- Что же еще? Скажи, чего ты хочешь. Ну, скажи! Я готов все сделать, чтобы ты была моей.
Тарне стало жаль его.
- Господин Митал! Вы как были ослом, так им и остались. Ничему не научились! И сегодняшний случай ничему вас не научил.
- Раджу очень смелый, но и он совершал свой подвиг ради денег.
- Храбрости нет цены. У нас в деревне по крайней мере нет. У вас все есть - дома, заводы, банки, магазины, но без света все это ничего не стоит. А свет могут принести лишь две трудовые рабочие руки!
Тарна забралась в кузов. Митал кричал ей вслед:
- Не уезжай! Назови свою цену! Я ни перед чем не постою! Назови свою цену!
Махадев включил мотор.
- Моя цена, сетх, - пара быков и рабочие руки! - смеясь, ответила девушка.
Машина тронулась. Митал бежал за ней, пока она не скрылась за поворотом.
Тарна и Раджу сидели в машине, загруженной доверху, словно на вершине горы, и глядели друг на друга сияющими от счастья глазами. Над их головами было безмолвное небо и облака, плывущие, словно стаи белых лебедей. Зеленые ветви деревьев, отягощенные плодами, сверкали как изумруд.
Они ехали домой. Вместе с ними бежала и дорога. Мимо долин и горных вершин, бескрайних полей и высокогорных пастбищ, словно шелковая лента, переливающаяся от радости всеми цветами радуги, она бежала назад. Раджу играл на свирели. Далеко вокруг разносилась песня Бахтияра:
Кошечка!
Кто он тебе, моя дикая?
Кто тебе этот милый человек?
Одна девушка и тысяча влюбленных
ГЛАВА 1
В кабинете начальника станции стоял страшный шум. Кули, пассажиры пригородных поездов, контролеры, Мадху - торговец фруктами на привокзальной площади, сторожа, охраняющие станционный склад, подметальщик, начальник охраны - все были здесь и смеялись, поглядывая на Лачи. А она стояла в стороне от всех перед столом начальника, вызывающе подбоченясь. Лицо ее выражало такую ярость, что казалось, она была готова съесть всех живьем. Но в этой толпе Лачи была беспомощна. Окружающие ее станционные рабочие и служащие, которые хорошо знали ее, только пересмеивались, глядя на нее и что-то поясняя друг другу знаками.
Сторож ввел Лачи в кабинет, крепко держа за руку, но, подойдя к столу начальника, она резко высвободила руку и встала перед ним, подбоченясь. Начальник станции Расак Лал не любил шума. Это был пожилой семейный гуджаратец. Он уже двадцать пять лет служил на железной дороге. Его старший сын должен был вскоре получить работу железнодорожного контролера, а младшая дочь Умла училась в колледже. (Расак Лала давно уже занимал вопрос о ее замужестве.) Кроме того, он отвечал за работу станции. И надо же так случиться, что как раз в то время, когда он улаживал вопрос о предоставлении вагонов Ганге Дину - торговцу фуражом, за что надеялся получить около пятисот рупий, - случилось это происшествие.
Расак Лал, озабоченно почесывая подбородок, кончавшийся каким-то обрубком, посмотрел на стройную фигурку Лачи, затем перевел глаза на сторожа, нахмурился и резко спросил:
- В чем дело?
- Она воровала уголь со склада, - ответил тот, коснувшись Лачи рукой.
Девушка оттолкнула его руку.
- Не прикасайся ко мне!
Это вызвало новый взрыв смеха в толпе. Мадху, торговец фруктами, весело крикнул:
- Берегись, сторож! Укусит! Это же царица пчел!
Лачи сверкнула на него глазами:
- Помалкивай лучше ты, недозрелая папайя.
Мадху был тучный мужчина среднего роста. Он был одет в грязное дхоти, едва доходившее ему до колен. На его смуглом теле не росло ни единого волоска, и оно в самом деле удивительно напоминало фрукты, которыми он торговал. Поэтому, когда Лачи назвала его недозрелой папайей, все захохотали.
Между тем толпа росла, и начальник станции поспешил исчерпать инцидент:
- Так ты воровала папайю?
- Не папайю, а уголь! - ответила девушка и, смеясь, обвела глазами толпу, как бы говоря: "Посмотрите-ка на него! Вот дурак!"
Начальник станции, который в спешке перепутал слова, засмеялся и сам.
Негодующий сторож тоже расхохотался. Расак Лал подпер рукой голову и сказал ему с напускной серьезностью:
- Сейчас подойдет номер десятый западного направления, а ты затеял тут шум по пустякам. - И, строго взглянув на Лучи, добавил: - Иди, но больше не воруй уголь с нашего склада, а то попадешь в тюрьму.
- Хорошо, не буду! - ответила Лачи таким тоном, как будто оказывала милость ему и всем собравшимся; она отошла от стола, босая, покачивая бедрами под голубой цветастой юбкой.
Выйдя из кабинета начальника станции, она направилась к выходу с вокзала. Как всегда, ее все провожали глазами - мужчины с вожделением и восторгом, женщины с завистью.
Лачи была цыганка. Кто знает, сколько рас, народов, племен смешало свою кровь, прежде чем явился на свет этот редкостный образец красоты. Высокая, с округлыми грудями, с тонким и легким станом, с темно-зелеными глазами и кожей золотистого оттенка, она шла с таким самоуверенным видом, словно весь мир лежал у ее ног.
- Таких женщин надо в тюрьму сажать! - крикнул ей вслед Хамида, водитель такси, наблюдая, как Лачи выходит из станционных ворот. Он был признанным авторитетом у шоферов такси и пользовался большим влиянием в привокзальном районе. Вся торговля вином, наркотиками, опиумом и девушками в этом районе производилась через него. Небольшого роста, подвижный, мускулистый, смуглый до черноты, он держался высокомерно, а с теми, кто не желал ему подчиниться, расправлялся решительно и жестоко. Даже сам начальник станции побаивался Хамиду и при встречах старался обойти его стороной.
Но Лачи ничуть не боялась Хамиды. В ответ на его слова она лишь презрительно плюнула и, покачивая бедрами, направилась к автобусной остановке. В это время ко второй платформе подошел пригородный поезд из Бури Вали, Пассажиры, прибывшие с поездом, потянулись к остановке автобуса, где вскоре выстроилась длинная очередь.
Хамида не рассердился на Лачи. Уже не раз и обманом, и силой он пытался подчинить эту девушку своей воле, но всякий раз терпел неудачу. Очень скоро он убедился, что Лачи в совершенстве владеет теми секретными приемами, известными цыганам и бродячим акробатам, с помощью которых можно вмиг свалить на землю даже здорового и крепкого мужчину. Да, Лачи ничуть не была похожа на обыкновенных городских и деревенских женщин, которые, получив от мужчины тумака, смотрят на него глазами побитой собаки. И поэтому, когда она ответила на его слова презрительным плевком, он только засмеялся, повернулся к ней спиной и зашагал к своей машине.
Между тем Лачи, проходя мимо фруктовой лавки Мадху, подхватила из корзины гуяву, вонзила в нее свои белоснежные зубы и принялась грызть ее, как белка, шаловливо поглядывая на Мадху. А тот смотрел на нее, не в силах оторвать взгляда, в котором застыло выражение покорности и мольбы.
- Забирай хоть всю корзину, красавица, - лепетал он, не сводя с нее восторженных глаз.
- Нужен ты мне! - и Лачи швырнула в него огрызком гуявы.
Едва она вышла из-под навеса его лавки, лучи заходящего солнца коснулись ее рыжих густых волос, рассыпавшихся по плечам, и образовали вокруг ее головки пламенеющий ореол. Увидев это, бедняга Мадху прошептал:
- Будто заросли бетеля горят! - Он подобрал с земли брошенную Лачи гуяву и крикнул девушке: - Смотри-ка, Лачи, я ем твою гуяву!
- Ну и подбирай мои объедки! - бросила она ему на ходу.
Подойдя к длинной очереди на автобусной остановке, она протянула руку и принялась выпрашивать:
- Господин в очках, одну анну!.. Госпожа в шляпке, одну анну!.. Господин офицер со свертком, одну анну!
Было похоже, будто она не милостыню просит у стоящих в очереди, а продает их с аукциона.
- Как на аукционе, всех за одну анну продала! - подмигнул ей один мужчина. - Даю двенадцать анн!
- Отдай-ка их лучше своей матери! - дерзко ответила Лачи и пошла своей дорогой.