Клиф посмотрел на мать беспристрастным взором. За те пять лет, что прожила с Джо, она, казалось, помолодела. Конечно, в ее темных волосах стало больше седины, лоб незаметно прорезали морщинки – однако же все в ней дышало молодостью и счастьем. Может быть, это результат любви? Может быть, именно любовь придает блеск глазам и сияние лицу? Не читал ли он где-то, что супружеские пары живут дольше, чем одинокие люди?
Почему же тогда, думая об Эди и своей любви к ней, он чувствовал себя стариком?
– Ты счастлива, верно? – внезапно спросил Клиф.
– Было бы грешно с этим спорить, чувствуя себя такой счастливой, как сейчас, – ответила мать и отхлебнула кофе. – Вот если бы ты задал мне этот вопрос вчера, ответ был бы немного иной.
– Почему?
– Вчера в моей жизни кого-то недоставало, и этот кто-то – мой сын.
На этот раз Клиф потянулся через стол к матери и дотронулся до ее руки.
– Почему мы разошлись, ма? Почему допустили, чтобы расстояние между нами стало таким длинным? Что с нами случилось?
Анна Форрестер вздохнула.
– Ах, голубчик, ты не представляешь, сколько раз за два года я задавала себе этот вопрос. – Она задумчиво посмотрела на сына. – Когда Кэтрин ушла, ты был в таком отчаянии, в таком беспросветном мраке – ты не желал расстаться со своим горем, не желал обратиться за помощью к тем, кто тебя любит. Мы отступились, решили, что самое лучшее – дать тебе время побыть наедине с собой. Но оказалось, что время только усилило твое горе и ожесточило тебя. Когда я тебе звонила, я слышала это в твоем голосе, и мне было очень тяжело. Легче было совсем не звонить. – Она похлопала его по руке. – Я надеялась, что наступит время и ты вернешься к нам. Я не знаю, что помогло тебе наконец найти душевный покой, но я благодарна за то, что ты к нам вернулся.
Эди… Эди помогла мне найти душевный покой, хотел он сказать и… не сказал. Что толку говорить матери про Эди? Он ведь отвернулся от нее, не впустил ее в свою жизнь, так о чем же говорить? К чему говорить о женщине, чьи глаза – зеркало ее души, а в зеркале отражается любовь к нему, любовь, приводящая его в смятение, мало того – вызывающая страх.
– Анна, я пришел. – Слова сопровождались стуком двери. Со вздохом облегчения Клиф отвлекся от мыслей об Эди и встал из-за стола, чтобы поздороваться с отчимом.
Клиф сидел на качелях на заднем дворе. Он пробыл в Сент-Луисе уже три дня, и Эди по-прежнему заполняла его мысли, как и в первый день, когда он ехал сюда из Канзас-Сити.
Когда он глядел на мать и Джо, видел, как они любят друг друга, как им хорошо вдвоем, какие между ними мир и согласие, он думал о том, что точно так могло бы быть у них с Эди, если бы он не оказался трусом. Сегодня, когда над головой ярко светило солнце и всюду были видны признаки наступающей зимы, его страх представлялся ему неоправданным. Неужели этот страх перед будущим настолько велик, чтобы пожертвовать из-за него любовью, которая ждала их с Эди? Клиф больше не был в этом уверен.
Мало того, он постепенно осознал, что, когда Кэтрин бросила его, его придавила не столько потеря жены, сколько потеря мечты о счастливой жизни вдвоем до конца своих дней. Клиф всегда считал, что будет женат один раз. Раз и навсегда. Кэтрин разбила эту мечту.
– Что ты тут делаешь один-одинешенек? – спросила, выходя из дверей, мать и подсела к нему на качели.
– О, просто размышляю о разных сложных вопросах. – Он улыбнулся собственным словам, припомнив, как у них с Эди был почти такой же разговор в тот день, когда она привела его к своему заветному камню. Тот самый день, когда бабушка упала с лестницы. Интересно, как она себя чувствует?.. И еще в этот день они с Эди были близки во второй раз…
– В чем дело, сын? Опять Кэтрин? – спросила мать, и он понял, что поморщился от боли при мысли об Эди.
– Нет, Кэтрин здесь ни при чем, – поспешно заверил Клиф. – Я наконец-то примирился с Кэтрин и разводом. Я встретил другую женщину. – Он обернулся и умоляюще взглянул на мать. – И я не знаю, что делать.
– Расскажи мне, – попросила мать.
Они сидели, тихонько покачиваясь, под теплыми лучами солнца, и Клиф рассказывал матери про Эди и бабушку. Начиная с того, как получил приказ вести наблюдение из их квартиры, и до того, как в день отъезда в Сент-Луис выпроводил Эди из дома. Он ничего не утаил, сказал о враждебности, которую вначале чувствовал к Эди, о неприязни, которая каким-то таинственным образом переросла в любовь.
Клиф закончил рассказ, но мать еще долго молчала. Наконец она заговорила, тихо и с грустью, вызванной воспоминаниями о прошлом.
– Много лет назад, когда твой отец бросил нас, меня очень волновало, сможешь ли ты с этим смириться. Я так боялась, что от раны, которую нанес его уход, у тебя навсегда останется шрам. Я и о себе тревожилась. Смогу ли я после этого верить мужчинам? Я отдала твоему отцу все, что могла дать, но этого оказалось недостаточно, чтобы его удержать.
– Ма… – Клиф слышал страдание в голосе матери и не хотел, чтобы она продолжала вспоминать печальное прошлое. Печальное и для него самого, ведь его терзали такие же чувства.
– Ничего, все в порядке. – Мать ободрила его улыбкой и продолжала: – Клиф, я так радовалась, когда ты женился на Кэтрин, хотя и сомневалась в ней. Я была довольна, что ты преодолел травму своего детства. Ты говоришь, в твоей жизни появилась другая женщина, женщина, которая предлагает тебе любовь, и мне больно думать, что ты бежишь от нее.
– Когда же мы перестанем рисковать? – горестно спросил Клиф.
– Когда умрем.
– А что, если бы вдруг Джо решил оставить тебя? Ты бы не пожалела, что отдала ему сердце только для того, чтобы какая-нибудь жестокая причуда судьбы вдребезги его разбила?
– Сейчас я скажу тебе, о чем я пожалею.
Через два месяца после того, как мы с Джо стали встречаться, он попросил меня выйти за него замуж, и я сказала: "Нет". Больше года я отказывала ему, боясь снова связать себя обязательствами. Если Джо решит оставить меня, единственное, о чем я пожалею – что не вышла за него сразу, когда он меня попросил, что зря потратила целый год, который мы могли быть вместе. Клиф… – ее темные мудрые глаза нашли более светлые глаза сына, – любовь никогда ни о чем не сожалеет – только те, кто бежит от любви, испытывают сожаление. – Мать похлопала его по руке и загадочно улыбнулась. – Подумай об этом, сын. – Она поднялась с качелей и направилась в дом, оставив Клифа наедине с его мыслями.
– Благодарю за потраченное на меня время, миссис Стивенсон. Я свяжусь с вами, когда прочту оставленную вами литературу, – сказала Эди, провожая к дверям тощую женщину с хмурым лицом.
– Дисциплина – вот что должно стоять на первом месте, когда имеешь дело со стариками. Жесткая дисциплина. – Милдред Стивенсон кивнула головой, уверенная в своей житейской мудрости и правоте. – Мы в "Счастливом поместье" в этом убеждены.
– Спасибо. Я это запомню. – Эди любезно улыбнулась. Проводив женщину до выхода, она закрыла за ней и устало прислонилась к дверям. Вот уж действительно "счастливое" поместье! Если миссис Стивенсон служит образцом для остального персонала, этим санаторием заправляет банда кровопийц.
Эди вздохнула, бросилась на диван, схватила сделанный ею список частных санаториев и вычеркнула "Счастливое поместье" жирной чертой.
За последние два дня она побывала в трех таких заведениях, а миссис Стивенсон вызвалась заехать к ней сама, чтобы рассказать о достоинствах своего, но пока что ни одно из них не произвело на Эди благоприятного впечатления. Она заставила себя подняться с дивана, пересекла комнату, села за стол и уставилась на окно. Сидеть и думать – вот что было ее основным занятием за те четыре дня, которые прошли с ее последнего разговора с Клифом. Снова и снова она перебирала каждое слово в уме, гадая, что бы еще могла ему сказать, что бы могла сделать, желая заставить его изменить решение. Однако она знала: ни слова ее, ни поступки не изменили бы ровным счетом ничего.
Тяжелее всего для Эди было переносить одиночество. Она привыкла к тому, что в квартире кипит жизнь, но последние четыре дня ее заполоняли лишь призраки. То, что бабушка в больнице, было достаточно грустно, но самую глубокую грусть в ее жизни оставила разлука с Клифом.
– Хватит, – сказала Эди громко. Она провела слишком много времени, размышляя о том, чего нельзя изменить. Через несколько часов ей предстоит встреча в очередном санатории. До тех пор надо поесть. Эди поставила на огонь чайник и стала делать бутерброды с сыром и авокадо.
Только она успела закончить, как раздался стук в дверь. Наверно, Роза. Хочет узнать, не нашла ли я для бабушки подходящее место, подумала Эди, торопливо идя к дверям.
Она распахнула дверь и тут же захлопнула ее, не поверив своим глазам.
– Эди… – раздался из-за двери голос Клифа.
Эди молчала. У нее упало сердце, перехватило дыхание, она не могла выговорить ни слова.
– Мэм, меня зовут Клиф Марчелли. Я из полицейского управления Канзас-Сити.
Его слова, напомнившие ей их первую встречу, вызвали у Эди горькую улыбку.
– Верно, а я царица Савская, – отозвалась она еле слышно.
– Эди, можно мне войти? Мне надо с тобой поговорить.
Что он тут делает? Что ему от нее нужно? Опять всего лишь миг без всяких обязательств? С нее довольно. Она не может держать его в объятиях, чувствовать прикосновение его горячего тела, не желая большего, чем всего лишь миг.
– Несколько дней назад ты сообщил мне все, что мне требовалось знать, – сказала она твердо, стараясь не поддаваться чувствам, которые ему так легко было вызвать в ней.
– Эди, пожалуйста, впусти меня.
Она медленно открыла дверь, впустила его в комнату, затем заперла дверь за его спиной.