- Папа собирается придти на ярмарку, - сказала она мне. - Я не помню, чтобы он когда-нибудь раньше посещал их.
- Ему не нравится это занятие?
- Он всегда был в Париже… или где-нибудь еще. Он никогда раньше не был здесь так долго. И слуги об этом говорят, я слышала. Все с тех пор, как произошел тот несчастный случай.
- Правда? - сказала я, стараясь выглядеть равнодушной.
Возможно, язвительно отметила я про себя, это все из-за Клод.
Все разговоры и мысли мои были сосредоточены на ярмарке; я была в восторге от того, что Женевьева разделяла мое волнение.
- Эта ярмарка, - говорила я, - будет самой успешной из всех.
- Да, мисс. У нас никогда раньше не продавались кружки с именами детей. Деньги, которые мы соберем, пойдут на нужды монастыря. Я скажу настоятельнице, что это все ваша заслуга.
- Цыплят по осени считают, - напомнила я ей.
Она улыбнулась мне, решив, видимо, про себя, что я опять изображаю гувернантку.
Однажды, когда мы возвращались с верховой прогулки, мне пришла в голову мысль устроить распродажу около рва, окружавшего замок. Я никогда раньше не осматривала его, поэтому мы вместе спустились туда. Трава там была зеленой и мягкой; я предложила поставить прилавки именно там - это было бы весьма оригинально.
Женевьева одобрила идею:
- В этот раз все должно быть по-другому, мисс. Мы никогда раньше не устраивали ярмарку около рва, конечно, место это идеальное. Как здесь тепло!
- Оно защищено от всех ветров, - сказала я, - вы представляете, как будут выглядеть прилавки на фоне серых стен?
- Уверена, это будет здорово. Устроим все здесь. Вы чувствуете замкнутость этого места, мисс?
Я поняла, о чем она говорила. Здесь было так тихо, а серые стены замка отсюда выглядели совершенно неприступными.
Мы обошли вокруг замка, и я стала раздумывать о том, не была ли идея проведения ярмарки на неровной земле высохшего рва поспешной, при том, что имелась вполне пригодная для этой цели лужайка, как вдруг я заметила крест. От торчал прямо из земли у самой гранитной стены, и я показала его Женевьеве.
Она опустилась на колени и стала рассматривать его.
- На нем что-то написано, - сказала она. Я нагнулась и стала всматриваться.
- Фидель, 1747 год. Это могила, - добавила я, - могила собаки.
Женевьева посмотрела на меня:
- Столько лет! Подумать только!
- Я думаю, что это собака, которая изображена на миниатюре.
- Да, да, на той, что папа подарил вам на Рождество. Фидель! Какое хорошее имя.
- Его хозяйка, наверное, очень любила его, если похоронила его вот так… с крестом, на котором написаны имя и дата.
Женевьева кивнула.
- Знаете, - сказала она, - теперь все выглядит по-другому. Из-за этого ров теперь стал похож на кладбище. Вряд ли будет приятно проводить ярмарку здесь, где похоронен бедный Фидель.
Я согласилась:
- К тому же, мы можем пострадать: в этой высокой траве полно кусачих насекомых.
Мы вошли в замок, и когда его стены сомкнулись вокруг нас, Женевьева произнесла:
- И все же я рада, что мы нашли могилу несчастного Фиделя.
- Да, - сказала я, - я тоже.
Ярмарочный день выдался жарким и солнечным. На одной из лужаек раскинулись шатры, и рано утром хозяева прилавков разложили там свои изделия. Женевьева помогала мне сделать наш прилавок веселым и ярким; она расстелила белую скатерть и с большим вкусом украсила ее листьями, а на скатерти мы расставили нашу расписную посуду. Надо признать, выглядела она очаровательно, и я втайне согласилась с Женевьевой, что наш прилавок был самым замечательным. Мадам Латьер из кондитерской предлагала прохладительные напитки; среди товаров было много изделий ручной работы; продавались цветы из близлежащих садов; предлагали много пирогов, овощей, украшений и драгоценностей. Женевьева рассказала мне, что нашей конкуренткой будет Клод: она будет продавать что-то из своей одежды, а у нее полные шкафы платьев; конечно, всем захочется купить платья у нее, потому что они из Парижа.
Местные музыканты под руководством Армана Бастида с его скрипкой будут играть весь день, а когда наступят сумерки, начнутся танцы.
Я, конечно, гордилась своими кружками, и первыми нашими покупателями были дети Бастидов. Они завизжали от восторга, увидев свои имена, словно они оказались там случайно; у меня были еще простые кружки, на которых можно было написать любое имя, которого не было на уже готовых, поэтому я была очень занята.
Ярмарку открыл граф - это само по себе придало особый колорит событию - мне не раз сказали, что он впервые за многие годы присутствует на ярмарке: "Со времени смерти графини не был ни разу". Кто-то сказал, что это показательно. Это означает, что жизнь в замке должна войти в нормальное русло.
Нуну подошла и настойчиво попросила написать на кружке ее имя. Я работала под голубым тентом, раскинувшимся над нашим прилавком; жаркое солнце, запах цветов, гомон голосов и смех вселяли в меня ощущение счастья.
Подошел граф и стал наблюдать, как я работаю.
Женевьева сказала:
- У нее здорово получается, правда, папа? И быстро. Вам тоже нужна кружка с вашим именем.
- Конечно нужна, - согласился он.
- Но здесь пет кружки с вашим именем. Вы не писали имя "Лотер", мисс?
- Нет, я не думала, что такая потребуется.
- Вот в этом вы ошиблись, мадемуазель Лоусон.
- Да, - радостно согласилась Женевьева, будто она, так же, как и ее отец, получила удовольствие от того, что я могу ошибиться. - В этом вы ошиблись.
- Этот промах легко исправить, если заказ серьезен, - возразила я.
- Очень серьезен.
Пока я выбирала, нерасписанную кружку, он наклонился над прилавком.
- Вы предпочитаете какой-то определенный цвет?
Пожалуйста, выберите для меня сами. Я уверен в вашем безукоризненном вкусе.
Я пристально посмотрела на него:
- Думаю, лиловый, лиловый с золотом.
- Королевские цвета? - спросил он.
- Весьма подходят вам, - ответила я ему в том же духе.
Пока я расписывала кружку для графа, вокруг собралась небольшая толпа. Наблюдавшие за моей работой перешептывались.
Я чувствовала себя так, словно голубой зонтик заслонил собой все неприятное. Да, определенно, я была счастлива в тот день.
Имя его я написала королевским лиловым цветом с золотыми вкраплениями.
Из толпы наблюдавших раздались возгласы восхищения и моя рука под его именем сама вывела золотые геральдические лилии.
- Вот, - сказала я. - Устраивает?
- Вы должны заплатить за нее, папа.
- Пусть мадемуазель Лоусон назовет цену.
- Немного дороже остальных, как вы думаете, мисс, это же особая кружка.
- Намного дороже, я считаю.
- Я в вашей власти.
Когда граф опустил плату в банку, подставленную Женевьевой, раздались удивительные возгласы: наше пожертвование на монастырь, очевидно, будет самым значительным.
Женевьева порозовела от удовольствия. Она была почти так же счастлива, как и я.
Когда граф отошел, я увидела около прилавка Жан-Пьера.
- Мне тоже кружку, - сказал он, - и тоже с геральдическими лилиями.
- Пожалуйста, распишите ему, мисс, - попросила сияющая Женевьева.
И я расписала.
Потом все стали просить расписать кружки геральдическими лилиями, приносили даже те, которые были уже проданы.
- За лилии дороже, - торжествующе вскричала Женевьева.
Я расписывала, Женевьева вся раскраснелась от удовольствия, а Жан-Пьер стоял рядом и улыбался.
Это был полный триумф. За свои кружки мы заработали гораздо больше, чем другие. Все только о них и говорили.
С наступлением сумерек заиграли музыканты, на лужайке начались танцы, некоторые танцевали в холле.
Женевьева сказала мне, что такой ярмарки еще никогда не было.
Граф исчез. В его обязанности входило только присутствие на ярмарке; Филипп и Клод тоже ушли; я поймала себя на том, что тоскливым взором искала графа, в надежде, что он вернется.
Около меня оказался Жан-Пьер:
- Ну, что вы думаете о наших скромных сельских развлечениях?
- Они очень похожи на те сельские развлечения, которые я знала всю свою жизнь.
- Я рад. Потанцуем?
- С удовольствием.
- Пойдемте на лужайку! Здесь слишком жарко Гораздо приятнее танцевать при свете звезд.
Он взял меня за руку и повел в медленном, навевающим мечты вальсе, который заиграли музыканты.
- Вам интересна здешняя жизнь, - сказал он, губы его были так близко от моего уха, что он, казалось, шептал - Но вы не можете остаться здесь навсегда. У вас свой дом…
- У меня нет своего дома. Осталась только кузина Джейн.
- Мне не нравится кузина Джейн.
- Почему?
- Потому что она не нравится вам. Я понял это по вашему голосу.
- Неужели я настолько выдаю свои чувства?
- Я немного понимаю вас. И надеюсь понять вас еще больше, мы ведь добрые друзья, не так ли?
- Надеюсь.
- Мы очень счастливы… я и вся наша семья…что вы считаете нас своими друзьями. Скажите, что вы станете делать, когда работа в замке кончится?
- Конечно, я уеду. Но она еще не закончена.
- Вами довольны… там, в замке. Это ясно. Господин граф сегодня выглядел так, будто он одобряет… вас.
- Да, я думаю, он доволен. Я тешу себя мыслью, что хорошо поработала над его картинами.
Он кивнул.
- Вы не должны уезжать от нас, Даллас, - сказал он. - Вы должны остаться с нами. Мы не будем счастливы, если вы уедете… никто из нас. Особенно я.
- Вы так добры…