* * *
Но через час перед ней стоял не Нельсон. Нельсон остался на "Вэнгарде", с флотом, который он не мог покинуть. Капитан Трубридж передал его приветы друзьям и просьбу помочь его офицеру в переговорах с правительством Неаполя.
Отнесенный бурей далеко от намеченного пути, Нельсон разминулся с французским флотом. Зато он узнал от капитана захваченного судна, что поход Бонапарта был направлен не против Неаполя, а против Египта. Цель была понятна: завоевать страну Нила, революционизировать Турцию, лишить Англию возможности торговать с Левантом, угрожать Индии.
Нельсону сразу же стала ясна его задача. Даже ценой гибели его эскадры и собственной жизни он должен во что бы то ни стало уничтожить французский флот!
Но этот флот уже далеко и движется навстречу своей цели, в то время как он…
Буря нанесла тяжелый урон его кораблям. "Вэнгард", например, потерял все мачты. И что хуже всего - четыре быстрых фрегата Нельсона были сорваны с якорей и разбиты. И он теперь, как полководец без конницы, был неспособен обезопасить себя от внезапного нападения, выведать расположение и силы противника. Бесполезно было и возвращаться в Гибралтар для ремонта фрегатов и пополнения запаса провианта. В этом случае, прежде чем Нельсон смог бы продолжить свой путь, Бонапарт давно бы уже добрался до Египта и французский флот, не встретив сопротивления, вернулся бы в Тулон. А оттуда он мог бы поддерживать операцию с помощью отдельных маленьких эскадр, полное истребление которых было немыслимо.
На карте стояло все будущее Англии. А вместе с ним и честь Нельсона. Его бы постиг вечный позор, если бы он не решил этой самой высокой и самой святой задачи.
Был лишь один путь к спасению. Должен помочь Неаполь. Он должен открыть одну гавань, чтобы Нельсон мог восстановить в ней свой флот. И это должно произойти немедленно. Каждый потерянный час - проигранная битва…
Эмма, побелев, внимала Трубриджу. Всей тяжестью навалилась на нее опасность, грозившая Нельсону, Англии, всем. Сэр Уильям тоже почувствовал величие момента. Если ему не удастся эта миссия, ему придется уйти в отставку. Но то, чего требовал Нельсон, было совершенно невозможно. Неаполь имел перед Францией обязательство закрыть свои гавани для всех сражающихся держав. Впустив Нельсона, он бы нарушил договор и дал бы тем самым республике право развязать войну. А французское войско уже стояло на его границе, готовое напасть, как только представится малейший повод. Судьба Италии, Англии, Франции, всего мира зависела от решения, которое будет сейчас принято.
В отчаянии он просил совета у Эммы. Ее сердили его колебания. То, чего требовал Нельсон, должно быть сделано. Ведь Нельсон ждал. А здесь пока теряли время. Трубридж прибыл в пять часов, а теперь было уже шесть. Нужно, чтобы Актон немедленно созвал государственный совет.
Они поехали к Актону.
К министрам послали нарочных. В семь часов государственный совет собрался, наконец, в зале заседаний королевского дворца. Началось совещание.
Эмма сидела в уголке, прислушиваясь. Все время колыхались волны борьбы мнений, каждый вносил предложения, которые сразу же опровергались другими. Все были согласны лишь в том, что не следует вовлекать в это дело короля. Фердинанд никогда не стал бы подвергать себя опасности. Радовались тому, что он еще спит, никто не осмеливался нарушить его строгий приказ и разбудить его. Марию-Каролину тоже следовало исключить из игры. Ее горячая кровь могла толкнуть ее на совершение акта насилия, в то время как помочь здесь могла только хитрость.
Эта хитрость…
Ее придумал Актон. Следовало дать указание коменданту сиракузской гавани и составить его таким образом, чтобы тот подумал, что подчиняется приказу короля, оказывая тайную помощь Нельсону. Но текст приказа должен быть темным и допускать различные толкования. Если Франция потребует удовлетворения за нарушение договора, можно будет возложить вину на коменданта. Чего стоила жизнь одного-единственного человека, когда на карту была поставлена вся Европа!
Все проголосовали за это. Взялись за составление текста. Вертели, примеряли и взвешивали каждое слово.
Склонившись над большим, покрытым зеленым сукном столом, бледные от страха, с печатью замышляемого ими вероломства на лицах, эти правители целого народа, сдвинув головы, сговаривались предать ни в чем не повинного человека. Их хриплые голоса доносились до слуха Эммы.
Как ей все это было противно! И кто мог быть уверен, что комендант гавани не заметит двусмысленности приказа. И тогда все будет потеряно…
В ней нарастал необузданный гнев. Ее сердила трусливая низость этих людей, их жалкий страх, их хитросплетения. Ею вдруг овладело пьянящее желание сделать что-нибудь, как-то им помешать. Она тихо встала и покинула комнату.
Глава тринадцатая
Она нашла королеву сидящей в постели среди бумаг, рассыпанных по одеялу, по приставленному к изголовью столу, по полу.
Мария-Каролина сразу же догадалась, что случилось что-то важное.
- Известия от Нельсона? - воскликнула она навстречу входящей Эмме. - Быстро, не мучь меня долгими предисловиями! Скажи мне все!
Эмма подошла к ней, приглушила голос:
- Нельсон здесь!
Смертельно побледнев, Мария-Каролина вскочила:
- Здесь? - повторила она, запинаясь. - Он, он разбит, не правда ли? Так как иначе… гремели бы пушки, звонили бы колокола…
- Он не разбит, ваше величество! Но если вы позволите вашим министрам действовать на свое усмотрение, если вы не вмешаетесь сами, он не победит никогда!
Она быстро рассказала ей обо всем. Королева слушала ее внимательно и с интересом. Возбужденная, она вскочила с постели и в длинных ночных одеждах бегала по комнате.
- Что я могу поделать? - воскликнула она, когда Эмма закончила свой рассказ. - Министры правы. Если мы нарушим договор, нам это может стоить трона!
Эмма кивнула.
- А если вы не нарушите его, вам это обойдется не дешевле. Убийцы Марии-Антуанетты уже в Риме. Если Нельсон даст их флоту вернуться в Тулон, они будут представлять опасность для Сицилии, последнего прибежища вашего величества. Вся Италия станет по милости Франции республикой. Вы полагаете, что в этой республике будет место Бурбонам? - Она сурово взглянула на Марию-Каролину. - Может быть, только для нескольких могил. Как одна австриячка вышла из Парижского собора, чтобы положить свою голову под нож гильотины, так и перед другой австриячкой отворятся двери неапольского викариата…
- Довольно, миледи! - закричала Мария-Каролина, прикрыв лицо руками. - Как вы смеете!
Эмма холодно отвесила поклон.
- То, что я говорю - правда, ваше величество. Или, по крайней мере, то, что я считаю правдой!
Королева выпрямилась:
- Вы думаете, я боюсь? Меня страшит судьба моих детей. Обо мне самой… Моя сестра доказала, миледи, что дочери Марии-Терезии умеют умирать. Ну, к делу! Что требуется от меня?
- Министры считают излишним докучать вам судьбой Нельсона и Англии, - ответила Эмма язвительно. - Но мне думается, что я лучше знаю королеву Неаполя. Мария-Каролина не из тех, кто способен покинуть в беде друга, которого сам позвал. Я прошу ваше величество дать властям указ открыть Нельсону гавани Сицилии!
Направив на Марию-Каролину горящий взор, она указала на письменный стол. И как бы повинуясь непреодолимому побуждению, королева села и начала писать, бормоча про себя слова:
"Приказ коменданту сицилийской гавани гостеприимно принять эскадру адмирала Нельсона, снабдить ее водой и провиантом, помочь ему в ремонте кораблей и всем необходимым!"
Она хотела расписаться. Но вдруг отбросила перо, скомкала лист, вскочила.
- Я не могу! От этого зависит не только моя судьба, но и судьба моих детей, всего моего народа. Ни слова о моих обязательствах перед Англией! Иногда короли не имеют права сдерживать свои обещания. Не настаивайте больше, миледи, это невозможно.
Она сделала прощальный жест. Но Эмма не уходила. Она села на место Марии-Каролины и взяла чистый лист.
- Время не терпит! Не благоугодно ли будет ее величеству читать сразу же то, что я пишу?
И под взглядом удивленной королевы, глядевшей из-за ее плеча, она принялась быстро писать:
"Я, Эмма леди Гамильтон, признаю, что вчера, 17 июня 1798 года, я передала английскому адмиралу мистеру Горацио Нельсону приказ властям Сицилии, долженствующий открыть ему гавани королевства. Сей приказ сочинила я сама, подделав подпись королевы Марии-Каролины. Все это я совершила по собственному побуждению, без ведома и участия королевы, адмирала Нельсона или кого-либо еще. Из любви к моей родине и из ненависти к Франции."
Мария-Каролина закричала:
- Это… это… Да ведаешь ли ты, что творишь?
Эмма кивнула спокойно:
- Я знаю, ваше величество, что отдаю вам мою голову. Я только считаю свой способ более честным, чем способ ваших министров, которые намерены совершить преступление по отношению к ничего не подозревающему человеку. В день, когда Нельсон будет побежден и Франция потребует от вас выдачи виновного, покажите эту бумагу и выдайте меня. Ваше величество может быть уверено, что леди Гамильтон сумеет умереть с таким же спокойным достоинством, как дочь Марии-Терезии.
И снова склонившись над листом бумаги, она поставила под ней дату и подпись - "Неаполь, 18-го июня 1798 года. Эмма Гамильтон".
- Завтрашнюю дату? А это для чего?
Эмма улыбнулась: