментолового "Данхила" на журнальном столике и нервно закурила. - Что это значит - исчезла? Разве она не в Риме?.. Ты ведь говорил мне по телефону два дня назад, что она в Риме и шлет мне приветы.
- Я лгал, - признался Эмори. - Я не хотел портить тебе отдых у родителей, тем более что ты все равно не смогла бы ничем помочь. А еще я надеялся, что она объявится к тому времени, когда ты вернешься домой.
Почувствовав легкое головокружение, Констанс опустилась на диван.
- Когда… когда это случилось?
- Это случилось в тот самый день, когда ты улетела в Калифорнию. Она уехала из дома на своей машине - и больше не вернулась.
- Постой… - Констанс на секунду закрыла глаза, откинувшись на спинку дивана. Она все еще была не в состоянии постичь смысл случившегося. - Но ведь ты сказал мне в тот самый день, когда я выписалась из больницы, что Вероника улетела в Рим.
- Я солгал тебе тогда. Я думал, ее присутствие здесь несколько тяготит тебя, и ты… - начал было Эмори, но Констанс не дала ему договорить.
- Ты хочешь сказать, что все это время скрывал от меня, что наша дочь исчезла? - Она вскочила с дивана, глядя на мужа так, словно он был повинен в исчезновении Вероники. - Ты, наверное, забыл, что я - ее мать и должна была узнать в первую очередь…
Она закашлялась и, загасив сигарету в пепельнице на журнальном столике, снова опустилась на диван.
Эмори, сощурив глаза, пристально смотрел на жену. Он с трудом удерживался, чтобы не сказать ей, что это она забыла в последнее время о том, что она - мать, запрещая персоналу больницы пропускать к ней в палату Веронику и даже не желая разговаривать с ней по телефону. Но сейчас было не время для взаимных обвинений, и он предпочел промолчать.
- Почему ты уверен, что Вероника… что с ней все в порядке, если даже не знаешь, где она?
Констанс хотела сказать: "Почему ты уверен, что Вероника жива?", но мысль о том, что ее дочери может уже не быть в живых, была для нее слишком чудовищна, чтобы она могла произнести ее вслух.
- Она регулярно присылает мне телеграммы, в которых сообщает, что у нее все в порядке, и просит не искать ее, - ответил Эмори, вставая. - Я сейчас покажу тебе их.
Он сходил в свою комнату за телеграммами. Констанс взяла из рук мужа кипу листков и быстро просмотрела их. Текст на всех был один и тот же: "Я в порядке. Не волнуйся. Не ищи меня. Вероника".
Констанс подняла глаза на Эмори.
- Но почему? Почему она убежала?
Она задала этот вопрос в точности тем же тоном - недоуменным и беспомощным, каким Вероника произносила своим бесконечные "почему": "Но почему, папа? Почему мама не хочет меня видеть? И вообще, почему она сделала это?"
Эмори отвернулся, чтобы жена не заметила слез, навернувшихся на глаза при мысли о дочери.
- Почему она убежала? - повторил он ее вопрос. - Я бы сам многое отдал, чтобы понять это. Такое поведение вообще не в ее стиле. Уехать из дома, ни о чем не предупредив меня, а потом присылать эти странные телеграммы… Нет, это просто непостижимо!
- А… тот человек, с которым она познакомилась в Риме… Я хочу сказать, тот сценарист, который снимал ее в своем фильме… он не получал от нее каких-нибудь вестей?
Она не могла заставить себя произнести вслух имя Габриэле, когда речь шла о ее дочери. Это имя произнес за нее муж, и она невольно вздрогнула, услышав его.
- Габриэле? Ты имеешь в виду Габриэле?.. Он знает о ней ровно столько же, сколько и я. Он регулярно получает от нее такие же телеграммы, какие она присылает мне. Он звонит мне каждый день, а иногда по несколько раз в день, чтобы узнать, нет ли у меня каких-нибудь вестей от нее, кроме этих телеграмм. - Эмори достал из кармана пиджака "Мальборо" и закурил. - Габриэле сначала хотел нанять целую армию сыщиков и приехать в Штаты, чтобы заняться ее поисками, - продолжал он. - Но потом мы с ним обсудили ситуацию и пришли к заключению, что когда человек не хочет, чтобы его нашли, его лучше оставить в покое в целях его же личной безопасности. Ты сама понимаешь - если Вероника, где бы она ни была, заметит, что за ней следят, она станет нервничать, и это создаст ей лишние трудности. Габриэле говорит, он просто не в силах понять, как она могла убежать от него… А когда мы с ним созванивались в последний раз, он сказал, что совершенно убежден в том, что Вероника еще вернется к нему, быть может, даже в самые ближайшие дни. Правда, он плакал, когда говорил это… По-моему, этот человек очень любит нашу дочь, Констанс.
Констанс поморщилась при этих словах. Габриэле плакал, потому что Вероника убежала от него. Габриэле, тот самый Габриэле, который всегда иронизировал над ее любовью и делал вид, что не замечает ее слез в тот день, когда он сказал ей, что между ними все кончено, теперь пришел в отчаяние от того, что ее дочь порвала с ним. Но как могла Вероника бросить Габриэле?
То, что Вероника бросила Габриэле, представлялось ей еще более невероятным, чем сам факт ее бегства. Нет, Вероника просто не могла отказаться от него - так же, как не смогла бы отказаться от него она, Констанс, если бы он сам не положил конец их отношениям. Она слишком хорошо помнила телефонные разговоры с дочерью, когда та звонила из Рима, помнила, каким радостным становился голос Вероники всякий раз, когда речь заходила о нем, и с какой бесконечной нежностью она произносила его имя: "Габриэле"… Однако, уехав из Рима, она больше не вернулась к нему. Невероятно.
- Ты уверен, что она действительно убежала? - Констанс внимательно смотрела на мужа, нервно переплетая пальцы обеих рук. - Ведь это могло быть… похищением. Ты не задумывался над тем, что нашу дочь могли похитить?
- Это просто невозможно, Констанс, - ответил Эмори. - Во-первых, похитители уже давным-давно потребовали бы выкуп, а не посылали бы регулярно одинаковые телеграммы. И вообще это ни в коей мере не походит на похищение. Посуди сама: она уехала из дома на своей "корвэ", а на следующее утро я получил от нее первую телеграмму. Габриэле получил от нее такую же и в то же самое время. А через три дня после этого полиция сообщила мне, что ее машина была найдена на автостоянке аэропорта в Вашингтоне. Они допросили сторожа автостоянки, и он сказал, что действительно видел девушку, соответствующую описаниям, в ночь с воскресенья на понедельник - а она уехала из дома в пятницу. Он сказал, что девушка выскочила из красной "корвэ" и почти бегом направилась к зданию аэропорта. Судя по всему, она очень спешила…
- Постой, расскажи мне все по порядку, - перебила мужа Констанс. - Ты сказал, она уехала из дома в пятницу, то есть в тот самый день, когда я вышла из больницы. Ты, обнаружив, что она исчезла, обратился в полицию. Когда именно это случилось? И когда ты видел ее в последний раз?
Нервозность Констанс начинала передаваться и Эмори. Все эти недели он и так жил на нервах, вздрагивая от каждого телефонного звонка. Он боялся, что это звонят из полиции, чтобы сообщить ему, где найден труп его дочери… Телеграммы были для него слабым успокоением.