- Она большой человек в мире рекламы. И возле нее вечно трется множество разных парней. Она очень красивая.
- Это здорово.
- Нет, ты не понимаешь. Она действительно очень красивая и успешная. Ну, так вот…
Донна делает паузу и поправляет платье.
- Я думаю, тебе надо с ней познакомиться.
- Хорошо.
- Я серьезно, - настаивает Донна. - Я дам ее номер. Ты должна, позвонить и встретиться с ней. Она тебе понравится. Она еще круче, чем я.
Я поворачиваю в проезд, ведущий к дому, и останавливаюсь в замешательстве. Напротив гаража стоит красный пикап. Спустя секунду я понимаю, что это машина Лали и что она приехала в мой дом и дожидается меня.
Ко мне в голову закрадывается шальная мысль о том, что они с Себастьяном расстались и Лали приехала, чтобы попросить прощения. А это значит, что есть пусть слабая, но надежда на то, что мы с Себастьяном сможем опять встречаться и, как знать, быть может, мы снова будем дружить с Лали…
Ставя машину возле пикапа, я делаю недовольную гримасу. О чем я думаю? Мне теперь ни при каких обстоятельствах не нужно больше встречаться с Себастьяном. Для меня он испорчен, как любимый свитер с огромным отвратительным пятном, А дружба с Лали? Она же разрушена навеки. Так какого черта она здесь делает?
Я обнаруживаю Лали на веранде. С ней сидит Мисси. Моя сестра всегда такая вежливая - сидит и пытается вести непринужденную беседу. А в душе наверняка огорошена появлением Лали не меньше, чем я.
- Как поживает мама? - спрашивает Мисси, испытывая неловкость.
- Хорошо, - отвечает Лали. - Папа подарил ей щенка, поэтому она счастлива.
- Замечательно, - говорит Мисси с дежурной улыбкой на лице. Она смотрит в сторону и видит, что я шагаю по дорожке. - Кэрри! - восклицает она, вскакивая. - Хорошо, что ты приехала. Мне нужно заниматься.
Сестра делает пальцами движения, изображающие игру на пианино.
- Рада была тебя видеть, - говорит Лали. Она смотрит вслед Мисси, пока та не скрывается в доме. Потом поворачивается ко мне.
- Ну? - спрашиваю я, скрещивая руки на груди.
- Да как ты смела? - говорит Лали с нажимом.
- Что? - удивляюсь я, пораженная ее вопросом. Я ожидала, что она начнет просить прощения, а она вместо этого на меня нападает?
- А ты как посмела? - задаю я тот же вопрос, не зная, что сказать.
И тут я замечаю в ее руке свернутую в трубку рукопись. Сердце дает сбой. Я точно знаю, что держит в руках Лали: это моя статья о ней и Себастьяне. Та самая, которую я отдала Гейл несколько недель назад и которую собиралась попросить ее не публиковать.
- Как ты могла такое написать? - спрашивает Лали. Я делаю шаг по направлению к ней и осторожно сажусь на стул по другую сторону стола. Она играет в крутую девчонку, но я вижу, что глаза у нее беспомощно распахнуты и полны слез. Она явно вот-вот расплачется.
- О чем ты говоришь?
- Об этом!
Она хлопает рукописью по столу, листки разлетаются, но она быстро их собирает.
- Даже не пытайся лгать. Ты знаешь, что сама это написала.
- Я?
Лали поспешно вытирает уголок глаза.
- Ты меня не обманешь. Здесь говорится о вещах, которые только ты могла знать.
Вот ведь черт. Теперь мне становится очень не по себе. Я испытываю чувство вины.
Но, как бы то ни было Лали затеяла весь этот бедлам, не я. Откидываюсь на спинку стула и кладу ноги на стол.
- Где ты это взяла?
- У Джен Пи.
Джен Пи, наверное, болталась с Питером по комнате, где делается макет газеты, нашла рукопись в папке Гейл и украла.
- Зачем Джен Пи отдала это тебе?
- Я давно ее знаю, - медленно произносит Лали. - Некоторые люди проявляют дружеские чувства.
Она так отвратительна. Ведь мы с ней не меньше знакомы, это уж точно. Наверное, ей не очень хочется об этом сейчас говорить.
- А, ну да. Тут, наверное, действует принцип "рыбак рыбака видит издалека". Ты украла Себастьяна, она - Питера.
- О Кэрри, - говорит она со вздохом. - Ты никогда не разбиралась в парнях. Нельзя украсть у девушки молодого человека просто так. Это можно сделать только в том случае, если он сам хочет, чтобы его украли.
- О, правда?
- Ты такая злая, - продолжает она, тряся рукописью. - Как ты могла такое написать?
- Вероятно, ты заслуживаешь этого?
- Кто ты такая, чтобы судить, чего я заслуживаю? Что ты о себе думаешь? Ты думаешь, ты - бог? Ты всегда уверена, что ты чуть лучше, чем другие люди. Вечно думаешь, что с тобой случится, что-то хорошее. Ты считаешь, что вот это все, - говорит Лали, указывая на двор моего дома, - не твоя жизнь. Думаешь, что это - просто ступень в какую-то лучшую жизнь.
- Может, так оно и есть, - возражаю я.
- А может быть, и нет.
Воцаряется молчание. Мы смотрим друг на друга, пораженные тем, какой силы достигла вражда между нами.
- Кстати, - спрашиваю я, вскидывая голову. - Себастьян видел рукопись?
От этого вопроса Лали, похоже, еще сильней распаляется. Отворачивается и закрывает глаза руками. Она делает глубокий вдох, словно принимает очень важное решение. Затем отнимает руки от лица и перегибается через стол ко мне. Лицо ее ходит ходуном от боли.
- Нет.
- А что так? Я думала, эта рукопись послужит еще одним кирпичиком в крепкой стене системы ваших взглядов, построенной на ненависти к Кэрри.
- Он не видел и никогда не увидит.
Лицо ее приобретает суровое выражение.
- Мы расстались.
- Правда? - говорю я писклявым от волнения голосом. - Почему?
- Потому, что я застала его страстно целующимся с младшей сестрой.
Я беру страницы рукописи, которые Лали разбросала по столу. Собрав, я постукиваю краем стопки об стол, пока она не становится практически ровной. У меня вырывается смешок. Я стараюсь сдержаться, но это невозможно. Рот сам собой открывается, и оттуда вырывается гомерический хохот.
- Это не смешно!
Лали подскакивает, чтобы уйти, но вместо этого бьет кулаком по столу.
- Не смешно, - повторяет она.
- Ой, нет, это очень смешно, - киваю я, истерически смеясь. - Это просто уморительно!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Свободный человек в Париже
Двадцатое июня
Я сижу и пишу. Прижав костяшки пальцев к губам, смотрю в окно.
Поезд Национальной компании железнодорожных пассажирских сообщений. Папа, Мисси и Доррит подвезли меня до станции и готовятся прощаться. Я просила Мисси и Доррит не ехать на вокзал. Пыталась объяснить, что в моей поездке нет ничего особенного. Я просто еду на лето. Но когда пришла пора выходить из дома, все засуетились и занервничали, схватили мои вещи и забегали с ними, натыкаясь друг на друга. На дворе не 1893 год, я отправляюсь не в далекий Китай и вообще не происходит ничего сверхъестественного. Но все вели себя так, словно мы расстаемся надолго.
И вот мы стоим на старенькой расшатанной платформе и пытаемся поддерживать непринужденную беседу.
- Ты знаешь адрес? - спрашивает папа уже в бог знает какой раз.
- Да, пап. Адрес записан в блокноте.
Чтобы успокоить его, я вынимаю блокнот из сумочки и читаю адрес вслух.
- Восточная сорок седьмая улица, дом двести сорок два.
- А деньги, деньги у тебя есть?
- Двести долларов.
- Это на случай непредвиденных обстоятельств. Ты не потратишь их все сразу?
- Нет.
- И ты позвонишь, когда доберешься до места?
- Я постараюсь.
Последняя фраза тонет в долгом печальном гудке приближающегося поезда. Одновременно оживает система оповещения пассажиров.
- Поезд номер одиннадцать ноль три до станции Пенн, Нью-Йорк Сити, далее до Вашингтона, округ Колумбия, прибывает через одну минуту.
- До свидания, до свидания.
Все вокруг прощаются, обнимают друг друга. Папа берет мой чемодан и заносит его вверх по ступенькам в вагон. Я снимаю шляпку, чтобы попрощаться.
- До свидания, до свидания.
Поезд вздрагивает и трогается, и сердце уходит в пятки.
- До свидания, до свидания.
Все, поехали. Я иду по проходу между креслами, покачиваясь, как пьяный матрос. "Нью-Йорк", - думаю я, опускаясь на сиденье, покрытое потрескавшейся красной кожей, и доставая журнал.
Вчера я попрощалась с друзьями. С Мэгги, Уолтом, Мышью. Мы встретились в закусочной, чтобы съесть напоследок по гамбургеру с луком и перцем. Уолт там больше не работает. Он теперь отвечает на звонки в юридической конторе. Отец сказал ему, что, несмотря на то что он не может простить ему его сексуальной ориентации, он тем не менее считает себя обязанным проследить за тем, чтобы у Уолта жизнь сложилась должным образом. Мышь едет в государственный лагерь, а Мэгги проведет лето в Хилтон Хеде, ее брат с женой сняли там коттедж. Мэгги будет помогать им приглядывать за детьми, попутно, естественно, не забывая крутить романы со спасателями. Я слышала, что Лали будет учиться в Хартфордском университете, на факультете бухгалтерии. Оставался единственный человек, с которым мне хотелось увидеться, хотя я понимала, что делать этого не стоило, но не могла удержаться.
Меня одолевало любопытство. Или, возможно, я хотела убедиться, что все кончено. Я должна была удостовериться, что он меня не любит и никогда не любил.