Она пошла по вымощенной мраморными плитами дорожке, ведущей от бассейна к дому, отжимая на ходу мокрые волосы. Он тоже встал, но не сразу последовал за ней. Некоторое время он стоял на краю бассейна, любуясь издалека ее хрупкой длинноногой фигуркой в черном бикини. Вероника казалась ему такой беззащитной!.. На подступах к дому она остановилась и обернулась, и тогда он пошел к ней, на ходу пытаясь облечь в слова чувства, которые переполняли его сейчас… Наверное, эта привычка облекать все свои чувства и мысли в слова привилась ему в силу его профессии. Он постоянно вел внутренние диалоги с самим собой, так же, как его герои вели диалоги на страницах его сценариев, на экране. Но сейчас слова почему-то не шли на ум - было лишь это чувство, непостижимое и беспредельное, взрывающееся ежесекундно в каждом уголке его сознания, в каждой клетке его тела…
Подойдя к ней, он погрузил руки в ее мокрые волосы и заглянул в ее волнующе-красивое лицо.
- Сказать тебе, мисс Наваждение, или лучше не говорить?
- Лучше не говори, - ответила она. - Слова всегда приблизительны и могут исказить суть. Я не хочу, чтобы ты говорил мне об этом словами.
- Ты права, - согласился он. - Слова приблизительны… и их все равно не хватит, чтобы выразить это.
Обнявшись, они вошли в дом и направились через просторный холл к мраморной лестнице, ведущей на второй этаж.
- Я пойду скажу Луизе, чтобы она начинала готовить ужин, - сказал Габриэле, останавливаясь у подножия лестницы и нехотя разжимая объятие. - Верх от чего мы будем есть сегодня?
Вероника улыбнулась, вспомнив, как вчера они ели верх от пиццы под удивленными взглядами других посетителей пиццерии.
- Я не знаю - решай ты.
- Ладно, пусть решает Луиза - она, наверное, уже разработала меню на сегодняшний вечер. Мы могли бы поужинать в саду, если ты не против.
- Я не против.
- Тогда я скажу, чтобы накрыли в беседке.
- Габриэле?
- Да?
Она взяла его за руки и подняла на него глаза. Ее взгляд скользнул по его лицу.
- Ты знаешь, что ты очень красивый?
Он улыбнулся.
- Ты уже говорила мне это. Не повторяйся.
- Я помню, что говорила тебе это. - Она серьезно кивнула. - Но сейчас ты красивее, чем был в ту минуту, когда я тебе это говорила… Я почувствовала, что должна обязательно сказать тебе это сейчас.
Не ожидая от него ответа, она отпустила его руки и, развернувшись, взбежала вверх по лестнице.
Войдя в спальню, Вероника стянула с себя мокрый купальник и плюхнулась на огромную кровать, застланную небесно-голубым атласным покрывалом. В течение долгой минуты она лежала неподвижно, закрыв глаза и ни о чем не думая, лишь вслушиваясь в молчаливую музыку счастья, наполняющую все ее существо. Потом, приподнявшись на локтях, потянулась к тумбочке за телефоном.
- Вероника! Что-нибудь случилось? Почему ты не звонила в последние дни?
Мамин голос был очень взволнованным.
- У меня все в порядке, - ответила Вероника, устраиваясь поудобнее среди разноцветных шелковых подушек, наваленных горой у изголовья кровати. - Просто… просто в моей жизни произошли кое-какие… назовем их так, изменения. Я…
Она запнулась - что-то радостное и теплое внезапно подступило к горлу.
- Какие изменения, Вероника? Кстати, во сколько ты прилетаешь завтра? Отец встретит тебя в аэропорту.
- Я не прилечу завтра, мама. Я остаюсь в Риме.
- Остаешься в Риме?
- Да. Мне предложили сниматься в кино…
Вероника вкратце рассказала матери о том, как ее остановили на улице, и о кинопробе… О том, что заставило ее уехать с раскопок, она умолчала.
- Как видишь, мама, я пошла по твоим стопам, - сказала она в заключение. - Хотя вряд ли мне когда-нибудь присудят "Оскара"… Вполне возможно, я вообще завалю эту роль - у меня ведь нет никаких навыков… Но он почему-то считает, что мне и не нужны навыки. Он говорит, я должна играть саму себя - быть перед камерой такой, какая я есть в жизни, и все будет в порядке.
- "Он" - это режиссер, Вероника?
- Нет, мама, он не режиссер. Он автор сценария.
- Автор сценария? - удивилась та. - Мне, честно говоря, кажется странным, что автор сценария выбирает актрису…
- Я прекрасно знаю, мама, что актрису обычно выбирает режиссер. Но он… Понимаешь, он так известен в мире кино, и его сюжеты ценятся настолько высоко, что он пользуется неограниченной властью на киностудии. Он главнее режиссера, продюсера и всех остальных, вместе взятых. Каждое его слово - закон, и никто не посмеет с ним спорить, если он что-то решил… Кстати, его так и называют - Король Кинематографа.
- Значит, этот человек взял тебя на роль в своем фильме, потому что его привлекла твоя… самобытность?
- Да. Ты очень правильно выразилась, мама: самобытность. Самобытность - это, наверное, производная от эгоцентризма, не так ли?.. - Вероника улыбнулась собственным мыслям. - Он говорит, ему безумно нравится мой эгоцентризм… Это, наверное, потому, что он такой же, как я. Он тоже чувствует себя особенным, не похожим на других… Он говорил мне, что с детства мечтал прославиться, заявить о себе всему миру… Только вначале он хотел стать писателем, потому что не знал, что может применить свою фантазию в кино… А вообще жизнь устроена так интересно, мама! Человек никогда не знает, как повернется его судьба, и иногда она поворачивается к нему гораздо лучшей, чем он ожидал, стороной.
- Что ж, я могу лишь порадоваться за тебя, моя милая, - сказала мама, немного помолчав. - Помнишь, я всегда говорила: при твоей красоте грех становиться ученой и гробить молодость за научными трудами.
Вероника еле удержалась, чтобы не спросить: "А ты, мама? Почему ты бросила кино и не захотела воспользоваться своей красотой и талантом?"
- Оставь мне номер телефона, по которому мы с отцом можем тебя найти, - попросила мама. - В какой гостинице ты остановилась?
- Я… я живу не в гостинице.
- Где же тогда?
Вероника вздохнула, раздумывая над тем, что ответить матери. Она всегда делилась с ней всем или почти всем - мать была ее самой близкой подругой. Ее единственной подругой, потому что у нее никогда не было настоящих подруг среди ровесниц. Но есть вещи, которые хотелось бы сохранить в тайне ото всех, потому что они слишком прекрасны, невероятны, непостижимы. Хотя сохранить это в тайне им все равно не удастся - на студии уже наверняка пошли сплетни о них.
- Ты меня слышишь, Вероника? Я спросила, где ты живешь.
Вероника чуть помедлила.
- Я живу у него, - просто сказала она, потому что ей не хотелось лгать матери.
- У кого, Вероника? Ты имеешь в виду сценариста, который предложил тебе роль?
- Да.
- Но с какой стати, спрашивается, ты живешь в его доме?
Голос матери звучал почти строго. Ну конечно - ведь для мамы она все еще была ребенком… Ей вдруг стало смешно. "С какой стати", - сказала мама. Но разве она, или он, или вообще кто-то в этом мире сможет когда-нибудь объяснить, с какой стати такое случается?..
- Мама, успокойся. Пожалуйста, не волнуйся так за меня. Мне уже двадцать четыре года.
- Я не ставлю под сомнение то, что тебе двадцать четыре года, - сказала мама, смягчившись. - Я одного не могу понять: ты сказала, проба была вчера?
Вероника прерывисто вздохнула.
- Да.
- То есть ты познакомилась с ним вчера?
- Да, но это… это было так, как будто… как будто мы с ним уже давным-давно знакомы. Я… когда я его увидела, мне показалось, что я знаю его с незапамятных времен. - Она на секунду умолкла, потом, понизив голос, продолжала: - Я понимаю, тебе это должно казаться странным. Мне и самой это кажется странным. Но знаешь, мама, в жизни есть много такого, чего мы никогда не сможем объяснить. По-моему, все самое прекрасное необъяснимо. Поверь мне, мама, - мне еще никогда в жизни не было так хорошо, как сейчас.
- Ну что ж, Вероника, если ты действительно счастлива, я очень рада за тебя, - сказала мама, но в ее голосе все еще слышались нотки сомнения. - Меня лишь удивляет, что это произошло так быстро. Кстати, ты еще не сказала мне, как его зовут.
- Габриэле. Его зовут Габриэле, мама. Красивое имя, правда? Оно звучит по-королевски… Но он и есть король. Его называют Королем Кино, но он король во всем. Он держится как король и разговаривает как король… когда мы на людях. Он и живет по-королевски - он обставил свой дом так роскошно, что мне поначалу стало не по себе, когда я в него вошла… Но это с непривычки. Он обожает роскошь и любит окружать себя красивыми вещами - и вообще он любит делать из жизни праздник…
Вероника умолкла, когда внезапно прервалась связь. Она снова набрала номер - но ей ответила бесконечность длинных гудков. Решив в конце концов, что произошла какая-то поломка на линии, она поставила на место телефон и направилась в ванную.
Бросив трубку, Констанс судорожно сжала подлокотники кресла и сделала глубокий вдох. Но воздуха было так мало! Надо бы встать и открыть окно… Она поднялась было на ноги, но пол поплыл под ней, и она упала назад в кресло.
Все вокруг было как в тумане. Очертания предметов растворялись в дрожащей дымке, наполнившей комнату. Вскоре от них остались лишь расплывчатые пятна - зеленое пятно ковра, желтое пятно штор, синее пятно окна… Телефон зазвонил снова, и тогда она выдернула провод из розетки, но звон продолжал звучать у нее в ушах. Она схватилась обеими руками за голову, прижала ладони к пульсирующим вискам. "Габриэле - это всего лишь имя", - сказала она про себя. Но это не помогло.
- Габриэле - это всего лишь имя, - повторила она вслух. И сразу же услышала голос дочери. "Оно звучит по-королевски. Но он и есть король…"