– Ну вообще! Стараешься, землю носом роешь, и все не так. Мы тут что, лексиконом занимаемся или бизнесом?
– И тем и другим, – вставила осмелевшая Екатерина Михайловна.
Ирина послала ей улыбку сообщницы и попыталась остудить Максима:
– Максим Павлович, Екатерина Михайловна права.
Мы занимаемся и тем и другим. Ее обязанность, как редактора, выбирать авторов, а ваша – как коммерческого директора – заниматься финансами и сбытом. До сих пор наши тиражи не возвращались, не вижу причин, чтобы так не было и дальше. Потихоньку раскрутим и своих авторов.
– Потихоньку!
Это простое слово почему-то особенно возмутило Максима. Он застыл как вкопанный посреди кабинета и презрительно протянул прямо в лицо развернувшейся к нему редакторше:
– Екатерина Михална, вам чего, деньги не нужны?
Екатерина Михайловна поджала губы, еще больше выпрямила спину, хотя и так всегда держалась словно балерина у станка, и не удостоила Максима ответом.
– Сядь! – вспылила Ира, забыв о конспирации их отношений на работе, на которой сама же и настаивала. Нет, конспирация – это, конечно, слишком сильно сказано, скорее разграничение. Вполне естественное в такой ситуации четкое разграничение стиля отношений. Дома – любовники.
На работе – только коллеги. – Максим, сядьте и успокойтесь. Екатерине Михайловне деньги нужны, как и всем нормальным людям, но издательскую политику определяет не она, так что все претензии ко мне.
Максим рухнул на свободное место возле начальницы, подсунул свои слишком длинные ноги под ее стол и усмехнулся:
– А вас, Ирина Сергеевна, значит, деньги не интересуют?
– Интересуют. Мы же, Максим Павлович, как вы изволили справедливо заметить, здесь бизнесом, а не лексиконом занимаемся. Мы зарабатываем деньги на издании детских книг. И наш бизнес, как и любой другой, имеет свою специфику.
– Неужели? И что же это за специфика? – окончательно развеселился Максим, сбросил под столом туфли и плотно сжал своими ногами ее икры. Ира попыталась освободиться, но Максим сжимал ноги еще сильнее и лыбился во весь рот. Под угрозой, что их возню под столом заметит Екатерина Михайловна, Ире пришлось смириться, но веселости Максима она не поддалась.
– Большая специфика. – Ира еще раз попробовала вытащить свои ноги из плена. Не получилось. Ну и ладно. – Понимаете, Максим, книги – не совсем обычный товар…
– Это я уже слышал. Знаю, – отмахнулся Максим.
– Значит, не все знаешь! – Ира улучила момент и со всей силы вонзила тонкий каблук новенькой босоножки ему в ногу возле большого пальца. Он дернулся и, еле сдержав крик, убрал ноги, а Ира наконец смогла говорить спокойно и серьезно. Она чуть-чуть переждала, пока он сможет слушать, и объяснила:
– Все гораздо серьезней, чем ты думаешь. Дело в том, что слово, особенно написанное и растиражированное, имеет свойство влиять на будущее. Пока все лотки завалены книжками, в которых льются реки крови, значит, эти реки и будут литься. То, что написано, так или иначе сбывается, иногда даже буквально. Это известно любому человеку, имеющему хоть малейшее отношение к литературе.
– Естественно! – ничуть не удивившись, подтвердила Екатерина Михайловна. – Вот и Пушкин в "Онегине" накликал себе судьбу. Сказано же – вначале было слово.
– Вот видишь! – обрадовалась поддержке Ира. – А мы с вами детские книжки издаем, так что выводы насчет так называемого степовского юмора напрашиваются сами собой.
Настя отвлеклась от экрана и слушала, приоткрыв рот. Светлые кудряшки прилипли к влажной от пота щеке.
В кабинете повисла пауза. Первым опомнился Максим.
Он медленно обвел присутствующих изумленным взглядом и высказался просто, но от души:
– Ну вы даете!
Полагающееся в таких случаях обязательное "блин" он опустил, что Ира по достоинству оценила. Она повторила маневр Максима под столом, но по-своему – вытащила ногу из босоножки и голой ступней забралась ему под брючину. Потом, не взглянув на его реакцию, повернулась к секретарше и попросила:
– Настя, будьте добры, уберите Степа из плана и мне на подпись. Мне кажется, что у нас подобрались хорошие книжки, есть над чем поработать.
– Ирина Сергеевна, я могу идти? – спросила редакторша и, только дождавшись Ириного, "Конечно, Екатерина Михайловна", царственно поднялась со своего стула.
Все-таки она очень похожа на отставную балерину.
– Я же обещал… – Несмотря на маневры под столом, до Максима все же дошло, что вопрос со Степом решен окончательно.
– Ничего, обещания – не договор, юридической силы не имеют, извинитесь и сошлитесь на злющую несговорчивую начальницу.
– Ну, Ир, не дури. Это ж верные деньги, сам Эдик устроил. – Максим совсем забыл о конспирации и обнял ее за плечи. Наверное, думал, что так убедительнее. Хоть бы дождался, пока уйдет Екатерина Михайловна!
На минуту в кабинете воцарилась напряженная тишина.
Под очками редакторши застыло возмущение, и это Ире понравилось, а в круглых голубых глазах Настеньки – живейшее любопытство, и это Ире не понравилось. Что ж, сама виновата, надо в конце концов решать с Максимом – или туда, или сюда. Стараясь не повышать голос, она сказала, четко выговаривая каждый звук:
– Максим, здесь решает не Эдик, а я. Запомни это, пожалуйста.
Она верно рассчитала. Назови она Максима на "вы", дернись из-под его руки, это выглядело бы нарочито, и всем сразу бы стало ясно, насколько искусственна дистанция, которую она старается выдержать. А так получилось, что даже если между ней и Максимом есть какие-то личные отношения и даже если это всем известно, то суть дела не меняется. Всему свое время и место.
Екатерина Михайловна, чеканя шаг, словно ей предстояла решительная атака, вышла из кабинета. Настенька чуть слышно вздохнула, положила перед Ириной заново отпечатанный план, на секунду замялась и тоже ушла.
Ира отъехала на своем кресле к другому краю стола и строго напомнила:
– Максим, мы же договаривались, что на работе все по-прежнему. Ты слишком много себе позволяешь.
Он откинулся на спинку стула, потом рывком встал и нервно забегал по диагонали кабинета, бросая в воздух отрывистые фразы:
– Я дурак, по-твоему, да? Идиот! Мальчишка на побегушках, да? Максим туда, Максим сюда, а чуть высунешься – по носу. Знай свое место и не рыпайся!
Ира, подперев подбородок, полюбовалась на его спортивную осанку и пружинистую походку, на его ставшее особенно выразительным от гнева лицо, потом засмеялась, вышла из-за стола и встала у него на пути, так, что он об нее споткнулся. Прижалась крепко-крепко, левой рукой скользнула под воротник, правую положила на ширинку. Он продержался недолго – с силой обхватил ее за талию, языком раскрыл рот. Почувствовав шевеление под правой рукой, она отодвинулась, опустилась в кресло и вздохнула:
– Жарко…
Не говоря ни слова, он мягко щелкнул замком, достал из холодильника моментально "заплакавшую" бутылку минералки и стал медленно расстегивать пуговицы на ее платье. Малюсеньких пуговиц на легком полульняном платье в мережках было много-много, пальцы Максима, прохладные от бутылки, касались ее нежными, но верными движениями. Когда он расстегнул платье, налил минералки в ароматный носовой платок и провел холодной влагой по ее разгоряченному духотой телу, Ира закрыла глаза и подумала некстати, что все это – страсти в неподходящем месте, приемчик с минералкой, длинное, сильное и ароматное тело Максима – вполне тянет на сцену в американской мелодраме. Хоть камеру заноси и снимай. Разве что кондиционера не хватает.
Хотя, если б у нее был кондиционер, минералка бы не понадобилась…
Когда она очнулась – прямо на покрытом жестким ковролином полу, обдуваемая сквозняком из-под дверной щели, – Максим лежал рядом, облокотившись на локоть, и внимательно разглядывал ее лицо.
– Ты чего? – спросила она, без всякого стеснения вспомнив о трех морщинках, пока не поддававшихся косметичке, – двух на лбу и одной на шее. Вспомнив, впрочем, без всякой горечи и стеснения, так, между прочим.
– Почему ты постоянно тычешь меня носом в то, что я младше? – спросил он, словно услышав ее мысли.
– Разве? – игриво спросила она и погладила его по голове.
– Еще как! – отодвинулся он. Он хотел говорить, выяснять отношения.
Последнее время они и только этим и занимаются.
Каждое утро он начинает с вопроса: "Когда мы наконец поженимся?" Словно они вместе лет десять и все тянут со свадьбой. Если вечером нужно куда-нибудь пойти, он делает обиженную мину и бурчит: "В каком качестве я должен тебя сопровождать?" "В качестве внебрачного племянника", – отшучивается Ира. Ей и самой непонятно, почему она не может решиться. Ведь так хочется маленького! Заглядывает в каждую коляску, попадающуюся по пути. Прикидывает, на кого был бы похож их малыш.
Скорее всего на Максима – он чернявый, у таких порода сильная. Чем-то смахивает на Андрея, а Катюшка была маленькой копией папы, а значит… Неужели ей так страшно от того, что он младше на десять лет и так по-голливудски хорош?
Да нет, дело совсем не в возрасте. Если честно, она уже не чувствует себя старше Максима. Наоборот, сейчас, как никогда, понимает, что женская привлекательность – дело сугубо индивидуальное. Если она есть, то с возрастом прибавляется. А если нет, так и суда нет. Ей привлекательности на жизнь хватает. Не так чтобы с лихвой, но вполне достаточно. Она спокойно смотрит в зеркало на потихоньку прорезающиеся носогубные складки, "смешинки" вокруг глаз и отчетливо видит – она не просто привлекательна, мила или симпатична, она красивая женщина. Гораздо красивее, чем была в юности. И куда раскованнее, чем была в юности.