- Лина, Аня! Идите скорее сюда! Смотрите, какое красивое дерево! - звал нас отец. Мы с матерью бросились на его крик в комнату и увидели, что он стоит рядом с гигантской елкой, каждая ветка которой была украшена яблоками, орехами и свечками. Мать взяла меня на руки, а я своими маленькими, липкими от имбирного пирога пальчиками потянулась к тому самому ожерелью на ее лебединой шее.
- Смотри, как ей нравится это ожерелье, Лина, - заметил отец. - На тебе оно смотрится изумительно.
Мать - она была в белом кружевном платье и с цветком омелы в волосах - передала меня на руки отцу, чтобы он поднял дочь повыше, где на самой верхушке елки красовалась стеклянная снежная королева.
- Когда она подрастет, я подарю его ей, - сказала мать, - чтобы она никогда не забывала нас.
Я повернулась к старухе.
- Так где она? - спросила я.
Гадалка сжала руку с ожерельем в кулак. Прошло какое-то время, прежде чем она заговорила:
- Война забрала у тебя мать. Но она жива. Она умеет бороться за жизнь.
Плечи и руки у меня судорожно сжались. Я закрыла лицо ладонями. Я чувствовала, я знала, что это правда. Моя мать жива.
Пожилая женщина откинулась на спинку стула, прижимая ожерелье к груди. Ее глаза закатились, а дыхание стало глубже.
- Она ищет тебя в Харбине, но не может найти.
Я чуть не вскочила со стула.
- В Харбине?
Внезапно щеки старухи раздулись, глаза округлились и хрупкое тело содрогнулось от кашля. Она прикрыла рот ладонью, но я увидела, что по ее подбородку стекает кровавая слизь. Я налила в чашку чай и протянула ей, но гадалка отмахнулась.
- Воды! - прохрипела она. - Воды!
Я бросилась к умывальнику и крутанула кран. Хлынула коричневая жижа, брызги полетели на пол и мне на платье. Я чуть прикрутила кран, чтобы вода стекла, и взволнованно посмотрела через плечо на старуху. Она уже лежала на полу, хватаясь за шею и грудь, и сипела.
Набрав с полстакана чистой воды, я кинулась к ней.
- Может, вскипятить? - спросила я, поднося воду к ее дрожащим губам. Лицо у нее было жуткого серого цвета, но после нескольких глотков конвульсии прекратились и кровь снова прилила к щекам.
- Попей чаю, - сказала она, сделав очередной глоток. - Извини меня. Это все из-за пыли. Окна у меня всегда закрыты, но она все равно проникает с улицы.
Дрожащими руками я налила чай в чашку. Он уже остыл и отдавал железом, но я все равно сделала пару глотков, чтобы не обидеть старуху. "Может, у нее туберкулез? - подумала я. - В этом районе им многие болеют". Сергей бы, наверное, пришел в ярость, если бы узнал, куда я пошла. Набрав в рот еще немного отвратительного чаю, я поставила чашку на стол.
- Прошу вас, продолжайте, - обратилась я к старухе. - Пожалуйста, расскажите еще о моей матери.
- На сегодня с меня хватит, - вздохнув, решительно произнесла она. - Мне плохо.
Но старуха уже не казалась больной. Она внимательно смотрела на меня, как будто чего-то ждала.
Я порылась рукой в платье, достала несколько банкнот, которые спрятала в нижней юбке, и положила их на стол.
- Пожалуйста, - взмолилась я.
Она проследила за движением моих рук, и у меня снова задрожали пальцы. Руки налились такой тяжестью, что их уже невозможно было поднять.
- Твоя мать, - сказала старуха, - вернулась в Харбин, чтобы найти тебя. Но все русские, кто жил там, сбежали, и теперь она не знает, где тебя искать.
Я сглотнула. К горлу подступил комок, и стало трудно дышать. Я попыталась подняться, чтобы открыть окно и впустить в комнату свежий воздух, но ноги не слушались меня.
- Но коммунисты… они же убьют ее… - пробормотала я. Руки свело судорогой, а горло сжалось. - Как она смогла выехать из России? Границу охраняют советские солдаты… - Старуха начала расплываться у меня перед глазами. - Это же невозможно…
- Возможно, - ответила старуха, вставая и подходя ко мне. - Твоя мать такая же, как ты. Порывистая и решительная.
Живот скрутило. Лицо полыхало огнем. Я бессильно откинулась на спинку стула, потолок поплыл перед глазами.
- Откуда вы знаете про мою мать? - спросила я.
Старуха рассмеялась. От ее смеха у меня похолодело внутри.
- Я наблюдаю, слушаю разговоры, о чем-то догадываюсь, - объяснила она. - К тому же у всех рыжих очень развита сила воли.
Внезапно я почувствовала острую боль в боку. Посмотрев на чашку, я все поняла.
- Моя мать не рыжая, - из последних сил прошептала я.
Старуха подняла надо мной руку с ожерельем. Я даже не пыталась его выхватить. Я уже смирилась с тем, что оно потеряно. Послышался звук открывающейся двери, раздался чей-то незнакомый голос. Затем - ничего. Темнота.
В сознание меня вернули громкие мужские голоса. Они о чем-то спорили. От их криков звенело в ушах. Яркий солнечный свет резал глаза. В груди болело. Что-то лежало у меня на животе. Я скосила глаза и увидела, что это моя рука. Кожа на ней была исцарапана и покрыта синяками, под изломанными ногтями - грязь. Пальцев я не чувствовала, и, когда попробовала пошевелить ими, ничего не вышло. Нога упиралась во что-то твердое. Я попробовала подняться, но в голове так загудело, что пришлось снова опустить голову.
- Я не знаю, кто она, - говорил один из мужчин с сильным акцентом. - Она зашла в мой трактир уже в таком виде. Я догадывался, что эта девушка из приличной семьи, потому что на ней всегда хорошая одежда.
- Так ты ее и раньше видел? - спросил второй мужчина. Его выговор походил на индийский.
- Она приходила в мой трактир два раза. Имя свое не называла, но всегда расспрашивала о России.
- Она очень красивая. Может, она тебе понравилась?
- Нет!
Со второй попытки мне удалось подняться и опустить ноги на пол. От резкого притока крови к голове меня затошнило. Когда я наконец смогла различать то, что находилось вокруг, мой взгляд сфокусировался на решетке. Господи, неужели я в тюремной камере? Дверь открыта, а я сижу на скамье у стены. В одном углу была раковина для умывания, а под ней ведро. Цементные стены сплошь покрыты рисунками и надписями на всех языках, какие можно себе представить. Я посмотрела на свои босые ноги. Как и руки, они были в грязи и царапинах. По всему телу прошла дрожь. Ощупав себя рукой, я поняла, что была в одной нижней юбке, белья на мне не оказалось. Я вспомнила мужчину, которого видела в коридоре. Отсутствующий взгляд, шрамы на руках. Наверное, он был сообщником старухи. Я расплакалась. Раздвинув колени, я провела; рукой между ног.; Следов травм не было. Потом я вспомнила про ожерелье и разревелась во весь голос.
В камеру вбежал молодой полицейский. У него была гладкая и темная, как мед, кожа. На красивой форме у плеча висели аксельбанты, а волосы были спрятаны под головным убором. Он одернул китель, прежде чем опуститься рядом со мной на колени.
- Есть ли кто-нибудь, кому вы можете позвонить? - спросил он. - Боюсь, вы стали жертвой ограбления.
Очень скоро в полицейский участок приехали Сергей и Дмитрий. Сергей был так бледен, что были видны вены, проступавшие под кожей. Дмитрию приходилось поддерживать его под локоть.
Сергей привез с собой платье и пару туфель.
- Надеюсь, Аня, они подойдут, - взволнованным голосом сказал он. - Мне их Мэй Линь подобрала.
Обнаружив на раковине грубый кусок мыла, я умылась.
- Мамино ожерелье, - повторяла я, задыхаясь от горя. Больше всего мне сейчас хотелось умереть. Забраться в раковину и вместе с водой исчезнуть в черноте труб. Чтобы меня больше никто и никогда не увидел.