- Послушай, - сказала ей наконец маленькая прелестница со всем добросердечием своего возраста и со всей наивностью своего приятного характера, - послушай, Жюстина, я все тебе расскажу; я вижу, что ты неспособна выдать секреты, которые узнаешь от меня и я больше не хочу ничего от тебя скрывать. Конечно, милая подружка, мой отец, как ты понимаешь сама, мог прекрасно обойтись без своей нынешней профессии, и существуют две причины, почему он ею занимается. Он практикует хирургию, потому что это ему нравится, из единственного удовольствия делать в ней новые открытия, а их у него такое множество, и он написал на эту тему столько ученых трудов, что слывет самым опытным и умелым хирургом во всей Франции. Он несколько лет работал в Париже, вышел в отставку и удалился в деревню по своей воле; местного хирурга зовут Ромбо. и отец взял его под свое покровительство и привлек к своим опытам. Ты хочешь знать, что заставляет его содержать пансион? Либертинаж, дорогая моя, только либертинаж: эта страсть доведена у него до предела. Мой отец и моя тетушка - оба великие распутники - находят в своих учениках послушные предметы сладострастия и постоянно пользуются ими. Их вкусы одинаковы так же, как их наклонности; они очень привязаны друг к другу и нет здесь ни одной девочки, которую Роден не заставлял бы ублажать сестру, и ни одного мальчика, которого сестра не передавала бы на потеху брату.
- И эти мерзкие дела, - заметила Жюстина, - разумеется, не исключают самого грязного инцеста?
- Еще бы! - ответила Розали.
- О Господи, ты меня пугаешь…
- Ты все увидишь сама, мой ангел, - снова заговорила любезная дочь Родена. - Да, увидишь сама, своими глазами. А теперь пойдем со мной, сегодня у нас пятница, в этот день отец наказывает провинившихся: это и есть источник удовольствий Родена: он наслаждается, когда мучает учеников. Иди за мной, и ты увидишь, как это происходит. Из моей туалетной комнаты хорошо все видно, мы тихонько проберемся туда, только не вздумай проболтаться о том, что я тебе рассказала и что ты увидишь.
Жюстине было необходимо познакомиться с нравами нашего нового персонажа, предоставившего ей кров, она не хотела упускать ни одной возможности увидеть его без прикрас, поэтому сразу последовала за Розали, которая подвела ее к стене, - где сквозь неплотно пригнанные доски можно было видеть и слышать все, что творится и говорится в соседней комнате.
Мадемуазель Роден и ее брат были уже там. Мы с точностью передадим все слова, сказанные ими с того момента, как Жюстина прильнула к наблюдательной щели, впрочем, они пришли незадолго до нашей героини, поэтому сказано пока было немного.
- Кого ты собираешься выпороть, братец? - поинтересовалась распутница.
- Я хотел бы заняться Жюстиной.
- Той красивой девицей, которая так вскружила тебе голову?
- Ты ее знаешь, сестренка; нынче ночью я два раза совокуплялся с тобой и оба раза кончал с мыслью о ней… По-моему, у нее прелестная жопка, ты не представляешь, как мне хочется ее увидеть!
- Мне кажется, это совсем не трудно.
- Труднее, чем ты думаешь… Здесь дело в добродетельности, в религии, в предрассудках - вот чудовища, которых нам предстоит победить. Если я не возьму эту цитадель штурмом, я никогда не буду ее хозяином.
- Черт меня побери, но если ты хочешь ее изнасиловать, я обещаю тебе помочь, и будь уверен, что мы справимся с этим делом либо хитростью, либо силой. Словом, эта сучка никуда от нас не денется.
- А тебя она не вдохновляет, сестрица?
- Она очаровательна, но мне сдается, что ей недостает темперамента, и я допускаю, что с ее фигурой она скорее возбудит мужчину, чем женщину.
- Ты права, однако меня она очень волнует… да, волнует безумно.
При этом Роден приподнял юбки сестры и несколько раз довольно чувствительно похлопал ее по ягодицам.
- Поласкай меня, Селестина, вдохни в меня силы. И наш герой, устроившись в кресле, вложил свой детородный орган в руки сестры, которая несколькими умелыми движениями наполнила его энергией. В это время, придерживая поднятые до пояса юбки Селестины, не сводил блестящих глаз с ее ягодиц: он их поглаживал, раздвигал в стороны, и поцелуи, которыми он их награждал, красноречиво свидетельствовали о том, как сильно действует этот трон любви на его чувства.
- Возьми розги, - сказал Роден, приподнимаясь, - и обработай мне зад: нет на свете другой процедуры, которая меня возбуждала бы до такой степени. Я сам займусь этим сегодня, мое воображение уже настолько распалилось, что я вряд ли выдержу.
Селестина открыла шкаф и извлекла оттуда несколько связок прутьев, разложила их на комоде и, выбрав самую лучшую, принялась осыпать- хлесткими ударами своего братца, который возбуждал себя руками, корчился от удовольствия и восклицал сдавленным голосом:
- Ах, Жюстина, если бы ты была здесь!.. Но я все равно возьму тебя, Жюстина, ты побываешь в моих руках, чтобы не думала, будто я оказал тебе гостеприимство просто так… я жажду увидеть твою жопку и я ее увижу… я выпорю ее, о, как сладко я ее выпорю, твою чудную жопку, Жюстина! Ты еще не знаешь, что значат мои желания, когда их порождает разврат!
В этот момент Селестина, отложив розги, оперлась руками в подлокотники кресла и, приподняв свои ягодицы, бросила брату вызов, но Роден, вознамерившись не расходовать свои силы, а беречь их, довольствовался несколькими шлепками, двумя или тремя укусами и попросил сестру пойти за детьми, которых он предназначал для сладострастной экзекуции. Воспользовавшись этой паузой, Жюстина прильнула к своей подруге и прошептала:
- Боже мой! Ты слышала, что он задумал со мной сделать?
- Ах, милая подружка, - ответила Розали, - боюсь, что тебе этого не избежать, но если бы это случилось, ты была бы единственной, кто покинул этот дом нетронутой.
- Я убегу, - сказала Жюстина.
- Это невозможно,, - возразила Розали, - отцовская профессия дает ему право держать двери на запоре, и этот дом похож на монастырь. В случае попытки сбежать тебя сочтут соблазнительницей или воровкой и отправят в Бисетр. Самое разумное - это потерпеть.
Здесь послышался шум, который заставил наших шпионок вновь прильнуть к щели. Селестина ввела в комнату девочку четырнадцати лет, белокурую и соблазнительно красивую, как сама Любовь. Бедняжка, вся в слезах, в ужасе от того, что ее ожидало, дрожа всем телом, приблизилась к своему наставнику; она упала ему в ноги и стала молить о пощаде. Но несокрушимый Роден в предвкушении экзекуции уже разжигал первые искры своего сладострастия, и они вырывались из его сердца безумными взглядами.
- Нет, нет! - воскликнул он. - С вами это слишком часто повторяется, Жюли, и я уже начинаю жалеть о своей снисходительности, которая только подтолкнула вас к новым проступкам. Что же касается последнего, его серьезность переходит все границы, и мое мягкосердие…
- Опомнитесь, брат, - вмешалась Селестина, - о каком мягкосердии вы говорите! Вы же поощряете эту девчонку к непослушанию, и ее пример будет заразителен для всего заведения. Вы уже забыли, что эта мерзавка только вчера, входя в класс, сунула записку одному мальчику…
- Этого не было, - ответила кроткая девочка сквозь слезы, - это неправда, сударь, поверьте мне… я на такое неспособна.
- Не верь этим упрекам, - быстро проговорила Розали на ухо Жюстине, - они это придумали нарочно, чтобы иметь предлог для наказания; эта девочка - сущий ангел, отец так суров с ней, потому что она отпирается.
Между тем сестра Родена развязала шнурок, поддерживающий юбки девочки, которые тут же упали к ее ногам, и, высоко подняв нижнюю рубашку, обнажила перед взором своего брата маленькое изящное, исполненное скрытого сладострастия тело. Развратник овладел руками девочки и привязал их к кольцу, прикрепленному к балке, которая стояла посреди комнаты и служила этой цели, затем взял связку розг, вымоченных в уксусном растворе и приобретших еще большую гибкость и упругость, заставил сестру взять в руки свой член, и она, опустившись на колени, настраивала его, пока Роден готовил себя к самой жесткой, самой кровавой операции.