- Я услышала, что кто-то ходит здесь, наверху. Я хотела… Вас ждут внизу. Конец очень близок.
- А Женевьева?
- Она, наверное, прячется где-нибудь в саду.
- Я понимаю ее, - сказала я. - Молодые не хотят видеть смерть. Я подумала, что найду ее в детской, которая была, должно быть, здесь.
- Детская ниже.
- А это?..
- Это была комната бабушки Женевьевы.
Я взглянула на окно с решеткой.
- Я ухаживала за ней, пока она не умерла, - сказала мадам Лабисс.
- Она была больна?
Мадам Лабисс холодно кивнула. Вы слишком любопытны - словно говорила она мне. В прошлом она не выдавала секретов, потому что ей за это хорошо платили; теперь она не собиралась рисковать своим будущим, выбалтывая их.
- Мадемуазель Женевьевы здесь нет, - сказала она и, повернувшись, вышла из комнаты. Мне ничего другого не оставалось, как последовать за ней.
Она оказалась права - Женевьева пряталась в саду. Только после того, как дед ее умер, она вернулась в дом.
Все семейство поехало в Каррфур на пышные похороны. Я осталась в замке. Нуну тоже не ездила; у нее случился приступ мигрени, а в таких случаях она ни на что не была способна. Я догадалась, что это событие пробудило в ней слишком много болезненных воспоминаний.
Женевьева ехала в одном экипаже с отцом, Филиппом и Клод; и когда они отбыли, я пошла проведать Нуну.
Нашла я ее, как и предполагала, в полном здравии; я спросила, можно ли мне остаться и побеседовать с ней.
Она ответила, что рада моему обществу, я сварила кофе и мы с ней присели.
Тема Каррфура и прошлой жизни одновременно и притягивала и пугала ее.
- Мне кажется, Женевьева не испытывала большого желания ехать на похороны, - сказала я.
Она покачала головой:
- Было бы хорошо, если бы ей не пришлось это делать.
Мы печально посмотрели друг на друга. Мне хотелось сказать ей, что притворством мы ничего не добьемся.
- Когда в последний раз я была в этом доме, я видела комнату ее бабушки. Очень странная комната. Похожа на тюрьму. Она, видимо, это тоже чувствовала.
- Откуда вы знаете? - удивленно спросила она.
- Она сама это сказала. Глаза ее округлились от ужаса:
- Она… сказала вам… Как…
Я покачала головой:
- Не пугайтесь - она не восстала из мертвых. Она написала на стене, что она - узница. Я видела надпись. Ее действительно держали там против воли? Вы должны знать. Вы там были.
- Она была больна. Ей приходилось все время быть в этой комнате.
- Странная комната для больной… на самом верху дома. Прислуге, должно быть, трудно было… подавать все наверх.
- Вы очень практичны, мисс: о таких вещах думаете.
- Думаю, что и слуги были того же мнения. Но почему она считала себя узницей? Ей не разрешалось выходить?
- Говорю вам: она была больна.
- Больные - не заключенные. Нуну, расскажите мне обо всем. Я чувствую, что это важно… для Женевьевы.
- Как это? На что вы намекаете, мисс?
- Говорят, понять все - значит, узнать все. Я хочу помочь Женевьеве. Я хочу сделать ее счастливой. Она получила странное воспитание. Дом, где жила ее мать, этот замок… и все, что произошло. Вы должны понимать, что все это могло повлиять на ребенка… на такого впечатлительного, нервного ребенка. Я хочу, чтобы вы дали мне возможность помочь ей.
- Я сделаю все на свете, лишь бы помочь ей.
- Умоляю, расскажите мне все, что вам известно, Нуну.
- Но я ничего не знаю… ничего…
- Но ведь Франсуаза вела дневники? Вы не все их мне показывали.
- Они не предназначены для чужих глаз.
- Нуну… ведь есть же другие… более откровенные?.. Она вздохнула, и сняв ключ со связки на поясе, открыла шкаф.
Выбрав тетрадь, она подала ее мне. Я заметила, откуда она брала ее. Там была еще одна, последняя в ряду, и я надеялась, что она мне ее тоже даст, но она этого не сделала.
- Возьмите ее и прочтите, - сказала она. - И сразу же принесите обратно. Обещайте, что никому не покажете.
Я обещала.
Теперь мне много стало ясно: Франсуаза жила в великом страхе. Она боялась своего мужа. Читая дневник, я не могла избавиться от чувства, что, не имея на то права, заглядываю в мысли и в сердце умершей женщины. Но в этом был замешан он. Что бы он обо мне подумал, если бы узнал, чем я занимаюсь?
И все же я должна дочитать. С каждым днем, проведенным мною в замке, распутать эту загадку становилось для меня делом жизни и смерти.
"Прошлой ночью я лежала в постели и молилась, чтобы он не пришел ко мне. Однажды мне показалось, что я услышала его шаги, но это была Нуну. Она знает, что я чувствую. Она рядом… молится вместе со мной. Я боюсь его и он об этом знает. И не может понять, почему. Другие женщины так любят его. Только я его боюсь."
"Сегодня я видела папу. Он посмотрел на меня так, как часто смотрит: будто в мысли заглядывает, будто знает каждое мгновение моей жизни… "Как твой муж?" - спрашивает он. А я запинаюсь и краснею, потому что знаю, о чем он думает. Он сказал: "Я слышал, у него есть другие женщины." Я не ответила. Мне показалось, что он рад, что у него есть другие. "Дьявол о нем позаботится, раз Бог не хочет", - сказал он. И все же он рад, что у него есть другие женщины, и я знаю, почему. Все, что угодно, только меня чтобы не пятнал".
"Нуну сторожит меня. Она очень напугана. Я так боюсь ночей. Очень трудно засыпать. А потом вдруг просыпаюсь: мне чудится, что кто-то вошел в мою комнату. Это неестественный брак. Если бы я вновь могла стать маленькой девочкой и играть в детской! Самое лучшее время было, пока папа не показал свое сокровище в сундуке…пока мама не умерла. Лучше бы мне никогда не становиться взрослой. Но тогда, конечно, у меня не было бы Женевьевы".
"С Женевьевой сегодня случилась истерика. Все потому, что Нуну велела ей оставаться дома. У нее небольшая простуда, и Нуну забеспокоилась. Она заперла Нуну в ее комнате, и бедняжка терпеливо ждала там, пока я не стала ее искать. Она не хотела выдавать Женевьеву. Потом, когда мы ругали Женевьеву, мы обе испугались. Она была такая… буйная и непослушная. Я сказала, что она похожа на свою бабушку, а Нуну очень расстроилась из-за ее озорства".
"Нуну сказала:" Никогда больше не говори так, Франсуаза, дорогая. Никогда, никогда". Она имела в виду то, что я сказала, что Женевьева похожа на бабушку".
"Сегодня ночью я проснулась от страха. Я думала, что Лотер вошел в комнату. Днем я видела папу. Он напугал меня еще больше, чем обычно. Это был сон. Это не Лотер. Зачем ему приходить? Он знает, что я ненавижу, когда он приходит. Он больше не старается переделать меня на свой лад. Я знаю, это потому, что я ему не нужна. Он с радостью уезжает, я в этом уверена. Но мне приснилось, что он здесь, это был ужасный кошмар, я готовилась к самому ужасному. Но это был лишь сон. Вошла Нуну. Она не спала и прислушивалась. Я сказала: "Я не могу спать, Нуну. Я боюсь". Поэтому она дала мне настойки опия, которую принимает от головной боли. Она говорит, что это снимает боль и усыпляет. Я приняла ее и уснула, а утром все показалось мне дурным сном… и не более. Он больше никогда не будет навязывать мне свое общество. Ему теперь все равно. Есть другие".
"Я сказала Нуну, что у меня ужасно болят зубы, и она дала мне настойки опия. Так приятно знать, когда не можешь заснуть, что есть спасительная бутылочка".
"Неожиданная мысль пришла мне сегодня в голову. Этого не может быть. Но может, я и ошибаюсь. Так ли это? Я боюсь, что это могло бы… и при этом не очень боюсь. Я пока никому не буду говорить… конечно, не папе: он ужаснется. Ему отвратительно все, что имеет к этому отношение, хотя он мой отец, что очень странно, значит, так было не всегда. Я не скажу Лотеру, пока не будет необходимости. Даже Нуну не скажу. Во всяком случае пока. Но рано или поздно она узнает. Что ж, подождем. Может, я все это придумываю".
"Сегодня утром Женевьева пришла немного позже. Она проспала. Я немного испугалась, что с ней что-то случилась. Войдя, она побежала ко мне, мы обнялись - она рыдала, и я не могла ее успокоить. Бедная Женевьева. Как бы мне хотелось рассказать ей, но не теперь… нет, нет, не теперь".
На этом дневник заканчивался, и я так и не нашла то, что хотела узнать; но я поняла одно: самая важная тетрадь - последняя, та, что осталась в шкафу Нуну. Почему она не дала ее мне?
Я вернулась в ее комнату. Она лежала на диване, закрыв глаза.
- Нуну, - сказала я, - что это было… какая тайна? О чем она писала? Чего она боялась?
Она произнесла:
- Мне так плохо. Вы не представляете, как меня изводит эта головная боль.
- Извините.
- Что вы хотели?
- Последняя тетрадь, - сказала я. - Та, которую она писала перед смертью. Может быть, ответ в той тетради…
- Там ничего нет, - сказала она. - Закройте, пожалуйста шторы. Мне мешает свет.
Я положила тетрадь на столик около дивана, задернула шторы и вышла.
Но мне нужно было достать ту последнюю тетрадь. Я была уверена, что тогда я узнаю, что происходило в дни накануне смерти Франсуазы.