На миг в голове появляется ужасная мысль: папа мог бы предложить Джорджу меня в качестве благодарности. Я повторила бы судьбу одной из героинь бабушкиных романов. В них часто случалось так, что семья заставляет девушку выйти замуж за человека, которого она не любит. И потом Себастьяну придется спасать меня. Правда, у него ничего не получится, так как отец запретил нам всем выходить из дома без присмотра. Даже по телефону нам запрещено разговаривать, пока мы не объясним папе, кому и зачем мы звоним. Я иду вверх по лестнице в свою комнату, испытывая ненависть к отцу, Доррит и особенно к Джорджу.
Коробку с рассказами я кладу под кровать и беру трубку. Может быть, Джордж еще спит. Или его нет дома. По крайней мере, я смогу с чистой совестью сказать, что звонила. Он отвечает после второго гудка.
- Ну, ты как там, держишься? - спрашивает он.
- Со мной все в порядке.
- А Доррит?
- Заперта в комнате, - отвечаю я и делаю паузу, прежде чем продолжить. - В любом случае я бы хотела выразить благодарность. Без тебя мы бы не справились.
На последней части фразы я, делаю упор, стараясь изо всех сил, чтобы мои слова звучали искренне. Но кажется, мне это не совсем удается. Впрочем, Джордж, кажется, ничего не заметил.
- Да без проблем, - отвечает он голосом, по которому можно догадаться, в каком он отличном настроении. - Такое случается время от времени. Рад, что смог помочь.
- Спасибо тебе еще раз.
Я уплатила долг вежливости и собираюсь повесить трубку, но вдруг совершаю фатальную ошибку.
- Джордж, - спрашиваю я. - Почему она выбрала тебя?
- А что, звучит ужасно? - смеется он в ответ.
- Нет. Ты прекрасный парень…
- О, правда? - спрашивает он с воодушевлением.
- Да, без сомнения, - тяну я, стараясь понять, как теперь избежать ловушки. - Но ей только тринадцать. Украсть машину и уехать в Провиденс - очень необычный для нее поступок…
В этот момент я слышу характерный звук, который означает, что папа взял трубку в гостиной и слушает наш разговор.
- Я хотел поговорить с тобой на эту тему, - говорит Джордж тихо. - Возможно, я смогу приехать на следующей неделе.
- Надо будет у папы спросить, - вздыхаю я, зная, что папа скажет "да", и удивляюсь, как это он сам до сих пор не вступил в беседу.
Когда мы с Джорджем заканчиваем разговор, я спускаюсь вниз, чтобы разобраться с папой.
- Ты теперь собираешься прослушивать все телефонные звонки?
- Мне жаль, Кэрри, но это так. Я не прослушиваю, просто проверяю, кто говорит.
- Прекрасно, - говорю я саркастически.
- И если ты собираешься позже встретиться с Себастьяном, забудь об этом. Я не хочу, чтобы этот маленький мерзавец отирался в нашем доме.
- Но, пап…
- Извини, Кэрри.
- Но это мой парень.
- Как я сказал, так и будет, - отвечает отец, который словно не замечает, насколько явно я расстроена.
- Никаких парней. Это касается и Себастьяна.
- У нас тут что, Алькатрас?
Отец ничего не отвечает.
О, черт. Гнев ворочается внутри меня, словно доисторическое одноклеточное существо, как взрывоопасный вирус зла, парализующий способность мыслить рационально. Его действие так разрушительно, что я уже не могу думать ни о чем другом, кроме как…
- Я тебя убью! - кричу я, взбегая по ступенькам к комнате Доррит. Запрыгиваю на нее сверху, но она готова к нападению и задрала вверх ноги, чтобы защищаться. Мне известно, что где-то в огромном мире существуют идеальные семьи, в которых сестры не дерутся. Но у нас не тот случай. Мы можем дать фору профессиональным боксерам или борцам в том, какие удары ногами мы способны наносить или как мы умеем выкручивать руки. Для нас обычное дело гоняться друг за другом с садовой лопатой или граблями, запереть кого-нибудь в машине или оставить на улице перед закрытой дверью. Мы часто прячемся в шкафах, стряхиваем друг друга с деревьев или преследуем, как собаки кролика. Я снова кричу: "Да я тебя убью!", поднимаю подушку над головой и собираюсь обрушить ее на Доррит, а она бьет меня ногами в пах. Снова заношу подушку, чтобы попасть сестре в лицо, но она отползает и падает на пол, затем вскакивает на ноги и запрыгивает мне на спину. Я истаю на дыбы, как лошадь, но не могу стряхнуть ее. Отчаянно стараюсь удержать равновесие, но мы падаем и оказываемся на кровати, я - сверху, Доррит подо мной.
Затем поток эмоций иссякает, и мы истерически смеемся.
- Не смешно, - пытаюсь сказать я. По моему лицу от хохота ручьем текут слезы. - Ты сломала мне жизнь. Ты заслуживаешь смерти.
- Что происходит? - спрашивает Мисси, появляясь в дверном проеме. Доррит показывает на нее пальцем. В появлении Мисси, равно как и в самом жесте, нет ничего смешного, но нас настигает новый приступ истерического веселья.
- Прекратите смеяться, - требует Мисси ворчливо. - Я только что говорила с папой. Он думает отослать Доррит в исправительную школу.
- Где мне придется носить форму? - спрашивает Доррит, корчась от смеха.
- На этот раз папа говорит серьезно, - убеждает нас Мисси хмуро. - Он сам сказал, что не шутит. У нас серьезные неприятности. У всех. Нам даже запрещено иметь друзей.
- Мы в Бралькатрасе, - говорю я.
- Ха, - пренебрежительно отзывается Доррит.
Она слезает с кровати и смотрит в зеркало, накручивая на палец прядь волос, выкрашенную в голубой цвет, которая свисает у нее перед глазами.
- Скоро у него это пройдет. У него всегда так, - говорит она угрожающе.
- Доррит…
- Я вообще не понимаю, как так вышло, что у нас остался только он. Это папа должен был умереть, а мама остаться.
Она вызывающе смотрит на меня и Мисси, на наших лицах застыло ошеломленное выражение. Пожалуй, она высказала то, о чем все думали, но никогда не позволили бы себе произнести вслух.
- И мне плевать, отправит он меня в исправительную школу или нет, - добавляет она. - Все, что угодно, только не застрять в этой семье.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Масло попадает в огонь
В тишине за окном раздается гудок машины, стоящей в проезде возле нашего дома. Хоть бы это была Мышь, молю я.
Мисси, Доррит, папа и я вместе сидим за столом и завтракаем. С нашей стороны это бесплодная попытка создать видимость нормальной семейной жизни. Услышав гудок, отец подходит к окну, отдергивает занавеску и смотрит на улицу.
- Это Роберта, - говорит он, подтверждая мое предположение. Я подскакиваю, хватаю пальто и разрисованную сумочку. У меня все наготове.
- Не спеши. Давай еще раз все повторим, - говорит папа, а Доррит закатывает глаза. - Ты едешь в Хартфорд, чтобы пойти на спектакль "Как важно быть серьезным". Ты позвонишь во время антракта. Дома будешь в одиннадцать.
- В одиннадцать, может, чуть позже, - говорю я, всовывая руки в рукава пальто.
- Я буду дожидаться, - говорит отец и смотрит на Мисси и Доррит. Они глядят в тарелки и делают вид, что заняты едой не знают, куда я на самом деле еду.
- Конечно, папа, - говорю я, обматывая шею старой бабушкиной норковой накидкой. При обычных обстоятельствах я бы не стала ее надевать, но, раз уж по легенде я отправляюсь в театр, нужно позаботиться о достоверности.
Когда я быстро иду к машине, возникает ощущение, что у меня на спине мишень. Я солгала, но не во всем. Мы с Мышью идем на шоу, но не в Хартфорде. На самом деле мы должны встретиться с Себастьяном и Лали на концерте "Ацтек Ту-Степ". Конечно, в моих мечтах встреча с Себастьяном была обставлена иначе, но теперь это уже не имеет значения. Каждая клеточка тела поет в предвкушении.
Я открываю дверь "Гремлина", и в лицо мне ударяет поток горячего, сухого воздуха. Когда я аккуратно застегиваю пряжку ремня безопасности, Мышь смотрит на меня с видом триумфатора.
- Были какие-нибудь проблемы? - спрашивает она.
- Нет. Он ничего не заподозрил.
Когда мы беспрепятственно покидаем проезд и оказываемся на шоссе, я смеюсь. Голова кружится от возбуждения, я нервно смотрю в зеркальце, вделанное в солнцезащитный козырек, проверяя, не стерлась ли помада.
- Поверить не могу, что мы это сделали, - визжу я. - Мышь, ты лучшая!
- Эй, - говорит она. - Зачем еще нужны друзья?
Я откидываюсь на спинку и улыбаюсь, как умалишенная.