IV. Когда?
Когда мы расстаемся с любовью?
Моя дочь пустилась в приключенье с петухом, что неустанно,
утром, в полночь, в полдень своим кукареку окрестность оглашает,
и ни я, ни Афродита не в силах отменить вечностоянья волшебство с каплей лунной росы на головке.
Но я мудра,
хотя еще и не старуха,
и жажду я стихов сильнее,
чем любовник жаждет слов,
сильнее, чем та липкая роса,
которую мужчины выделяют из интимных мест своих.
Качаюсь на обрыве любви, решая,
отдаться ли полету.
Кровь моя вскипает только к поэзии и власти.
Мой черный хмель ночной -
он может удовольствоваться и одиночеством.
А ты, златая Афродита,
с твоими лебедями,
важнее для меня как муза,
а не герольд любви.
Розовоногие грации станцуют для моего пера,
даже если я буду танцевать в одиночестве.
"Не спеши, жрица, - остерегаешь ты меня. -
Разве пел бы Орфей так сладко,
если бы сама вернулась Эвридика из Аида?
Разве Персефона была бы "девой, чье запретно имя",
если бы проводила весь год,
срывая маргаритки с Деметрой?
Разве Пигмалион создал бы Галатею такой прекрасной,
если б я его не вдохновила?
Златокопытные тёлки,
серебророгие снежные бараны неслись по улицам в мой праздник,
а девы благовонья жгли -
ваниль, и мирру,
и лепестки редчайших лидийских роз,
лиловых, голубых,
но все же не благословляла я всех коленопреклоненных,
влюбленных безответно.
Я не щедра на милости.
Их получают только те, кто смел".
V. Смех Афродиты
Внезапный гром крыл воробьиных -
и я проснулась.
Небеса украшены рубиновым, оранжевым и алым,
лиловые знамена разделяют ядро расплавленное летучих облаков -
и вдруг она здесь:
летит по небесам в колеснице, сверкающей золотом,
горит ее высокая корона,
как город, преданный огню мятежной армией,
и лоб ее - чреда летучих сцен войны Троянской.
О госпожа моя, Венера, Афродита,
прекраснейшая из богинь,
одной ногой ракушечного цвета в Эгейском море ты стоишь,
а пальцы длинные и тонкие ты окунаешь в Балтийское,
твое чувствилище - великое Южное море жидкого жемчуга;
весь мир ты искушаешь проказами своими,
и население все множится -
земле уж не по силам его нести.
Смеешься беззаботно ты -
то смех богини.
Геката прислуживает тебе с ее пантерами - они черны как смоль.
Поэты жаждут стать голосом твоим и петь хвалу тебе.
Гимены опадают,
как гиацинты, затяжелевшие сверх прочности стебля.
Все в алых пятнах небеса.
Богиня посещает миры другие и там легко находит себе последователей.
Земля уже твоих благодеяний вкусила сверх всякой меры.
Рваной пены клочья на берегу полны умирающих существ:
оторванные ноги крабов,
черепахи, потерявшие панцири,
засыхающие устрицы на обрушающихся песчаных замках…
Отправляйся на луну, Афродита,
и пусть она затяжелеет!
Лети на Марс - на красную планету твоего любовника - и марсианский планктон обрати в галактовид мужчин и женщин!
Если по силам это кому -
то лишь тебе!
Но нас, землян,
оставь хоть ненадолго -
хоть дух перевести.
Опять смеешься ты,
мне сердце опаляя.
Ты задираешь свой хитон,
колени розовые обнажаешь и шепчешь, чуть ли не шипишь:
"Кончина для смертных хороша.
Не для богов.
Планеты - моя забава,
их обитатели - мои игрушки.
Кто ты такая, чтобы меня учить?
Сапфо, намучившись,
с утеса сиганула,
и Сильвия - в духовку головой,
оставив супруга-поэта, чтоб в лауреаты вышел.
Анна завернулась в шубу и уснула вечным сном,
дочерей оставив разгадывать ее шифрованные послания.
А ты хочешь быть поэтом и жить?"
Смех Афродиты сотрясает небеса.
VI. День Афродиты
Я всегда любила пятницу,
твой день, о госпожа,
ту ночь, когда неделя взрывается любовью…
"Venerdi" - говорит мой маленький красный итальянский календарь,
он постоянно обмолачивает дни, которые,
как галька морская,
накатываются друг на друга шуршащей чередой и размываются на горько-голубые,
кругло-красные шуршащие золотые.
Куда уходят дни -
все безвозвратные,
все полные секунд серебряных,
мгновений чистого огня.
Неужели жизнь слишком долга для смертного?
Ты вглядываешься в небеса,
ища какой-нибудь беды,
страшась той скуки,
что сулит тебе перспектива быть красивой вечно?
Играешь ты с людьми -
пусть некая Сапфо некому Фаону предшествует,
а также Сильвии и Теду, именно в таком порядке -
и когда грянет гроза,
ждешь, чтобы развлечься,
зная: катастрофа неизбежна.
Жизнь - штука очень длинная для богов и богинь,
а смертные - их кинофильмы, их мыльные оперы.
И что я для тебя -
мыльная опера?
А может, меньше и того.
Я бы, по крайней мере, хотела быть романом длинным,
переслоенным вставными новеллами.
И значит, ты играешь моим сердцем -
поджигаешь один его желудочек,
затопляешь другой,
ураган в моей крови -
"больное сердце безумно страждет",
как сказала Сапфо…
Мыльная опера Сапфо слышна и чрез столетья и трогает даже наш век непоэтический.
Поэты - камушки в потоке,
в них твой смех вдыхает жизнь.
Что б мы ни делали -
все твоим веленьем.
Мужчина посмотрит на женщину,
и ставит она его над всеми богами и героями.
Женщина посмотрит на мужчину,
и видит Афродиту он в ней.
Ты просто убиваешь время, ускоряя ход тысячелетий.
Ты - ростр корабля по имени Поэзия,
ты улыбаешься своею улыбкой шутовской,
и мир взрывается в небесах твоего отца,
образуя туманность во славу твою,
аминь.
Здесь, на земле и в небесах, любой день - Афродиты день.
VII. Взывая к ней
Мандариновые апельсины,
любовные яблоки,
мед в кувшине,
лепестки прошлогодних роз,
засохшая гардения - терпкий дух ее витает в воздухе…
И обгоревший по краям клочок оберточной бумаги,
с его тайным именем,
начертанным мягким карандашом,
а рядом - мое имя.
Любовь опалила края моей жизни,
и мед насыщает его имя на дне круглого чистого кувшина -
малое нерестилище желаний.
Я поцеловала крышку,
воскурила священные благовония тебе, моя госпожа,
а теперь жду,
когда он наполнит мой кувшин для меда,
если тебе будет угодно это.
Тебе было угодно увидеть,
как своей лирой спасся Арион,
цепляясь за нее в бурном море,
словно она - спина дельфина.
Тебе было угодно, чтобы фрагменты стихов Сапфо пошли на саркофаги для священных египетских аллигаторов -
и так сохранились,
лоскутные одеяла поэзии,
пощаженные временем.
Госпожа папирусов и саркофагов,
госпожа влюбленных, прыгающих со скалы,
госпожа заклинаний и благовоний,
коз и тёлок,
мычащих перед жертвоприношением,
дев и мадонн,
молча вершащих одно,
я склоняю голову перед твоими нескончаемыми чудесами,
я сдаюсь на милость тебе.
Кто-то говорит, любовь - болезнь,
огонь в крови, сжигающий все человеческие города.
Я готова рискнуть.
Прежде чем я взовьюсь,
как благовоний дым, к небесной тверди,
прежде чем умирать я научусь,
смочи мед моих желаний на моем взыскующем языке…
научи меня летать.