- Отпустит, не сомневайтесь, - пообещала Саулина, собравшаяся сделать щедрое пожертвование местной церкви.
- Господь рассудит, - с надеждой произнесла Луиджия.
- Господь милостив к тем, кто много любил и много страдал.
- Ты правду говоришь?
- Так написано в Библии, - сказала Саулина.
Впервые за все прошедшие годы она почувствовала, как что-то оттаивает у нее внутри.
- Ты меня хоть иногда вспоминала? - спросила Луиджия.
- Только вас я и вспоминала. Ведь, кроме вас, никто меня не любил.
На обескровленных губах Луиджии появилась слабая улыбка.
- Я все время думала о тебе. Я следовала за тобой шаг за шагом. Всегда.
Саулина не стала рассказывать ей о своих горестях и утратах. Пусть мать думает, что она счастлива. Пусть хоть от этого ей станет легче.
- Мне бы следовало приехать раньше.
- Ты приехала вовремя.
Луиджии стало легко и хорошо как никогда. Поговорив с дочерью, она ощутила невероятное облегчение.
- Твой отец тоже тебя вспоминал, - продолжала Луиджия.
- Амброзио?
- Нет. Твой настоящий отец. Он вспоминал о тебе.
- Но он даже не знает, что я есть на свете!
- Он знает, что ты есть. Он тебя видел. Он знает, кто ты и как тебя зовут. Имя, которое ты носишь, дал тебе он. Это имя библейского царя, переделанное на женский лад.
- Я думала, он цыган. Пришел и ушел.
- Он был актером. Бродячим актером.
- Не вижу разницы, - сказала Саулина.
- Его звали Каталин, - не слушая ее, продолжала Луиджия. - Каталин Петре. Он мне рассказывал, что Петре - благородная семья из Богемии. Они королевской крови. Твой отец был высокий, красивый, говорил ласково, а глаза у него были черные и добрые, как у тебя, волосы густые и вьющиеся. Он умел петь песни и читал стихи наизусть.
Как зачарованная, слушала Саулина последнюю сказку, рассказанную ей матерью, преждевременно состарившейся от горя, нищеты и болезни.
- Вы говорили, что я на него похожа, - робко напомнила она.
- Ты его портрет. Только волосы светлые, как у меня. А в остальном ты настоящая Петре. Когда мы с ним… познакомились, - она не посмела сказать "полюбили друг друга", - я была молода и красива. Он хотел, чтобы я ушла вместе с ним, но я не могла. У меня были дети, муж. Каталин вернулся, когда тебе было три месяца. Он увидел тебя, поцеловал и заплакал, когда ты улыбнулась. Он дал мне кое-что для тебя.
- Что? - с любопытством спросила Саулина.
Луиджия сделала знак дочери, чтобы та помогла ей снять с шеи кожаный мешочек на белом шнурке.
- Я храню его с тех пор, - сказала мать, протянув мешочек дочери. - Открой.
Из мешочка, истершегося с годами, на колени Саулине выскользнула медаль. Девушка рассмотрела ее в огне очага. Медаль была похожа на монету, только немного крупнее. Саулина прочитала бегущую вокруг увенчанного лаврами мужского профиля надпись: Katalyn Petre - Dux - Bohemiae. На другой стороне медали был высечен рельеф греческого креста с надписью на незнакомом ей языке.
- Вот видишь? - ликовала Луиджия. - Там написано имя твоего отца. А остальные слова что означают?
- "Dux" означает, что он военачальник, - перевела Саулина для своей не знавшей грамоты матери.
- Вот видишь? - повторила Луиджия. - Он как увидел тебя в тот единственный раз, так мне и сказал: "Если когда-нибудь эта девочка спросит о своем отце, отдай ей эту медаль, и она узнает, кто я такой". С тех пор я всегда носила ее на шее. Теперь она твоя.
Саулина зачарованным взглядом смотрела на медаль, которую умирающая мать передала ей как свидетельство ее происхождения.
- Katalyn Petre - Dux - Bohemiae, - тихо повторила она.
- Ты должна была узнать, какого ты рода. В жилах твоих предков текла королевская кровь, - сказала Луиджия и потребовала, чтобы Саулина немедленно надела мешочек на белом шнурке себе на шею вместо ладанки.
Возможно, медаль была не настоящая, как и вся история, выдуманная ее бродягой-отцом, но Саулина убедила себя, что какая-то доля правды во всем этом есть. Недаром она с детства ощущала свою непохожесть на окружающих.
- Спасибо, мама, - сказала она.
Луиджия жестом попросила ее наклониться поближе и поцеловала на прощание.
- Спасибо тебе, девочка моя, - улыбнулась она. - Прошу тебя, возьми меня за руку и сожми ее крепко-крепко. Я скоро тебя покину. Я уже вижу бескрайний белый простор, там нет боли… Снег, теплый снег, я погружаюсь в него, как в перину. Это покой, великий покой, девочка моя…
Так Саулина проводила свою мать до последнего порога и оставила ее там наедине с бесконечным покоем, принадлежавшим ей одной.
3
Луиджия Виола была похоронена на маленьком кладбище позади церкви Богородицы в селении Корте-Реджина. Вся деревня присутствовала на этих похоронах. Дон Джузеппе читал заупокойные молитвы, вздымая кадилом облака ладана. Он говорил о Луиджии как о благочестивой душе, любящей матери и образцовой супруге, которую господь в своем бесконечном милосердии решил взять к себе на небо. Младшие дети Луиджии, впервые ставшие героями столь значительного события, взволнованно улыбались во время церемонии. Старшие думали о том, что будет теперь, когда у них в семье объявилась знатная дама. Саулина, хоть и провела с матерью ее последние минуты, тоже была погружена в мысли о себе, а не о бедной усопшей.
Только Амброзио Виола, никогда не проявлявший нежности к жене и никогда не жалевший для нее тумаков и изнурительного труда, тяжко переживал утрату. Он чувствовал себя осиротевшим и покинутым. Он охотно заплакал бы, если бы знал, как это делается. Но и он тосковал не по ней - она ушла и, обменяв жизнь на смерть, возможно, заключила выгодную сделку, - он жалел самого себя, страдал от одиночества, на которое теперь был обречен, потому что его жена, такая спокойная и преданная, скупая на улыбку, но щедрая на добро и участие, оставила его навсегда.
Отдав последний долг матери, Саулина решила, что ей больше нечего делать в деревне. Она была здесь чужой. Все занялись своими повседневными делами. Она одна бродила между хлевом и поленницей, между сеновалом и сараем для инвентаря.
И повсюду ее преследовал тихий и ласковый голос матери. Она вспоминала, как такими вот зимними вечерами Луиджия рассказывала ей старинные сказки.
Поднявшись по расшатанной скрипучей лесенке, Саулина миновала спальню и вошла в кладовую. С детства ей запомнились относительно сытые годы, когда с балок чердачного перекрытия свисали гроздья винограда, сушеные груши, даже вяленые окорока в холщовых мешках. Ей запомнились сыры причудливой формы, оплетенные шпагатом и подвешенные для вызревания на тонких жердочках, чтобы мыши не могли их достать. В старые добрые времена у них бывали даже копченые колбасы, хранившиеся под слоем пепла, а все стены были украшены заплетенными в косички связками чеснока и лука - от одного их запаха слюнки текли. И всегда был большой запас яблок, столь любимых детьми.
Но сейчас кладовая предстала перед ней ободранной и голой. Весь запас съестного - пузырь индюшачьего жира.
На кухне Саулина увидела небольшую горку капустных кочанов. Капусту варили, потом тушили в жиру, смешивали с полентой или с хлебным мякишем. Это, с позволения сказать, кушанье было единственной пищей для крестьян на много недель, а может, и месяцев. Все свидетельствовало о голоде, страхе и грабежах. Вооруженные люди в мундирах самых разных армий воевали друг с другом, по очереди занимая пьедестал победителя, но все с редким единодушием разоряли окрестные деревни.
Саулина жила в ожидании кареты от мадам Грассини, чтобы ехать в Милан, а сама потихоньку скармливала младшему брату и сестренке те лакомые кусочки, которые дон Джузеппе каким-то чудом умудрялся для нее доставать. Она не могла есть, а вся деревня тем временем завидовала ее привилегированному положению. Но ей тоже было страшно: что, если волки нападут на лошадей во время путешествия? Ей уже пришлось выслушать немало страшных историй на этот счет. Она вздрагивала от холода и от страха, теплый плащ, подбитый куницей, не мог ее спасти ни от холода, ни от окружавшей ее нищеты и отчаяния.